27 октября этого года «День» опубликовал открытое письмо выдающегося украинского ученого и общественного деятеля, академика НАН Украины И. М. Дзюбы «Казуистика или государственная политика?», адресованное вице-премьер-министру Украины по социогуманитарным вопросам Дмитрию Табачнику. В этом материале (он вызвал значительный общественный резонанс, и его, очевидно, помнят наши читатели) речь шла о принципиальных, основополагающих проблемах культурной и гуманитарной политики в Украине. Дмитрий Владимирович Табачник долго молчал, а потом ответил Ивану Михайловичу, но... не на страницах «Дня», как мы ожидали (и были готовы опубликовать рассуждения вице-премьера), а в колонках газеты «2000».
Тем не менее, наша газета, получив новое открытое письмо академика Ивана Дзюбы Дмитрию Табачнику, публикует его именно на своих страницах. Дело в том, что, как утверждает Иван Михайлович (и приводит безупречную аргументацию!), глубокоуважаемый чиновник, по сути, обошел главные, фундаментальные вопросы, поставленные автором в письме «Казуистика или государственная политика?», а именно: какой должна быть современная, цивилизованная и патриотическая культурная политика украинского государства? Как уберечь от разрушения национальное духовное наследие? Согласитесь, что здесь не стоит уклоняться от ответа (точнее, хотя бы от поиска ответа), потому что это проблемы, жизненно важные для всех нас.
Итак, письмо Ивана Михайловича Дзюбы.
Многоуважаемый Дмитрий Владимирович!
Вашу статью «Как слово наше отзовется…» в газете «2000» (24 — 30 ноября этого года), вероятно, надо считать ответом на мое обращение к вам «Казуистика как государственная политика?», опубликованное в газете «День» 27 октября. Но странный это «ответ». Принципиально обойдя все вопросы, с которыми я к вам обращался и которые касаются декларируемых вами некоторых принципов будущей культурной политики, вы вместо этого без особой надобности вышли на широкое и мало известное вам поле литературоведения и начали свои правильные, демократические и передовые взгляды на украинских писателей-классиков укоризненно противопоставлять моим неправильным, недемократическим и отсталым. Пожалуйста, посмотрите, что из этого получилось.
Вот вы информируете меня о том, что Леся Украинка и Ольга Кобылянская высоко ценили западноевропейских писателей и учились у них, признавали, что испытали их влияние. Это, мол, то, что я должен был наконец понять, а не окостеневать в хуторянстве. Я уже готов был поблагодарить вас за то, что открыли мне глаза, и в дальнейшем быть, следом за вами, правильным, демократичным и передовым, как вдруг натолкнулся в старом журнале («Дружба народов», 1968, № 10) на такое: «Будучи хорошо и из первых рук осведомлена о состоянии европейских литератур, Леся Украинка быстро и по достоинству оценивала их идейные и формальные искания, но в то же время находила в себя смелость «свое суждение иметь», и притом суждение острое и доказательное (…) Как она решительно и остро выступила против отечественных так называемых «антимодернистов» (…) А сколько усилий, например, приложила Леся Украинка в защиту Ольги Кобылянской, ко торую «старожитные» литераторы и читатели дружно корили за чужеродность, экзотичность, «неметчину» и т.д. «А я думаю, — пишет Леся Украинка, — что в той неметчине было Ваше спасение, она дала Вам познать мировую литературу, она вывела Вас в широкий мир идей искусства… Если Вы из немецкой школы пришли на Украину, то пришли сознательно, зная, куда и зачем, следовательно, теперь нечего бояться, что Вы бросите ее…» (Вместе с тем она настойчиво советовала Ольге Кобылянской ближе ознакомиться с русской литературой, а в письме к М. Павлыку вот 7 июня 1899 г. делилась своим намерением: «Кобылянскую думаю «втравить» еще в русскую литературу, потому что она ее из третьих рук знает, а по-моему… стоит из первых рук принимать»). Это, оказывается, из статьи некоего Ивана Дзюбы «В мире мыслей Леси Украинки». Вот тебе и на! Нехорошо получается… А потом оказывается, что через пять лет тот же автор такие же мысли высказывал в статье «Борець за нове життя. До 50 річчя з дня смерті Лесі Українки», в газете «Молодь України»: первая ее часть была напечатана 31 июля 1963 года, а вторая, которая должна была появиться в следующем номере, была снята цензурой с соответствующими последствиями для редактора (зато вскоре, 25 августа, в той же газете дали отпор автору недоопубликованного материала: «Не обкрадайте Прометея»).
