Со Светланой, непутeвой сестрой Антонины Ярославовны Соломки, мы столкнулись при входе в помещение Садовского сельского совета. Если бы знала, что это она, хотя бы рассмотрела. Но мы спешили спросить дорогу, от женщины, которая волей случая проскочила перед нами в дверь, повеяло перегаром и отсутствием собственного жилья. Уже потом я узнала, что сейчас она живет, помогая за еду и рюмку, у одного из садовских хозяев. У этого хозяина Светлана работала и в тот июньский день, когда местная власть и районная Служба детей забрала в казенный дом двух ее дочерей и младшего сына.
— Я потом того дядьку, на которого за кусок хлеба работала Света, так просила: дядь Саша, хоть вы замолвите за нее слово. Ведь она на вашей свекле тогда была! А он так пренебрежительно: «А что, это мои дети?» — вспоминает сегодня Тоня.
Елена Николаевна Марчук, секретарь Садовского сельского совета, также присутствовала, когда забирали из дома детей Светланы.
— Дети в хате были сами. Младшему еще не было и полтора года. Лежал в коляске и все время кричал. Я взяла его на руки. Ребенок только в кофточке, дальше — голый. Одеяльце, как не кручу, все мокрое. Ни штанишек, ни пеленки, ни памперса... А когда подняли матрасик, который можно было выкручивать, обнаружили, что под ним уже завелись вот такие опарыши, — с болью вспоминает. — И это, поверьте, стало последней каплей, ведь Светлане давали столько шансов!
Тоне о том, что детей забрали, сообщил 12-летний тогда Валера — старший сын сестры. Он попросился будто бы позвонить соседям и сбежал.
— Прибежал — говорить от слез не может. Разрыдался! Я его еле поняла и побежала на дорогу. Машина, в которой везли детей, а они так кричали!.. Машина не остановилась. Я нашла сестру, поехала с ней в Луцк. Честно скажу: если бы это у меня детей отобрали, я бы на себя руки наложила. Но я бы этого не перенесла.
В Луцке сестрам якобы сообщили, что уже есть желающие усыновить деток. Сначала Антонина пыталась добиться, чтобы детей вернули сестре. Но впоследствии ту все-таки лишили родительских прав. О том, чтобы детей сестры отдали на воспитание ей, сначала не было и речи. С мужем Антонина Ярославовна разведена, четверых детей воспитывает сама. Поэтому в роли опекуна власть не удовлетворяла. Одни предлагали старшего мальчика сестры отдать его бабушке по отцу, двух девочек — оставить в детдоме и интернате... Младшего, полуторагодовалого Славика, маме Свете отдали из районной больницы, куда отправили сразу после взятия детей из хаты, а уже Тоня его забрала к себе. Все же соответствующие государственные органы оказывали, говорит женщина, ей сопротивление. Двух девочек сестры не отдавали. А дети, считала она, должны быть вместе. В конце концов в дело вмешался председатель Луцкой районной госадминистрации Владимир Демчук. Девочек — одной уже нужно было идти в первый класс — Антонина забирала как раз перед 1 сентября.
— У меня было в запасе 400 гривен, чтобы собрать малышку в школу. Меня в приюте убеждали, что на месте для девочки все дадут. Из приюта дали две мягкие игрушки, две куклы, два летних платьица и джинсики. А в школу собирать ее пришлось мне.
В редакцию Антонина Соломка позвонила, как мне показалось, от отчаяния. Слишком тяжкий груз много лет лежит на ее плечах. Жизнь в домашнем «интернате», объединившая детей из двух семей, с материальной стороны вроде бы благополучна. Огромный просторный дом — бывшая колхозная контора, которую в свое время продали семейству, отремонтирован наполовину. Дом записан на бывшего мужа.
— Я всегда думала, что так, как жили мои родители, жить не буду. Мечтала, что у меня будут хороший муж, дом, семья... Нас девять было, трех братьев уже нет, как нет и родителей. Все умерли от туберкулеза, потому что пили... Один, правда, недавно женился, так жена в руках держит. А двое живут в родительской хате: пьют, не лечатся... Я для них всегда была недоброй. Кричат: «Умная!..» Потому что я их учу жить.
Тонина половина хаты в сравнении с мужниной выглядит, как королева. Не ободранная, ухоженная. Недавно поменяла входную дверь и три окна, так как старые уже из рам выпадали. Сама положила пол. Сама хлев сколотила и содержит сейчас в нем коня, свинью и птицу. Еще одну свинью недавно заколола, а корову, которая была яловая, продали. Обрабатывает гектар огорода. Провела в хату и холодную, и горячую воду. Поставила ванну. Провела и газ, собрав безумную, даже для благополучной семьи, в которой все работают, сумму: 10 тысяч гривен! И корову, говорит, обязательно купят, потому что как деткам без молока?..
Антонину застали на кухне за лепкой вареников. Худощавая, скорее хрупкая, с девичьей осанкой, выглядит максимум на 30, хотя лет больше. И с такими добрыми глазами, в которых можно с непривычки утонуть...
— Я всех жалею, всем все прощаю. Это меня никто не жалеет! Муж пил, бил...
— И вы, такая боевая, позволяли?
