Капитан Михаил Кузьмич Сливка за 34 года трудовой деятельности настолько стал органичной частичкой водных артерий своей отчизны, словно лейкоцит, бесконечно мотающийся в хитросплетениях кровеносных сосудов.
Несмотря на беспокойный характер собственной профессии, больше всего на свете Михаил Кузьмич любил тихонечко окапывать кусты смородины, размеренно собирать пузатые яблоки и проделывать другие с/х работы возле древнедеревенского дома его родителей, находящегося в Малаховском районе.
Часто приезжать ему было некогда, поэтому домина трухлявился. Жену, с которой Сливка проживал в Запорожье, он приспособить для этих работ не мог. Она была из металлургической семьи, а посему крестьянский труд не жаловала: «Пусть жлобы ковыряют навоз». Она даже вычитала где-то фразу и любила повторять ее Кузьмичу на очередную просьбу съездить в родное село Козлищино: «Я предпочитаю парить над землей, а не копаться в ней!» Тут она, безусловно, перехлестывала, поскольку дама была исключительно практической и ни себе, ни мужу «парить» не позволяла.
Алевтина Сливка (в девичестве Кодляк) нрав имела жесткий. Однако сколько бы супруги не орали друг на друга (Кузьмич в такие моменты сильно сдерживался, чтобы не задействовать свой моряцкий словарный боекомплект), о замене супруга на другую кандидатуру не помышляли. В криках они находили определенную сладость.
Как преставилась матушка Михаила Кузьмича — Полина Евграфовна, дом совсем постарел и подурнел. Сливка был там последний раз три года назад.
Тогда наступила мода, навеянная всеобщей буржуанизацией: называть даже списанные строительные коробки, приспособленные под лавки для жвачек, именами любимых дам. Стоит какой-нибудь полуразвалившийся вагончик, а над ним ярко алеет нечто роковое — «Кармэн», или более мягкое — «Лидия».
Появились и мужские претензии; над маленькой зеленой будочкой в центре Киева солидно мерцало: «Магазин господина Внутривенкина». И продолжение мелким шрифтом: «Попробовав наши орешки, вы поймете в чем вкус жизни». Рядом, в торгующей парфюмерией будке размером с чемодан, была еще более функциональная надпись: «Шампунь со склеивающими свойствами — держит перхоть!».
Проникнувшись веяниями и в пику своей воинствующей супруге (не исключая нежных чувств к ней), Кузьмич три года назад на фронтоне избы вывел большими белыми буквами: «АЛЕВТИНА». И чуть меньшими добавил в деревенских, сентиментальных традициях: «Помни обо мне!»
Опытной рукой Михаил Кузьмич из беспокойных морских просторов повел теплоход в Днепровско-Бугский лиман, испытав при этом обычное для моряков чувство тесноты, когда после соленой необъятности приходится втискиваться в узкий лиманский проход.
Мало того, долбали бесконечные проблемы с Министерством энергетики, которое внезапно то сбрасывало воду из водохранилищ, то, наоборот, забирало. Сливка вспомнил, как однажды летом ему пришлось буквально ползти на брюхе в районе Черкасс. 50 километров реки он прошел за 7 часов, имея на борту дипломатический конгресс. Иностранные рожи, удивленно хлопая глазами, наблюдали за темпом продвижения и делали обидные замечания относительно медлительности славянского характера. В общем, злили и без того напряженного и раздосадованного Михаила Кузьмича.
Сейчас дефицита воды не было. Напротив, из-за сильного паводка она клокочущей массой затопила всю округу, а значит, ширина русла впереди была более чем достаточной.
Уйдя от шторма, Сливка расслабился и подумал о том, как он удачно сойдет в Малаховке и сможет навестить свой родной домище, совершенно не подозревая, что с ним случилось несчастье.
Сумасшедшая весенняя вода бесцеремонно сорвала его со свай и вместе с другими избами-сиротами кинула в пучину.
Дом выскочил по притоку Ингулец к Днепру и за несколько часов добрался до того же лимана. В струящейся тишине он несся черной дьявольской махиной, неторопливо поворачивая крышу, как будто высматривал дорогу...
С приятцей Михаил Кузьмич думал на капитанском мостике (куда он был вынужден вернуться из-за сложностей прохода море — река) о нестесненных одеждой девицах из шоу в баре, на которое его затащил любитель подобных зрелищ Чистоганов. (В Одессе к тому же Чистоганов читал с Первосвященской сценку расставания Овода со своей платонической любимой. Зал, как и положено, был доведен до слез, но сам Кирилл сильно устал от героической патетики и искал кого-нибудь разделить восторг от стриптиза. Ему подвернулся капитан).
«Хороши, падлюки! — улыбнулся Сливка, раскочегарив «Атаман» до максимальной скорости. — А вот та, что на носу корабля, так вообще», — умилялся Михаил Кузьмич.
