Теперь, когда мы научились летать по воздуху, как птицы, плавать под водой, как рыбы, нам не хватает только одного: научиться жить на земле, как люди.
Бернард Шоу, английский драматург

ЭФФЕКТ ВЫСОКОГО НЕБА

Монологи Сергея Крымского о софийности и жизни
20 апреля, 2001 - 00:00


Уважаемые читатели, сегодня «День» публикует первую часть анонсированной ранее лекции профессора, доктора философских наук Сергея Борисовича Крымского о сокровищнице воистину мирового значения — Софии Киевской. Мы посетили вместе с нашим постоянным автором этот памятник древнерусского зодчеста. Цикл необычен тем, что вдумчивый, мудрый философ будет проводить импровизированные беседы, используя свои знания о памятниках архитектуры, топонимике Киева — «Второго Иерусалима». Мы шли к этим лекциям многие месяцы, в конце концов найдя нужный контекст, в котором будет развернута своеобразная антология софийности (мудрости) прошлых веков на фоне знаковых памятников культуры столицы Украины.

ПРИСОЕДИНЕНИЕ К БОЖЕСТВЕННЫМ СМЫСЛАМ СООБЩАЕТ РАДОСТЬ БЫТИЯ

Смысл книги — внутри книги. А смысл архитектурного сооружения зависит от местности. Оно «вырастает» из определенного контекста; надо знать контекст и когда смотреть — утром, вечером, зимой или летом. Я написал статью об украинском барокко. На Украине нет такого барочного сооружения, до которого я бы пешком не дошел — на западе или востоке. На основании таких личных впечатлений и написана эта работа. Сначала надо почувствовать экстерьер.

София Киевская — памятник мирового значения. Такого же значения, как греческий Парфенон и римский Колизей. Дело вот в чем: обычно христианские церкви посвящаются или празднику (Рождества, Сретения, Пасхи...) или какому-либо святому (Павлу, Николаю, Петру...). А такой христианской святой как София до XV века не было. Это просто образ мудрости. Редкий, особый случай, чтобы до XV в. христианская церковь называлась именем Софии.



Дело в том, что можно говорить о некоторой параллели между афинским Парфеноном и киевской Софией. Подобно тому, как афинский Парфенон выстроен на месте исторической битвы с персами — киевская София выстроена на месте исторической битвы с печенегами, после которой эти кочевники вообще сошли с исторической арены. Летописец пишет: «Многие утопиша, многие погибаша, а иные бегают до сих пор неизвестно где...»

Также как Парфенон посвящен богине мудрости Афине, киевская София посвящена Софии, т.е. мудрости. Если бы мы с вами задались такой задачей: дать лаконичное определение, что же такое античность, то каков был бы ответ? Это концепция софийности мира.

Античные греки пришли к такой мысли — есть два типа мудрости. Есть мудрость, которая в голове — «Логос»; есть мудрость, которая в бытие, в вещах — это «София».И поэтому греки пришли к выводу, что мир — это книга. Мир читается, как мы читаем книгу. В книге каждый знак препинания, каждое слово что-то значат. Также и в мире вещи имеют некие скрытые, божественные смыслы и присоединение к этим смыслам сообщает радость бытия, радостное художество. И дает, так сказать, приобщение к некой жизненной благодати. Поэтому мир — книга... Это понятие оказалось чрезвычайно важным для христианства. Дело в том, что христианство — это теистическая религия, то есть Бог в ней не субстанция, и Бог там — не энергия, как в брахманизме, Бог — личность, такая же личность, как каждый из нас. Эта личность имеет биографию (Евангелие), она имеет характер; известно, что Иисус плакал, но никогда не смеялся.

Так вот, как же связать бога с миром, если он есть субстанция или энергия? Понятно, можно сказать, что в основе всего — Бог. А как связать с миром личность? И вот тогда вспомним античную концепцию софийности мира. Мир по ней — это текст Бога, это слова Бога. Отсюда «вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было — Бог». Таким образом и сам Иисус — это Слово с большой буквы, которое было в самом начале. И отсюда такой особый пиетет перед знаками окружающего нас мира. Скажем, киевский летописец может описывать историческую битву; и у него же... «прошла корова». То, что прошла корова, имеет не меньшее значение, чем сама битва! Это знамение, знак чего-то, каких-то очень важных смыслов, может быть, божественных смыслов.

Почему — теперь нам станет понятным — в Киеве возникает храм Софии? Киевская Русь, и, соответственно, Киевская держава, родилась на берегу великого степного океана. Представьте себе Великую Степь, которая начинается у Большой Китайской Стены — степи Монголии, степи Средней Азии, степи Прикаспия, степи Урала и степями Украины и Венгрии она заканчивается у Альп. Великая степь, охватывающая два континента! Эта Степь была этническим котлом, который все время «выплескивал» волны нашествий кочевников.

