У одного хозяина была отара овец. Хотя, конечно, были
там и бараны, но по характеру, по своим жизненным устремлениям это была,
несомненно, отара овец. Смирные все такие, обходительные: одна другую обходит
за километр, да еще и извиняется: ах, простите за беспокойство.
А как стрижка — сами бегут, строятся в очередь. Да так вежливо друг
дружку вперед пропускают. После стрижки выходят — голенькие такие, хорошенькие
— и сразу за работу — отращивать шерсть, чтобы поспеть к следующей стрижке.
Одно слово — овечки. Совсем как человечки.
Но был там один баран. Он в аптеке работал, за воротами присматривал,
чтобы не унесли. Такого насмотрелся! Постоянно что-то выносят, что-то вносят
— и вот уже аптекарша мужу свитер вяжет, себе кофточку, детям костюмчики,
а из какой шерсти? То-то и оно!
Отрастил в аптеке политические убеждения, теперь ему надо других убодать.
«Я бы, — говорит, — всех этих хозяев перешерстил, от них бы у меня и волоса
не осталось. Мы что, не обойдемся без хозяина? Будем сами стричься, а выручку
класть в карман. У кого карманов нет — на свой счет в общую кассу».
И убодал-таки овечек. И пошли они за ним — подальше от хозяина, поближе
к собственным интересам.
Долго шли, долго искали хозяйство без хозяина. Но нашли все-таки. Хозяйство
есть, а хозяина нет.
Прежде всего они, конечно, постриглись с дороги. Но одной стрижкой хозяйство
не поднимешь, поэтому стали составлять план убоя на овчину и на баранину.
Долго не могли решить, с чего начать — с овчины или с баранины. Потом
стали решать, с кого начинать убой. Это было особенно трудно.
Такая развернулась полемика, каждый старается другого убодать.
А когда все друг друга убодали, наступила в хозяйстве тишина, как наступает
после выполнения плана.
Увидел баран такое дело и вернулся в аптеку, присматривать за воротами.
Ворота были новые, поэтому смотреть на них было особенно интересно.