Неожиданно он различил из тьмы туманные очертания какой-то движущейся громадины. Он врубил свет, и прожектор вырвал из темноты кричащую надпись: «АЛЕВТИНА. Помни обо мне!»
Родное капитанское жилище двигалось прямо на теплоход. На секунду Сливка оторопел! Надпись звучала ревнивой жениной телеграммой. Наконец он опомнился и заорал в рубку: «Право на борт!»
«Атаман» брезгливо отвернул нос от дома-призрака, но из-за огромного веса продолжал дрейфовать. «Достанет, не достанет», — гадал Кузьмич, глядя за перемещениями избы вдоль левого борта.
Когда, казалось, беда миновала, дом по-бычьи развернулся и углом втрескался в атаманий зад. Толчок от удара передался всему кораблю.
«Алевтина, мать ее, везде достанет!» — выругался Сливка и объявил общесудовую тревогу.
Толпа в баре рухнула на пол. Из динамиков раздался встревоженный голос Сливки. Но оглушенная публика по-настоящему испугалась только тогда, когда из черноты услышала бравый голос бармена Пети:
— Спокойствие, только без паники!
Петя три раза «проваливался» в мореходку. Особенно трудно ему давалось все. И сочинения, и физики с химиями. В этом смысле он не учился довольно ровно. Один физкультурник в нем души не чаял и заставлял показательно подтягиваться перед проверочными комиссиями.
Знакомый братан устроил его на свое место в корабельном баре, поскольку чувствовал, что с выпивкой пора остановиться. Хотя бы месяца на два.
Для руководства достал справку, что у него легкое сотрясение мозга. Неожиданно, в парке имени Обороны Киева от татарско-монгольских захватчиков, когда отмечал начало трезвого образа жизни, — получил тяжелое. Обстоятельства благодарно совпали.
Петя за первые три дня никак не мог приспособить свою моряцкую мечту со смешиванием коктейлей и киданием в них кубиков льда. К четвертому дню, а точнее ночи, он загрустил совсем. И тут такая удача...
Через минуту свет вспыхнул. Народ парализовано распластался по полу. Петя ощутил приток энергии.
— Спокойно! — продолжал он орать, хватая в первую очередь женщин (во-первых, это по-джентльменски, а во-вторых — приятнее). — Организованно следуйте до выходу!
Как после спячки, публика неожиданно очнулась и ломанулась к дверям. Чревоточин с Корытовой выскочили первыми.
Откинутый от танцевальной партнерши на несколько метров, Конский устойчиво двигался, страховочно опираясь на все четыре конечности.
Совсем экологически позеленевшую Ломовую Петя тащил двумя руками. Певица сейчас проявила феноменальные голосовые данные — она издавала вой сирены. На концертах ей не удавалось обнаружить и половину такого диапазона. Полуоглохшего Петю неожиданно затоптало набирающее силу стадо парнокопытных граждан.
Впереди него катилось сорвавшееся с башни пластмассовое яйцо. (Змей пугливо зарылся в свалке опрокинутых подушек). Ударившись о косяк двери, оно распалось на две половинки.
За яйцом летел голый Суп.
Тиски чужих бедер и плечей вытолкнули Ликера с Басей наверх пассажирской массы. Репортер с танцовщицей неслись к выходу, перебирая ногами в воздухе и не касаясь ими пола. В руках Стас судорожно зажал невесть как оказавшийся у него трансформерный шлем «сатира будущего».
Замыкал толпу, недовольно подталкивая опаздывающих, жестоко матерящийся Изюменко.
Сливка отправил на кормовую часть аварийную группу. Через десять минут он услышал в динамике хрипловатый тенор старпома Однопозова:
— Кузьмич, водотечности в трюме не обнаружено. Есть вмятина два на полтора метра. Серьезной опасности не представляет. Слегка нужно повозиться с электричеством. У меня все.
— Добро. Тревогу отменяем, — сказал капитан и с облегчением подумал: «Удивительно — это первая история с Алевтиной Ермолаевной, которая закончилась относительно нормально».
Через пятнадцать минут народу, сгрудившемуся вокруг шлюпок, было объявлено, что неприятный инцидент закончен и можно идти спать. У многих это вызвало приступ истерического смеха. Петя опять нашелся и, встрепенувшись, заявил:
— Не пора ли обмыть счастливое спасение, господа! Двери нашего бара всегда открыты!
Публика, недавно панически уматывающая оттуда, дружно хлынула обратно. И хотя часть бутылок была вдребезги разбита, оставшиеся спиртовые запасы в эту ночь были поглощены гражданами на месяц вперед.
Роман можно приобрести в магазине «Буква», ул. Л.Толстого, 11/61
