У него на визитке написано «artist». В сущности, так оно и есть: Лесь не просто художник или литератор, он — человек искусства. Говорю это серьезно, без всяких подтекстов и зубоскальства, потому что редко кого природа награждает таким соответствием амбиций талантам, таким гармоничным ощущением сообразности жизни и своего места в ней, такой блестящей иронией и самоиронией. При этом он красавец и плейбой — честное слово, есть чему позавидовать.
В Интернете есть сайты, где можно найти полный перечень его знаменитых пьес. И «Гамлет», и «Павлик Морозов», и «Место встречи изменить нельзя» давно разошлись на цитаты. А когда-то (скажем, два десятка лет назад) эти тексты, густо приправленные ненормативной лексикой, вызывали легкое смущение даже в среде продвинутой молодежи.
В его мастерской — живописный беспорядок, но беспорядочность эта такого рода, которая бывает в теплых, «намоленных» квартирах, куда часто приходят близкие друзья, ведутся нескучные разговоры и жизнь бьет ключом. Вот и на этот раз: на дворе дождь, на столе крохотная бутылка коньяка (увы, пустая), у «артиста» — ни одной сигареты («в который раз бросаю»). @AU ных агентов? Уповать на государство — есть ли в этом смысл? И потом, есть же еще один существенный вопрос: а интересна ли сегодня интеллектуальная проза тех же Забужко и Андруховича массовому укра
«МУХИ ОТДЕЛЬНО, КОТЛЕТЫ — ОТДЕЛЬНО»
— Лесь, так сложилось, что в российской литературе (если строить грубую схему) есть сегодня свои классики (Толстая, Ерофеев), представители новой интеллектуальной прозы (Пелевин, Сорокин) и бурно развивающаяся индустрия коммерческой литературы. Почему, как вы думаете, у нас в Украине так сложилось, что коммерческая литература на рынке практически отсутствует?
— Ну, во-первых, Пелевин — это не интеллектуальная проза, а постмодернистские игры…
— Допустим. Вопрос терминологии.
— …А во-вторых, мне кажется, у нас есть коммерческая литература, просто она мало известна.
— Что ж это за коммерческая литература, если она мало известна и не востребована читателем и издателем?
— Украинская коммерческая литература издается, просто она пока не выдерживает конкуренции с российской попсой.
— Не выдерживает конкуренции по причине своего еще более низкого качества, нежели российская?
— Дело вовсе не в этом. Дело в условиях, в которые поставлены наши книгоиздатели. Надо менять законы. И вообще, должен сказать, что современная украинская литература достаточно бурно развивается, хотя процесс этот только начался. Потому что все, что было при советской власти, — это колониальная литература. Сегодня мы все начинаем с нуля.
— А ведь в конце 80-х — средине 90-х казалось, что процесс пошел довольно бурно: романы Юрия Андруховича, замечательный литературный альманах «Четвер», Оксана Забужко… Казалось, что формируется новая генерация украинских писателей, достаточно мощно внедряющихся в читательскую среду. Сегодня все они маститые, где-то преподают, получают премии, однако успеха у широкой читательской аудитории не имеют…
— Я думаю, что это не их вина, а результат нашей государственной политики в области культуры в целом и книгоиздания в частности. Пока она не изменится, все так и будет. Поймите, литература сегодня нуждается в широкой программе государственного протекционизма. Издатели должны быть избавлены от налогов, должно стать выгодно вкладывать в книгоиздание деньги.
— А может, дело в создании института грамотных менеджеров и литературинскому читателю?
— Безусловно, нет. И никогда серьезный писатель не был интересен публике. Миновали времена Толстого. Мухи отдельно, котлеты — отдельно. В Украине всегда было много талантливых людей. Сейчас 16-летний парень из Львова написал роман, который может стать явлением в нашей литературе. Он несовершеннолетний, и издателям пришлось заключать договор с его родителями.
Повторяю, государство должно повернуться лицом к проблемам культуры и литературы, а не заниматься пропагандой исключительно попсы. Иногда мне кажется, что это происходит по чьему-то злому умыслу…
— Ну да, жидо-массонская рука...
— (Смеется.) Я этого не говорил. Однако не чувствуется, что культурой занимаются люди, кровно заинтересованные в судьбе Украины.
«С ДУРАКАМИ Я ДУРАК, С УМНЫМИ — УМНЫЙ»
— Но есть же в украинской литературной жизни примеры удачной раскрутки. Телезрители, например, хорошо знают, кто такой Юрий Рогоза или Андрей Курков. Значит, есть люди, которые заботятся о своем публичном проявлении. Понимая, что это влияет на тиражи и многое другое.
