День, если судить по температуре воздуха — почти весенний. Но такой сырой и серый в длинной череде таких же предыдущих дней. Нужно куда-то пойти.
Возле вокзала, продутая всеми дорожными ветрами, кафешка.
Грустно нащупал в кармане последние три гривни. Простой арифметический расчет показывал: если 1 грн. 50 коп. израсходовать на сегодняшнюю кружку пива, то ровно столько же остается на завтрашнюю буханку хлеба. Без других прелестей пищевой цивилизации можно и обойтись.
За соседним столиком исповедовался «собутыльникам» такой себе мужичок с седой щетиной. Отхлебывая пиво, поневоле прислушивался к их беседе.
— Нас, местных, часто било ненастье. Поэтому не всегда мы высказывали свои мысли. Но теперь хочу сказать прямо:
— Я — Иван Черебан из Ужгорода! Имена свои люди часто прячут. Привыкли, потому что такая сердитая жизнь. А мне что прятать, когда жизни и так нет. Ездил когда-то в Сибирь на лесоповалы. В юности еще. В 1968 году был в Чехословакии старшим сержантом. Там впервые попробовал, за свои деньги, одеть на себя нормальный гражданский костюм. Старшина из Подмосковья этого не понял, облил бензином и сжег. Я прямо заплакал. Лейтенант из Ужгорода почувствовал мою большую обиду и сказал:
— Твое счастье на лесоповале!
После увольнения в запас туда и вернулся.
Дальше переметнулся в Якутию добывать алмазы. Сейчас — на Чукотке, на золотых приисках.
Режим, как в зоне. Зашел, вышел, общежитие, карты, сон — и опять в шахту.
А так домой тянет!
Собрался.
Приехал недавно и ненадолго, потому что должен вернуться за заработанным. А то, бывает, украинцы, в основном восточные, выезжают в отпуск и не возвращаются, а шахтеры России очень нужны.
Поэтому она и держит их.
Деньгами.
Которых на Украине для простых людей нет.
Неприятно.
Но что делать?
Дома, честно говоря, долго пили. Пели закарпатские песни. От чего душа моя стала теплая и мягкая.
Вышли на улицу. Воздух родной. Шли. С девушками обнимались, которые сами же к компании привязались. Наконец дошли еще до какой-то точки на вокзале.
А потом я очнулся — на мне ни кожаной куртки, ни топанок (ботинок — закарп. диалектизм. — ), ни денег. Хорошо хоть штанов не сняли.
Боже мой праведный, зачем я сюда приезжал?..
Мог бы так же поехать в Хабаровск. И ближе, и народ там честнее. Если бы напился — то у меня, во всяком случае, ничего бы не украли. Хабаровские до такого не опускаются. А на своей земле, свои же братья и сестры...»
Рассказанное мужчиной «завело» всех. И они по очереди стали рассказывать каждый о своем.
Я мысленно попрощался с завтрашней буханкой хлеба, заказал еще одно пиво и стал прислушиваться.
«Меня зовут Петро Матияш. На родительской Ужгородщине стало тяжело жить, и мы поехали большой компанией в Португалию.
В Лиссабоне с каждого какой-то наш земляк взял, прямо возле автобуса, по пятнадцать долларов — «за трудоустройство».
Толстый такой.
Всех нас потом разобрали хозяева, все стали работать. Тяжело. На такую «дикую работу» в самой Португалии никто из местных не соглашается.
Это с одной стороны.
А с другой — столько, как там, дома мы бы никогда не получили. От таких мыслей начали смотреть на мир довольно весело. Не волками, как на Закарпатье.
А тот толстый, в кожанке, продолжал встречать земляков и брать с них свои неправедные пятнадцать долларов с души.
За «просто так», потому что мы навеки перепуганные и слушаемся всех.
И конца его нахальству не было.
Как-то мы узнали от молодого человека, который три года уже здесь, что толстяк уже давно миллионер. Но ничего сделать не могли, потому что сказать ему прямо обо всем не было кому.
Мы и в Украине молчим, а там тем более. Попробуй...
Тот мошенник хотя и не «местный», но все же миллионер. А мы кто?»
Степан Бигарий из Воловецкого района выпил пятьдесят граммов со всеми и сказал свое: «Думал, что всю жизнь проживу между пихтами, на горных долинах яфины (чернику. — ) буду собирать.
Но чтобы получить пенсию, прописался в Белгороде.
Здесь, в Украине, я не имел ничего, а в Белгороде мне платят 75 долларов в месяц».
Я глотнул пива и задумался: разве не странно, что лучшие наши газовики, шахтеры работают на Россию. Каждый украинец готов стать чужой рабочей силой. И в этом вся суть нынешней Украины.
«Государство во мгле», как когда-то, после памятной революции, писал о России английский писатель Герберт Уэлс.
