Из живописных Лошковец в далекий незнакомый Марсель летят письма, словно голуби. Пишут благодарные прихожане: на каждой службе Божьей в костеле молятся о здоровье Кази и всей ее семьи. «Отвела от наших Лошковец большую беду», — объясняет 76-летняя Розалия Трачук. Кладет на стол фотографии, открытки, которые бережно хранит вместе с самыми дорогими семейными реликвиями: «Это от нее, Кази Щавинской из Марселя...».
Казя приехала из Франции к своим родственникам в Лошковцах, когда село, точно сердце девичье, терзалось надвое, на две половины. «Приезжаю на свекольную плантацию, а там забыли о сорняках, что в междурядьях, оперлись на свои сапки и мотыги да ссорятся вовсю. Верующие западного обряда попрекают православных: у вас теперь, говорят, будет свой храм, а нам куда идти?» — вспоминает то знойное лето директор местного лошковецкого сельскохозяйственного общества «Новая жизнь» Леонид Тручковский. На ферме спорят доярки все о том же. Даже молодые воинственные атеисты однажды вечером устроили в клубе драку. Потому как, дескать, православный храм строят, а католикам, которых здесь более полутысячи человек, остается часовенка, а точнее, попросту хата старой Марии Пюры.
Тогда Казя вместе со своим мужем Альбертом остановились у родной сестры Адели, которая, к сожалению, не дождалась того, чтобы помолиться в новом храме. «Пригласила меня Аделя на обед, устроенный в честь зарубежной гости, по принуждению покинувшей Лошковцы в далеком 1942 году (погнали ее на работу в Германию). За обедом и состоялся деловой разговор. Рассказывали Казе, что в сельхозобществе нет таких денег, чтобы два храма строить. Тогда она посоветовалась со своим Альбертом и заявила: найдутся деньги на костел! Тут же пригласили из Городка, райцентра, епископа, составили смету строительства костела. Едва только супруги позвонили по телефону из Марселя в Лошковцы, что благополучно вернулись во Францию, как уже — сообщение из банка: есть деньги на строительство костела. А как же иначе, от них — Кази и Альберта», — радуется за прихожан Леонид Тручковский.
«Кто сам пережил горе, тот и на чужое отзовется», — говорит за Казю ее лошковецкая ровесница Розалия Трачук. И Янина Щавинская, однофамилица Кази из Франции, соглашается с этим выводом: «В одном товарном вагоне повезли нас, будто скот, в Германию. Меня, Казю и Аделю, ее сестру. Тяжело работали у немца на заводе, который держал нас впроголодь... Там и наши работали, и французы, и угнанные из других стран — со всего мира силой людей свезли. Казя и сейчас хороша собой, а тогда была — хоть воды напейся. Альберт сразу ее полюбил. Ему из дома присылали посылки, так он сам не ел — относил Казе, чтобы она не умерла от голода...».
Альберт, как уверяет Янина, тоже был красивым: «Стройный, крепкий, как дуб, а главное — приятный. На него не одна из наших мечтательно засматривалась, но он льнул только к Казе. Не знаю, о чем они там договаривались. Все жили надеждой, что когда-то эта рабская жизнь закончится, наступит новая жизнь. А Альберта ждали родные в Алжире, который был в то время французской колонией. Наконец пришло освобождение. Аделя — домой, в Лошковцы, а Казя — в Алжир. Две родные сестры, а судьбы такие разные. Какое это было тяжелое прощание! Как село терзалось недавно, так тогда и сердце Кази. Никто ведь не знал, что доведется еще встретиться».
Даже как-то жутко на душе становится от рассказов о пережитом. И воображение почему- то составляет в единое целое высокие чувства, время, пространство, обстоятельства, зачастую одолевающие людей, радость и печаль, преданность... В конце концов, уже трудно разобрать, где здесь созданная благодарной памятью легенда, а где быль. Реалии — два храма в Лошковцах, православный и католический. В церкви ставят свечу во здравие Кази, не допустившей раздора в родной деревне. В костеле обращаются к Всевышнему, с тем чтобы он дал здоровье великодушной Казе за ее дорогой дар.
Лошковецкие прихожане обеих конфессий вспоминают, что Казю не пускали на алжирский пароход. Тогда Альберту удалось преодолеть обстоятельства. «Упросил матроса, чтобы пустил ее в трюм, там посадил в бочку, дал немного сухарей... Сколько плыли к берегу — в трюм так ни разу и не заглянул, чтобы не открылся обман. Три недели плыла Казя в бочке на другой континент. Когда же бежали из Алжира во Францию, то все побросали», — рассказывает об услышанном от Кази Янина Щавинская. Это тогда побросали, когда алжирцы освобождались от колониального гнета. Господи, сколько же событий пришлось пережить Казе в то время, что ушло навсегда и возвращается разве что в воспоминаниях очевидцев. Воспоминания появляются и тут же проходят, а годы переживаний, ожиданий были как вечность.
По-разному живут люди и после того, как отстрадали, отождали свое. Кто с верой в сердце продолжает, кто по-другому. «Пришлось хлебнуть горя Казе. Ее отец умер, когда Казе было только четыре недели. Четверо их, детей малых, осталось у матери. А тогда как раз в колхозы сгоняли. Отдай все: землю, реманент, домашний скот. А я встречала Казю в аэропорту в Борисполе. Вместе с Аделькой, царство ей небесное, поехали. Казя вышла из самолета — и к Адели: мама, мама... Она же запомнила свою маму такой, какую оставила в далеком 42-м. Вот что годы с людьми делают. Говорю: это же не твоя мать, а родная сестра, Аделька», — вспоминает Розалия Трачук.
Показала Розалия Трачук фотографии, где Казя приехала из Марселя в Лошковцы на освящение построенного на ее средства костела: «С дорогим подарком прибыла — статуей Божьей Матери». Прихожане вспоминают, что великодушная Казя была очень смущена, когда преподобный отец Мирослав во время первой службы в новом храме воздавал ей, Казе, похвалу за щедрость. А Альберт, как оказалось, больших богатств, по их французским меркам, для своей Кази так и не нажил. «Он был парикмахером, а она тяжело трудилась в прачечной у хозяина. Теперь — пенсионеры», — рассказывает Розалия Трачук. Она уже дала знать в Марсель, чтобы сыновья Кази и Альберта нашли в Интернете электронную версию газеты «День», прочитали, что Лошковцы думают об их маме, человеке мира, года и грядущего тысячелетия, направленного в вечность.
