... Перед ним на столе — чашка крепкого «французского» кофе, между пальцами дымит окурок «Мальборо», а молодой, с лукавинкой, взгляд внимательно изучает собеседника; говорит он на прекрасном украинском языке (энергично при этом жестикулируя), а в его суждениях слышится умеренность и взвешенность, помноженные на умение анализировать события и делать из увиденного и пережитого логические заключения. Зовут этого человека Владимир Основич-Мельник, недавно ему исполнилось 90 лет, большую половину которых он провел за пределами Украины. Типичный представитель того поколения наших земляков, по которым активно и больно прошлось ХХ столетие своими постоянными пертурбациями. Родившись еще во времена Российской империи, эти люди (те, кому посчастливилось дожить до наших дней) теперь являются живыми свидетелями и участниками (пусть и рядовыми) тех событий, которые для большинства из нас кажутся уже очень далеким и, в определенной мере, легендарным прошлым. Однако они не ощущают себя «творцами истории», рассматривая ее через призму собственных судеб и переживаний. Владимир Основич-Мельник решил изложить пережитое на бумаге. Результатом стала книга «Мій шлях до світла й волі», которая увидела свет в Ровно накануне юбилея автора.
ИДЕЯ ФИКС
«Да не думал я никогда, что стану писателем. Тем более — на склоне лет, — бодрый старичок улыбается и в очередной раз затягивается сигаретой. — Просто вижу, что людям интересно, когда рассказываю о своей жизни и приключениях, а каждому повторять одно и то же утомительно, поэтому, думаю, пусть читают. Сам же всю жизнь тянулся к образованию. В попытках реализовать это стремление прошла вся моя молодость, которая пришлась на время господства в наших краях Польши. А родился я еще во времена русского царя Николая II в Здолбуновском уезде Волынской губернии. Сейчас мое родное село входит в состав Ровенской области. В нем тогда школы не было, поэтому до десяти лет читать-писать учился самостоятельно, затем в соседнем городке получил неполное среднее образование и сдал конкурсные экзамены в Острожскую учительскую семинарию. Но в ней проучился только один семестр — его отбыть стоило цены одной коровы, а продавать каждые полгода главную скотину в хозяйстве родители не могли. В скором времени поступаю в бесплатную лесническую школу, где был единственным украинцем среди поляков, но и тут сталкиваюсь с финансовой проблемой — платить за обучение не требуется, но денег стоит проживание и еда. У родителей же дела идут в хозяйстве все хуже и хуже, поэтому покидаю и это учебное заведение и решаю получать «матуру» (так в Польше называлось среднее образование) заочно. Соответствующие курсы были в Кракове, и я год переписываюсь с преподавателями, но чувствую, что самостоятельно не осилю: литературы на селе тогда почти не было, проконсультироваться в решении каких-либо задач не с кем. Прихожу к пониманию, что наука более уместна в большом городе и отправляюсь пешком во Львов, а это почти триста километров от моего дома. Так, идя от села до села, добираюсь до главного города Западной Украины. Там сперва живу в общежитии для бездомных и посещаю так называемую «голодную кухню», устроенную для таких же, как я, горемык (в Польше на рубеже 20 — 30 х годов чуть ли не четверть трудоспособного населения была безработной, а значит, бедноты хватало). Сначала с товарищем-скрипачом устраивали концерты на львовских улицах — я сам неплохо на мандолине играть умел. Потом помощником столяра стал, записался на вечерние курсы (мечта об образовании уже превращалась в идею фикс). Но судьба мне подарила знакомство с Николаем Бурданом, сыном важного почтового чиновника из Люблина. С ним мы стали как братья, и он обещал помочь мне на жизненном пути. Однако мне исполнился 21 год, и пришло время идти на службу в Войско Польское».