Кстати, любопытная деталь: у нас «открылась» тема украинской культуры. И как всегда, когда открывается что- то новое (как скажем, Америку открыли), туда ринулись авантюристы. Вот и сейчас в украинскую культуру ринулись авантюристы, которые пишут Бог знает что. Я уже не говорю, что очень вредное воздействие оказала диаспора, у которой не было серьезных материалов. Представители диаспоры «наговорили» такое, что воспринимается теперь как последняя истина. Вот, скажем, пишут: «украинская культура — селянская». Да ведь вообще никакая культура не может быть селянской! Культура вырабатывается в городах. И Украина — особый регион мира. Здесь до середины XVIII века сел не было как таковых. Натиск степи могли выдержать только укрепленные места — города. То, что так называлось (потом, конечно, возникали села), — это были казачьи хутора. А казачий хутор — это не село; у казаков разговорный язык — латынь — в «Тарасе Бульбе» главный герой говорит: «И я Горация по латыни читал». То есть это была совершенно другая среда, правда, очень интересная — воин-селянин, воин-землепашец.

ХРАМ КАК ГАВАНЬ В СТЕПНОМ ОКЕАНЕ

Эта Великая Степь, которая «давила» на Киевскую Русь, для киевлянина, русина, была тьмой внешней, хаосом. Хаосу надо было противопоставить разумную Ойкумену, т.е. разумное бытие. Такой разумной Ойкуменой мог быть город, центром которой является София. Это — альтернатива хаосу Степи. Причем город ведь тогда понимался иначе, чем мы сейчас его воспринимаем. У нас он имеет центр, и периферические части (предместье). Тогда же город был четко очерчен стенами. За стенами уже был не город. Сами стены связывались со словом «целомудрие». Только после Жанны Д’Арк, девушки-рыцаря, это понятие было перенесено на женщин. А до этого оно относилось только к стенам, охранявшим мудрость города. И город понимался как цельный образ, как земная икона небесного города — Иерусалима. В летописях он употреблялся в художественном контексте — «И оделась Русь в белую ризу городов».



Отсюда особое значение и самой идеи Софии, и самого храма Софии. Конечно, это христианский храм, главный храм Киевской Руси. Но одновременно это был и духовный центр. Здесь на втором этаже устраивались пиры, проходили дипломатические приемы, здесь находилась первая библиотека, то есть в целом — это был храм мудрости, храм Софии. Более того, подобно тому как Парфенон (это моя метафора) был транслятором античной традиции в Западную Европу, Киевская София была транслятором античной традиции в Восточную Европу. Отсюда и эта симметрия.

Один церковный писатель XV века написал о православных храмах так: «Тихие гавани бескрайних степных пространств с их неразрешимыми проблемами». Храм как гавань в степном океане!

Здесь, когда мы смотрим с внешней стороны на храм Софии все читается как текст, буквально все имеет свой смысл. Скажем, 13 куполов (в XVII в. — добавили 6). Почему 13 куполов? 13 апостолов, то ли включая Христа, то ли включая Иуду (он ведь тоже был апостолом, избранным самим Христом). 13 русских племен — поляне, древляне, кривичи, угличи, вятичи... Поэтому именно 13 куполов.

Историк Надежда Никитенко доказывает (конечно, официальные историки сторонятся этих версий, идущих в разрез с их версиями), что Софию Киевскую начинал строить еще Владимир, поскольку держать строителей Десятинной церкви без дела было достаточно дорогим удовольствием. И я чувствую, что уважаемая коллега права.

В V веке нашей эры в Риме один монах подсчитал, что в Х веке (т.е. в начале Второго тысячелетия) будет конец света. И вот что любопытно, пять веков в Европе падает экономика, никто экономикой не занимается. Деньги вкладывают в церкви, в монастыри, люди спасаются. И только в Х веке, когда оказалось (как они думали, — это тоже отдельная тема), что Страшный Cуд не наступил; он был перенесен в будущее, что, на мой взгляд, оказалось иллюзией. На самом деле Страшный Суд был растянут во времени. Ведь во II тысячелетии погибло 400 миллионов человек, т.е. все население, которое жило в Х веке. За истекшее тысячелетие ни одна крупная социальная проблема не решена, также как проблема нищеты, проблема безработицы, проблема преступности, молодежи. Ни социализм, ни капитализм не решили эти вопросы.