— У мужа всегда силы больше, — вздыхает после долгих размышлений. И это говорит она, которая еще в седьмом классе в ночную смену на колхозном гумне работала, вместо матери на ферму выходила, всю мужскую работу дома делает. Коров доила, навоз на ферме выкачивала, собирая деньги, чтобы... выкупить своего мужа из тюрьмы, потому что об этом просил его отец. Лежачий свекор, ясное дело, также был на хрупких Тониных плечах.
Дома среди буднего дня мы застали только трех девочек, которые уже вернулись из школы. Очень быстро пришлось оставить затею выяснить, где родные, а где — сестры. Девочки с одинаковой любовью прижимались к женщине, которую все в этой доме называют мамой.
— Я уже и ругаюсь иногда, ведь Светлана к ним приходит. Сестра поначалу и обижалась, но разве я их учу или заставляю называть себя мамой? Всегда говорю, что маму родную нужно уважать, потому что она дала вам жизнь.
— Может, сестра еще опомнится или так заболеет, что пить не сможет, и за ум возьмется?..
— Так ведь в первый класс я ее дочь собирала. А она, когда я к ней пошла, заплетала косу внучке того хозяина, у которого сейчас живет...
Немаленькая семейка существует на различные социальные выплаты, которые Антонина Ярославовна получает на своих и сестриных детей, на которых оформила опекунство. Сумма вроде бы немаленькая, поэтому в селе злые языки иногда и говорят, что «взяла детей ради денег». Секретарь сельского совета Елена Мищук по этому поводу резонно замечает: «Так пусть бы все так попробовали на чужих детях заработать! Это же их восьмерых каждый день только накормить нужно!» А Антонина молчит и берется за всякие подработки: то яблоки принимает, то картошку перепродает... Хотя воспитывает она аж четырех не своих детей, благодетели к ним дороги не ведают. Говорит, что перед Николаем привезли четыре новогодних подарка, но о том, как живут, не спрашивали.
Правда, с недавних пор семейство начало получать удивительные письма. Обратный адрес: Луцк, ул. Караимская, 16а, Украинская миссия «Благовістя». Девочки приносят конверты и нам. Из них высыпаются открытки, подписанные на неизвестном языке, и письма. «Дорогая Тоня! Как вы поживаете? Как здоровье ваше и ваших детей? Получила фото двух ваших детей. У вас такие красивые дочки. Высылаю вам фото свое и своего мужа. Теперь вы будете знать, кто вас поддерживает. С любовью к вам, ваши спонсоры». Голландские, похоже, фамилии и имена ничего не говорят женщине. Никаких фотоснимков она никуда не посылала, ни о чем никого не просила. Наверное, так проявляют заботу представители одной из религиозных миссий, к которым в молитвенный дом иногда заходили дети.
— Бывало, что раз в квартал давали масло, стиральный порошок... А это всем привезли, а моим ничего не дали, — говорит Антонина. — Через два месяца младшему, Славику, исполнится три года. Какую-то часть денег я уже не буду на него получать. А как мне из такого лагеря пойти на работу? Когда у Светланы забрали детей, я ее устроила в Торчин на бойню. Говорю: будешь работать, детей вернут. Один день поработала, на второй напилась. А оставить детей на нее немыслимо.
Мне неизвестны нюансы того, почему на Антонину Соломку оформлено опекунство, а не создана, например, приемная семья, которая бы обеспечила тогда ее рабочим местом воспитателя, зарплатой, в конце концов, может, и большими, чем сейчас, выплатами на детей и несравненно большими льготами. Однако с официальными органами, которые должны этим заниматься, взаимопонимания у нее мало. Уже когда в конце разговора я случайно заглянула в просторную комнату, где когда-то был зал заседаний правления колхоза или сидел председатель, а ныне у Тони — гостиная, была шокирована не только порядком. Десятки вышивок, богатейшая библиотека, большие иконы в рушниках, вазоны, добротная постель и огромный коверище на всю комнату. Даже жизнь, как сериал, не отбила у Антонины стремления жить, «как все», как живут благополучные семьи, а хозяйка из нее, видимо, очень хорошая.
На книжной полке поразил толстый и дорогой том — «Семейный кодекс Украины: научно-практический комментарий». Это ее настольная книга. Она считает, что должна была приобрести и изучать ее, чтобы защищать интересы детей.
— Вот в Службе детей говорят: подай сестру на алименты. А что с нее возьмешь, если она себе на кусок хлеба не хочет заработать? Говорят: не имеешь права пускать ее к детям. А я вычитала, что на это должна быть только моя воля. Если она не настраивает детей, не наговаривает против меня, не обижает их, то почему нужно перед родной матерью закрывать двери? Я бы, если бы еще одна моя сестра жила не в Закарпатье, а ближе, забрала бы и ее детей, потому что там тоже добра нет.
Вот такая она, эта «мама Тереза» из Садова. Со своей непростой женской судьбой, с желанием обогреть больного туберкулезом брата, даже если медики будут отгонять ее от него, чтобы не заразила детей. Она взяла очень тяжелую ношу и несет, почти не жалуясь. Когда я допытывалась, чего им еще не хватает, с трудом получила ответ: может, телевизор бы, потому что старый принадлежит бывшему мужу, а он хочет его забрать. Ей бы мужа толкового, подумалось. Но как бы она его ни полюбила, он должен принимать ее со всем «лагерем». Это, как говорят, истина в последней инстанции.