Закарпатские, львовские, донецкие, луганские работяги приезжают на окраины Российской Федерации и работают, где только есть в этом потребность. Они вынуждены работать на чужбине, потому что у нас негде...
И, по-видимому, не очень и нужен их труд.
Стал горячиться и интеллигент, который почему-то оказался в этой компании:
— Кто не знает ужгородского художника Виталия Либу? Но здесь я стал ненужным — трудился в Словакии. Однажды «влетел» — за нарушение паспортного режима (несколько истек срок визы) посадили в местную тюрьму.
На месяц.
Только там, в их тюрьме, я понял — как умеют за границей ценить творчество.
Карандаш еще в кармане остался — сделал портрет надзирателя.
Все тюремные работники были в полном восторге.
Меня поместили в отдельную камеру, поставили там диван, телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр.
Еду носили из ресторана.
Нарисовал портреты всех. Потому что словацкие маляры не умеют так быстро. Им не посчастливилось родиться, как мне, в Украине.
Потом вся тюрьма провожала меня. Я прямо заплакал, что скоро придется ехать на Родину.
«Хорошо мне, потому что хотя я и простой иршавчанин Михаил Цепурдей, но родственники у меня есть во Франции. («Хоть один улыбается», — подумал я).
Двух сыновей на постоянное жительство отправил туда. Нарадоваться не могу, как им там хорошо. Один в университете, математику изучает, среди лучших, другой готовится к чемпионату мира по плаванию. Здесь бы он плавал, разве что когда Боржава разольется и иным способом не спасешь себе жизнь.
Я не хотел, чтобы они здесь боролись с кем-то. Пусть лучше живут там. Хотя скучно, но без конфликтов.
Жалко только, что не все, как мои, могут пробиться в Европу. Свои душат, не пускают. Денег им, шарканям (драконам. — ), мало...
Так делать, думаю, нельзя.
Хотя об этом прямо никому не скажу.
Пусть говорят другие».
Тячевец Владимир Пулей когда-то был в Греции, а теперь рассказывал: «Меня местные люди очень полюбили за смирение и трудолюбие. Работу, как не каждому украинцу, предлагали всякую. Денег появилось много. Два года там пробыл, чтобы построить на своей земле себе счастье.
Луганские хлопцы вечером пришли в поселок Потидео в мою квартиру в гости с несколькими бутылками красивого вина «Тсантали». Выпили немного. В Греции никогда не пьешь, а все время работаешь — вот и не пьянеешь никогда.
Но подумал, что опьянел, когда увидел, как гости вытянули пистолеты и ножи. Били меня, по всему телу, руками и ногами. Только тогда, когда в моем рту не стало зубов и почувствовал, что вот-вот умру, указал, где спрятаны мои тяжело заработанные деньги.
Они забрали. Сели в машины — и поминай как звали.
Греки мне очень сочувствовали и бесплатно лечили, но работать больше, из-за здоровья и нервов, я уже не имел сил.
И почему нас пускают за границу?
По-видимому, потому, чтобы мы забыли о порядке в своем доме».
«Меня знают люди просто как Пишту Рябого. Так меня зовут все в Большой Бигани на Береговщине. Обеднели все. Потерял деньги — не было у кого одолжить сто долларов, чтобы поехать через Москву на Чукотку, где работаю оленеводом.
Хорошо, что мой друг имел совесть, продал машину, и только потому мы поехали в Москву.
В тех краях все намного лучше. Хотя Советский Союз развалился и благополучные национальные меньшинства без бывшего социально- культурного надзора деградировали. На Чукотке местные чукчи до смерти пьют «огненную воду» и совсем не хотят ухаживать за оленями. За ними ухаживают приезжие.
А кто это?
Наши же украинцы! Из разных областей.
Свои коровы порезаны и подохли — так стали на Чукотке оленеводами.
Как-то гоняя низкорослых, как наши собаки, оленей, подумал, что и в нашем пропитом государстве сегодня или завтра тех коров, которые сумели выжить на дорогах реформ, аналогично чукотским украинским оленеводам, будут доить китайцы. Потому что у них очень много народа. И Китай по всему белому свету ищет для них работу. Успешно.
Мы же — вынуждены спасать себя сами!..»
Выслушал всех. Шел на квартиру. Смотрел на ярко освещенные кафетерии. Везде вчерашние выпускники. Достаточно дохлые юноши, но порывистые нахальные девушки на это не обращают внимания.
Для них главное не это.
Приятно им, по-видимому, наблюдать из той «кафешной» точки зрения окружающую нищету...
Меня же ждала нетопленная комната в чужой квартире. Хотя под двумя «гуманитарными» одеялами, приобретенными на ужгородском Свинском базаре у «беженца-оптовика» от наводнения, можно более-менее согреться.
А согревшись, я уснул.
...Снились мне тундра и олени, за которыми весело бегали украинцы в вышиванках.