— Считаю, что писатель должен писать, а не заниматься вопросами собственной раскрутки. Если меня просили дать интервью или приглашали выступить на телевидении, я, по возможности, не отказывал. Но специально никогда не напрашивался. К труду журналистов всегда относился с уважением. Другое дело, что пресса не всегда отвечает моим запросам. Но эти вопросы решаются просто: с дураками я дурак, с умными — умный: если человеку удалось раскрутить меня на глубокий разговор, буду только рад этому. Значит, получится хорошее интервью. Все остальное не должно меня беспокоить — вопросы пиара вторичны для творческого человека.
— А сами вы читаете украинских писателей?
— Честно говоря, сейчас я читаю немного. Считаю, что все уже к своим 50 годам прочитал. Ну разве что появляется что-то новенькое — Павич, например.
— Украинской независимости больше десяти лет. Изменилось что-то за эти годы?
— Разумеется. Даже в том, что я стал больше слышать украинской речи. Рядом с моим домом украинская школа, и дети, которые приходят покупать пепси, говорят на украинском языке. А раньше говорили на русском… И вообще, когда речь идет о литературе, я не склонен говорить, что в России все хорошо, а у нас все плохо. Более того, не вижу я у них в последние годы никаких крупных явлений. Все уже в прошлом. Татьяна Толстая — одна из последних живых литераторов, больше и назвать-то некого.
— Когда-то считалось, что СССР — самая читающая страна. Сегодня о постсоветском пространстве, в том числе и об Украине, этого не скажешь…
— Ну и слава Богу! Это совершенно нормальная ситуация. Во всем мире активная читательская аудитория — менее 20%.
— А нужны ли будут, учитывая бурное вторжение в нашу жизнь Интернета, кому-либо через 20 лет книги, в принципе?
— Когда появилась фотография, предрекали смерть живописи, а кино считали могильщиком театра. Как видите, и то и другое живет и здравствует до сих пор. Думаю, что книга вечна. Ни с каким Интернетом ты не завалишься в кровать и не будешь читать при ночнике.
— Когда-то Евтушенко указывал на особую роль литераторов в России — «поэт в России больше, чем поэт».
— Я рад, что миновали эти времена и стало совершенно понятно, что Евтушенко не больше, чем поэт, а просто скверный поэтишка.
«ЗА МОИМИ ЛИТЕРАТУРНЫМИ ОПЫТАМИ НЕ СТОЯЛИ КОНЪЮНКТУРА, ЖЕЛАНИЕ ДЕНЕГ ИЛИ СЛАВЫ»
— Вы никогда не были обласканы официальным признанием, но всегда популярны в читательской среде, по праву считаясь родоначальником жанра.
— К официальному признанию или непризнанию всегда относился спокойно, так как не считал себя писателем. Я — художник. А вещи, которые я писал для себя, совершенно случайно стали достоянием широкой общественности. Если у меня что-то получилось — о’кей. Если что-то и получилось, то только потому, что за этим не стояла какая-то конъюнктура, желание денег или славы.
— Сегодня хочется писать? Говорят, с возрастом приходит естественная усталость. Возможна ли сегодня та искренность, которая была в первых ваших пьесах?
— По-разному. Скажем, я уже много лет пишу роман, который называется «Таинственный амбал». Откладываю, опять продолжаю… Процесс доставляет удовольствие. Неизвестно, закончу ли я его вообще когда-нибудь…
— Лесь, все у вас достаточно вальяжно и неторопливо. Но ведь...
— …Хотите спросить, на что я живу? Продаю картины собственного производства. Я себя совершенно одинаково чувствую в «Запорожце» и «Ягуаре». Поэтому особых амбиций у меня нет — собственные «Жигули» меня абсолютно устраивают. Мне важно знать, чего я стою и кто я такой на самом деле.
— А кто вы?
— Это зависит от того, как я поработал: если что-то не получилось, то сам себе кажусь полным идиотом; если получилось — все нормально. Это — единственный критерий.
— Вы подолгу жили за границей. Никогда не хотелось остаться?
— Нет. Сейчас можно выставляться, ездить по миру, делать то, что ты считаешь нужным. Чего еще желать?
— Кто покупает ваши картины?
— Богатые люди, которые могут позволить себе предметы роскоши. Одну из моих картин купил небезызвестный Вуди Аллен.
— Большое счастье, когда человек может себе позволить заниматься в жизни тем, что ему нравится, не правда ли?
— А я еще, когда учился в школе, понял: никогда не буду заниматься тем, что мне не нравится. И как ни странно, это дало свои плоды. Если я пытаюсь просчитать успех, отнестись к ситуации прагматично, стопроцентно ничего не получится. Если я ни о чем таком не думаю, все будет замечательно.