С ТЮРЬМОЙ... ПОВЕЗЛО
Служить Владимир Основич- Мельник попал в Краков, в 20-й полк пехоты; за полтора года стал подофицером и собирался остаться в армии, ради все того же среднего образования, но неожиданно для себя самого был арестован. «Оказалось, что мой львовский товарищ, Николай Бурдан, убежал в Советскую Россию, — продолжает он свой рассказ. — Он искренне был убежден, что именно она является образцом идеального общества, там нет безработицы и никто не преследует за украинский язык. Помог ему перебраться мой родной брат, еще и фото мое на память подарил. «Советы» же Николаю сказали: «У нас и своих прокормить нечем. Хочешь мировой революции помочь — дуй обратно во Львов и работай там на нас». А во Львове Николай попал в руки польской секретной полиции, при обыске у него нашли мой снимок, и меня арестовали как сообщника, хотя я сном-духом о его поступке не ведал. Год я провел в тюрьме под следствием, а потом был суд, который приговорил меня к двум годам лишения свободы (с учетом года тюрьмы) и 10-и годам лишения гражданских прав (Бурдана осудили на девять лет). Кстати, защитником моим на процессе выступал отец Романа Шухевича — в будущем последнего командующего Украинской повстанческой армией. Исходя из постулата: «Все что ни делается — к лучшему», могу с уверенностью утверждать — с тюрьмой мне … повезло. Попал в «политическую» камеру, где сидели 25 узников, причем они по своим убеждениям делились почти поровну: половина бредила социалистическим укладом, а половина — независимостью Украины. Я же тогда вообще был к политике безразличен, а тут сразу — такие страсти и дискуссии. Кроме того, я за год отсидки получил немало в плане интеллектуальном: в камере было много настоящих интеллигентов и, фактически, они стали моими учителями в самых разнообразных науках».
ИЗ КОРЧМАРЕЙ — В УЧИТЕЛЯ
Вышел господин Владимир из заключения безработным и бесправным, но активная натура не дала пропасть. Поляки в то время проводили так называемую «комасацию» — сводили крестьянские земли воедино (в Польше практиковалась чересполосица, и владелец, скажем, трех гектаров земли имел ее не в одном месте, а разделенной на несколько полос), создавая, таким образом, хуторскую систему. В связи с этим украинцы Волыни массово начали переселяться на новые места, разбирая и перенося туда свои хаты. Печи же и камины пришлось ставить заново, и Владимир Основич-Мельник неожиданно открыл в себе талант к этому делу. Зарабатывая по 25 злотых за печку (бутылка водки объемом 0,75 литра стоила 4,1 злотого), он за «комасационный» сезон сбил кое- какой капитал и начал собственное дело: сначала открыл трактир, а когда его, как бывшего политзаключенного, заставили отселиться подальше от советской границы, наладил поставку во Львов свежих фруктов, поставив это дело на широкую ногу.
«Я уже мечтал о строительстве собственной мельницы — фамилия же обязывает, — дед опять смеется, — но в 1939 году (я как раз тогда женился) после раздела Гитлером и Сталиным Польши мы оказались в составе СССР. Свое будущее в новых условиях я представлял слабо, но жить за что-то надо было. Деньги же потеряли свой вес: Советы меняли их из расчета один злотый к одному карбованцу, в то время как, например, за 300 злотых можно было приобрести три добротных элегантных костюма, а за 300 карбованцев — пару рабочих ботинок. Сначала меня как самого грамотного в селе взяли в сельский совет секретарем, а потом послали на шестимесячные учительские курсы. Так, при советской власти, и сбылась моя заветная мечта — стал дипломированным специалистом. Направили меня в школу, и тут я почувствовал свою стихию. Работа нравилась безумно. Но тут «прокололся» — разучивал как-то с учениками «идеологически невыдержанную песню», а это услышала директор школы и сообщила местному отделу НКВД. Вызвали меня туда среди ночи и сказали, что если не хочу белых медведей пасти, то должен сотрудничать с новой властью, и первое задание дали: составить список всех односельчан, которые служили в царской, петлюровской, гетманской армиях. Срок — две недели. Это означало, что я в первую очередь должен своего отца, бывшего царского солдата, «заложить», потом — братьев жены, что у Петлюры в войске были, и т.д. Прошло некоторое время, я, сославшись на занятость, ничего не сделал. Опять дали две недели. Я же понял, что с парнями в кожанках шутки плохи, и решил на некоторое время скрыться, а тут как раз время сессии подошло — я учился заочно в Кременецком учительском институте. А в Кременце уже узнал, что разгорелась война…»