Скажете, а научно-технический прогресс?.. Вернер Гейзенберг, крупнейший лидер современной науки сказал: «научно-технический прогресс — это способ сделать ад более комфортабельным для жизни» . Потому что техника решает те же проблемы, что и вызывает. Прекрасно, я могу на машине или на транспорте приехать на работу. А зачем надо жить так, чтобы на роботу надо было ехать?

Я считаю, что в конце Х века Владимир крестит Русь, спасая свой народ от Страшного суда. И потому не случайно это событие совпадает со временем, когда ждут конца света. И вот это ожидание, контекст конца мира сказываются и здесь. Вы видите ложные окна. Это не заложенные проемы, их с самого начала так строили. В чем же дело? Вне храма демоны — пусть они бьются в закрытые окна и не попадут в открытые. Или вы видите на апсидах тонкие колонки, которые идут вверх и превращаются в такой орнамент — трилистник (поздний орнамент, но он показывает суть колонок). Трилистник — это символ Троицы, триединой сущности Бога. Нечистая сила в земле. Ее нужно канализировать вверх и запутать в непереносимой для черта символике триединой сущности бога. Здесь мы видим ожидание и борьбу с этими страшными силами, которые находятся вне. И сама Божья Матерь (Оранта) «Нерушимая Стена» — это то, что защищает от зла и своеволия нечистой силы за стенами этого храма.

КУЛЬТУРЫ НЕ ВКЛАДЫВАЮТСЯ ОДНА В ДРУГУЮ, КАК МАТРЕШКИ

Есть еще одна особенность — Киев рождается как христианский центр; в пространстве бесовской силы, в ее самом опасном женском варианте — ведьмачестве. Киев выделялся даже шабашами ведьм на знаменитой Лысой горе. И надо было противопоставить этой бесовской силе христианскую мощь, христианскую оборону, особую духовность.

Наверху Софии вы видите рипиды, или солнца... Год назад, находясь в Париже, я увидел разницу между католическим и православным храмом. Парижские храмы строятся как Град Божий, как целый город; они имеют, например, оборонительные башни, часто архитектурно не связанные с этим сооружением; там огромное количество солнечного света, витражи. Здесь же, в Софии, стены глухие. А рипиды или солнца излучают духовный свет, добытый в темноте пещер праведниками и экстрагированный наверх. Духовный свет, добытый из темноты.

В Софии мы видим образец культуры начала ХI века. Официальная дата основания ее — 1037 год. Но это, скорее всего, дата освящения храма. Здесь есть фрески 1018 года, т.е. самого начала ХI века. Вопреки тому, чему нас учили в учебниках, культуры не вкладываются одна в другую, как матрешки. Культуры монадологичны, замкнуты. И проникнуть в них очень трудно, необходимо сложнейшее моделирование. Каждая культура имеет свои ценности, свою психологию, и понять ее суть (я об этом говорю, чтобы мы правильно понимали то, что там увидим) невозможно, опираясь на то, что мы знаем сейчас. Скажем, у нас главная ценность современной культуры — жизнь. Но еще для европейской культуры ХVII века было две ценности — жизнь и смерть. Я имею ввиду не только стоиков, которые устраивали пиры, читали стихи и... вскрывали вены. Скажем Александр Довженко это очень здорово показал в фильме «Земля»; стариков, с бородами, я их еще помню в украинских селах. Для них смерть — как с яблони падает яблоко. Ожидаемая смерть. На «горищі» у них уже «труна» была заготовлена! Смерть имела свою ценность — это совсем другая культура, где ценность не только жизнь, но и смерть. Нам это трудно понять. Например, Иван Грозный хотел сделать казнь страшной. Дело в том, что для древнерусского человека казнь не была страшной; казнь была сродни театральному действию, где осужденный прощался с народом, произносил молитву Богу; и был абсолютно убежден, что через несколько мгновений он будет в раю, потому что он мученик. Как же сделать казнь страшной? И. Грозный возле «лобного места» строит собор Василия Блаженного, чтобы осужденный жалел, с какой красотой мира он расстается. Это не помогало — палача не боялись; боялись ада (это другая тема). И царь придумал (чтобы вы поняли, насколько отличаются культуры) с его точки зрения самую страшную казнь: внезапная смерть из-за угла, чтобы осужденный не успел почувствовать смерти, не успел вознести молитву богу, и следовательно, будет в аду. Вы чувствуете, какая разница? Что это такое мы знаем по относительно недавним событиям в Иране. Шахская гвардия, вооруженная современным оружием, с толпой ничего не могла сделать, потому что по мусульманским обычаям — если ты погиб за веру, твоя душа идет немедленно в рай и 40000 гурий (!) тебя сразу обслуживают.

О КУЛЬТУРЕ РАЗНЫХ ЭПОХ

Кстати, это неофициальные сведения, мне знакомые из Звездного городка говорили — Юрий Гагарин скорее всего был последним человеком с ценностью смерти. Он, собственно говоря, и погиб поэтому; все время жил в пограничной ситуации между жизнью и смертью. Когда Гагарин летел в космос, у него был нормальный пульс. Это чудо, потому что если звонит телефон — у вас поднимается пульс; вы звоните в дверь своему знакомому — у вас также поднимается пульс. Человек летел в неизвестность — до Гагарина сгорел один спутник — (две собачки погибли). Ни у одного космонавта в будущем (ни советского, ни американского) такого не было. Вот что такое культура разных эпох.

С другой стороны — ощущение времени. До ХVII века часы не имели минутной стрелки. Минуты абсолютно никого не интересовали. Когда Гете написал: «Остановись мгновение — ты прекрасно», это стало великим открытием, потому что никому в голову не приходило, что мгновение может обладать красотой. Люди жили только под знаком вечности. В доме «красный угол», где иконы висели. Дом был ориентирован на определенное направление — на восток. Захоронение — ногами к востоку. Это любопытно — обычай возник в Риме, где на восток от него находился Иерусалим. Но у нас же на востоке Сибирь! Вот такие парадоксы! Исторические.

Скажем в Киеве, если вы помните, лет 20 тому назад были такие забегаловки — «Хвилинки». Вещь совершенно немыслимая для киевского жителя даже XIX века — люди не мо гут встречается под знаком «минутки». Только вечности. Вот это культура, где ценность — вечность. Это культура — где немало символизма, в который мы не всегда можем сейчас проникнуть. Например, наиболее светлый памятник древнерусской архитектуры — Покрова на Нерли, посвященный очень радостному празднику покровительства Божьей Матери. Но там мы видим в экстерьере и в интерьере — грифона, терзающего зайца; достаточно страшный образ. В чем же дело? Только благодаря Данте удалось понять в чем дело (Данте жил на рубеже ХIII и XIV веков и не потерял еще какой-то ключ к символизму). Это, оказывается, просто образ верующего. Но какая цепь ассоциаций, чтобы понять, что же такой образ означает! Вот поэтому мы с вами будем лицезреть культуру, где символизм, где императив вечности, вера в ценность жизни и смерти.

София — второе каменное сооружение на Руси. Здесь вырабатывались основы православной архитектуры. Вот в озьмите готику. Говорят, что это искусство вписывать линии в небо, где главенствует задача — выразить бесконечность в самом здании. Здесь же противоположная задача; здание монументально, но мастер сделает все, что бы оно производило интимное, камерное впечатление. Важно не в здании выразить бесконечность, а зданием подчеркнуть бесконечность неба. Поэтому над православными храмами есть эффект очень высокого неба. Вот если вы посмотрите на обычное здание — там небо вверх не поднимается так, как здесь, где мы наблюдаем архитектурно рассчитанный эффект высокого неба.


Посмотрите на кладку стен Софии. Вот камень, плинфа, плоский кирпич, особый раствор; обычно говорят, что в него домешивали яйца. Но никаких яиц не клали. Секрет прост — строители никуда не спешили! На современных стройках известь гасят 2 — 3 часа. Около Золотых ворот ямы, где известь гасилась 2 — 3 года! Именно такая кладка в Риме. Потом через Византию мастера принесли ее сюда. В КИЕВСКОЙ СОФИИ ЗАЛОЖЕН МОЩНЫЙ ДРАМАТУРГИЧЕСКИЙ ЭФФЕКТ

В начале София была окружена открытой галереей; и с яркого солнца люди шли в полутень галерей, а затем попадали в темную прихожую (нартекс) и в темные коридоры; и затем должны были быть ослеплены внутренним светом мозаики, внутренним светом этого собора. Дело в том, что христианский храм строится иначе, чем храмы до него. Вот скажем, египетский храм. Вы входите через два узких пилона (символ вашего рождения), затем входите в двойной ряд колонн, не дающий отклонится вам ни на йоту ни вправо, ни влево, на пути к цели вашего существования — к мумии. Античный храм — в него не входили. Античный храм — это футляр бога. В него только жрецы входили. А народ собирался вокруг на площади.

А православный храм строится по-другому — собрать всех под одним куполом. Он строился как модель мира. То есть здесь свое пространство, которое архитектурно задано, крестово-купольной композицией, в основе ее лежит крест. Пространство ощутимо, благодаря дыму кадил; а время, задавалось порядком чтения фресок. Обычно, как правило, против часовой стрелки, снизу вверх.