НЕМЦЫ, УПА И КРАСНАЯ АРМИЯ
Война опять круто меняет судьбу Основича-Мельника. Не будучи призванным ни в Войско Польское (как лишенный гражданских прав), ни в Красную Армию (туда «западенцев» брать сначала остерегались — не доверяли), он остался на оккупированной территории. Примкнул к крылу ОУН, возглавляемому Андреем Мельником, который выступал за мирное сотрудничество с немцами, надеясь при их попечении возродить украинскую государственность:
«Собственно, активной политикой я не занимался — меня назначили директором школы, и это был тот мир, за рамки которого я не выходил. Однако жизнь обычно не зависит от наших стремлений и надежд и сама вертит тобой, а не ты ею. Так и в моем случае: немцы арестовали руководителей национально-освободительного движения во главе с Бандерой, и на наших надеждах о конструктивном сотрудничестве с оккупационной властью был поставлен крест. Наступило время вооруженной борьбы, начала формироваться Украинская повстанческая армия, в которую попал и я. Как бывший подофицер, стал командиром отделения под псевдонимом «Антипко» (фамилий друг друга мы, как правило, не знали). Потом был псевдо «Основа», который позже трансформировался в мою вторую фамилию (родовая — Мельник). Бороться приходилось на три фронта: против немцев, советских партизан и националистически заангажированной польской Армии Крайова. Однако мне больше импонировала умеренная идеология мельниковцев, нежели радикализм бандеровцев. С полной ответственностью заявляю, что за год пребывания в УПА я не убил ни одного человека. Это было замечено моим непосредственным командиром, который имел выраженные садистские наклонности (еще и псевдо соответствующее — «Лихо»). Для проверки своих подозрений он как-то приказал мне лично расстрелять двух пойманных юношей, вина которых вообще не стоила такой жестокости. По дороге к месту расстрела юноши «сбежали», а вскоре покинул лес и я. Опять начал работать в местной администрации — до прихода советских войск. В феврале 1944 года был мобилизован уже в Красную Армию, а через полгода в Прибалтике попал в немецкий плен. Там и встретил май 1945 года. Оказался в английской зоне оккупации».
ФРАНЦИЯ НА ПОЛВЕКА
Размышлений о том, возвращаться или не возвращаться на родину, у Основича-Мельника не было: на нем «висели» немецкий плен и участие в УПА, а за это в СССР не благодарили. Поэтому решил обустраивать свою судьбу на Западе:
«Сначала везде заявлялся как учитель, но оказалось, что моя специальность никому не нужна. Поэтому, когда в нашем лагере для перемещенных лиц появились французы, сказал, что я каменщик, и так попал во Францию, ставшую моей второй родиной. Еще в лагере женился на белоруске (для своих родственников я полвека был мертв), с ней нажили четырех детей, которые теперь имеют престижные профессии и стали полноценными членами тамошнего общества. Я же пятнадцать лет проработал на угольных шахтах в Мозеле, потом вышел на пенсию по состоянию здоровья, стал совладельцем бакалейного магазина в городе Нанси, занимался недвижимостью. Однако постоянно чувствовал себя среди французов чужим, потому что мне не по душе их эгоцентризм и замыкание на себе, хотя очень уважаю здешний демократический стиль мышления. Когда же только-только услышал о провозглашении Украиной независимости, сразу же купил билет на самолет и полетел сюда. Нашел свою семью, дочь от первой жены — я же ее оставил в двухлетнем возрасте, а теперь она живет в Казани, инженер-технолог по образованию. Так сейчас и живу: два месяца во Франции, два — в Украине, в Ровно. Пытаюсь, чем могу, помочь своим землякам. Активно занимался гуманитарной помощью, многим родственникам помог встать на ноги. Интересуюсь общественной жизнью, и все жду, когда появится в Украине общественная сила, которая сможет претворить в жизнь национально-демократические идеалы предыдущих поколений. Тогда и умирать можно спокойно. Хотя сейчас как никогда ощущаю желание жить. Потому что интересно…»