Мы смотрим на главный образ Киевской Софии — Оранту. В каждой картине есть источник света; свет падает или из окна, или от лампы, или еще каким-то образом. Здесь же нет источника света. Здесь свет вездесущий, то есть божественный свет. Он построен так — мозаика, смальта, кубики под разными углами рассеивают свет, внутреннее свечение происходит. Совершенно уникальное свечение. Аналогов такого образа Божьей Матери не сохранилось. Божья Матерь обычно изображается по-другому: она изящна, «свечноподобна». Здесь же она грузная, тяжелая и выступает как в акафисте Божьей Матери. Там она подается как воительница Бога.

По одной из исторических версий, сам акафист был написан в V веке. Это время нападения Кия на Константинополь: акафист был создан в честь спасения Константинополя от варваров. И вот образ акафиста вернулся в Киев в виде этой Оранты. Этот образ взят из 2-й книги Библии — «Исход». Когда Моисей выводил евреев из Египта, по дороге случилась битва с амаликитянами. Моисей увидел, что побеждают амаликитяне, и он поднял руку вверх, обращаясь к богу с призывом о помощи. Это очень интересная особенность — пока у него хватало физических сил держать руки доверху, побеждали евреи; как только руки обессилено опускались, побеждали амаликитяне. Таким образом подвиг Оранты — это подвиг вечного «держания» рук перед Богом в защиту грешного человечества. Поэтому она и изображается здесь как воительница, как сгусток воли и силы, от которой должны погибнуть все враги. Что здесь важно? Опять таки, другая культура; молитва не была чисто психологическим состоянием. Только пиетизм в XVIII веке вводит психологическое восприятие молитв. Молитва была как магия, как действие, магическое действие. Иногда с выявлением физических усилий, которые вы здесь видите.

МИССИЯ И ФУНКЦИИ ГЛАВНОГО ХРАМА КИЕВСКОЙ РУСИ

Об Оранте можно много говорить. Но здесь возникают другие ассоциации. В древнерусских городах главный храм имел семантическую функцию — он выражал миссию княжества. В Переяславском княжестве главный храм — Михаила, воителя, предводителя небесного воинства; это пограничное, степное княжество, защищавшее Русь от кочевников. В Чернигове главный храм — Спаса (Черниговское княжество претендовало на первое место среди русских земель). Это было самое большое княжество — от Курска до Тьмутаракани. В Киеве — главный храм — София. София — по христианскому богословию — второе лицо Троицы, т.е. Христос. Но изображена Богородица. Вообще, семантика Киева задана богородическим циклом. Основные храмы (Благовещения на Золотых Воротах, Десятинная церковь, весь цикл лаврских храмов от Анназачатьевского до Успения) связаны с Богородицей.



В чем дело? Почему София связана с Богородицей? Я изучал этот вопрос. Очень простое решение. Оказывается, в богословской литературе Богородица рассматривалась как первый храм Софии. Она несла Христа внутри самого себя, была беременна Христом, поэтому она — первый храм Софии. А перед нами храм Софии второго плана. Поэтому тут нет противоречия с тем, что София связана с Христом, а основная фигура здесь Богородица. Она сама — храм Софии.

Вверху вы видите три фигуры — сцена называлась «деисус». Дело в том, что большая часть православных обрядов произошли из ритуалов византийского двора. Иконы — это аналог портретов полководцев. Иконостас возникает из задника античного театра. В нем так же три входа, подобно тому как в античном театре было три актера. А деисус, изображает сцену, когда справа и слева от императора становились наиболее близкие к нему люди (жена и первый визирь) и просили о снисхождении к узникам подземной тюрьмы Константинополя. Таким образом Деисус, или моление в переводе, перешло потом в православный обряд. С XV века — справа и слева уже апостолы пририсовывались, в результате чего возник целый иконостасный чин. В деисусе Софии мы видим в центре Христа, а справа и слева — наиболее близких ему лиц — духовного отца (Иоанна Крестителя) и Богородицу. Они просят его о снисхождении к грешному человечеству. Над Орантой надпись из 45-го псалома — «Оно не пошатнется» (в древнегреческом языке — город — среднего рода). «Оно не пошатнется, бог в средине его, Бог ему поможет с раннего утра» . Этой надписью и этим изображением Киев находится под покровительством Божьей Матери. Оранта характерна для православия. Протестантизм вообще отрицает ее, считает этот символ ненужным сентиментализмом.

Окончание см. в следующую пятницу

Материал подготовил Сергей МАХУН, фото Анатолия МЕДЗИКА, «День»
Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