Уже специально и обстоятельнее о тех импульсах, которые получала Ольга Кобылянская от западноевропейской литературы, тот же автор говорил в статье «Кілька зіставлень. (Читаючи Ольгу Кобилянську)», которая была написана в 1963 году, через самиздат попала на Запад и появилась в печати в журнале «Сучасність» 1969 года (ч. 5), а в Украине — только в 1986 году. А еще было много других статей, за которые автору немало «досталось»… Но не удержусь от искушения зацитировать для вас, Дмитрий Владимирович, один пассаж из большой статьи о Михаиле Коцюбинском в журнале «Дружба народов» (1968, № 10), который засвидетельствует очевидное усвоение мной Ваших нынешних уроков: «…Коцюбинский отнюдь не замыкался в рамках родной литературы. Он внимательно и неустанно следил за развитием русской классической литературы и европейских литератур, учитывал их достижения, обогащался их опытом (…) Он страстно желал, чтобы его литература была полнокровной современной литературой, чтобы она могла удовлетворить все правомерные усложнившиеся запросы читателя, чтобы лицо ее определяли не эпигоны и староверы, а искатели и новаторы, творцы новых ценностей; не запечные «патриоты» и безмятежные простаки, а люди высокой культуры и хорошей профессиональной подготовки, широких идейных горизонтов и большой гражданской инициативы. Однако далеко не все правильно воспринимали и оценивали эти усилия. Коцюбинскому пришлось выслушать немало удивительно несправедливых обвинений в декадентстве, формализме, символизме, импрессионизме, отходе вот демократизма, пренебрежении к народности. Подобные же обвинения градом сыпались на Лесю Украинку, Ольгу Кобылянскую и других, тех, кто нес новое слово родной литературе. Эти обвинения были частично недоразумением, частично плодом недомыслия «галушечных патриотов» и рутинеров». Об этом же говорил я и в этом году в своей лекции о Лесе Украинке, которую читал в Волынском университете.
А теперь, после этого, скажите — как мне понимать Ваш саркастический пассаж: «Среди приоритетов Леси Украинки были Г. Ибсен, М. Метерлинк, Г. Д’Аннунцио и др. Заклеймите и ее, Иван Михайлович. Ведь она Ибсена ставит выше пророка» (какая ирония в отношении «пророка»!). Это же кого я клеймил, Дмитрий Владимирович? С кем вы меня спутали? И, поскольку вы, фактически повторяя мои мысли давних и недавних лет, мне же и предъявляете счет, — то:
или мне предложить вам извиниться передо мной за оскорбительные инсинуации, или тихо утешиться вашим конфузом? Но я не злораден, поверьте. И дело не во мне, а в том, что в моем лице вы пытаетесь скомпрометировать определенное направление украинской литературной мысли. Я уже не говорю о более чем странном утверждении, как будто Леся Украинка «Ибсена ставит выше пророка». Где это вы у нее такое вычитали? И мог ли перед ней стоять такой диковатый выбор? Ибсена она ставила высоко, а что значил для нее Шевченко — читайте у нее…
…Далее — не лучше. «Вас, Иван Михайлович, не устраивают мои размышления и в отношении украиноязычной интеллигенции (какие размышления, Дмитрий Владимирович, что Вы! Была только презрительная и оскорбительная чиновническая фраза об «узком слое украиноязычной интеллигенции, боящейся конкуренции во всем» — это в вашем кругу называется «размышлениями»?! — И. Дз. ), свободы пользования русским языком (Вы всерьез считаете, что я где-то когда-то или как-то эту свободу отрицал?!, или, по-вашему, тревога и боль по поводу вытеснения украинского языка из сферы информации и др. является посягательством на русский язык? Глубокое понимание проблемы! — И. Дз. ) и другие аспекты производных от этого вопросов. Однако они могут быть трансформированы практически во все сферы культуры, в частности и в сферу творческих и жизненных судеб деятелей науки, искусства, политики, которые по своему происхождению были украинцами или провели в Украине детские и юношеские годы, а позже жили и работали на территории России».
Дмитрий Владимирович! Пока вы будете трансформировать свои размышления во все сферы культуры (страшновато, ей-ей!), я позволю себе процитировать для вас кое-что из своей статьи 1987 года «Чи усвідомлюємо національну культуру як цілісність?», напечатанную, кстати, не только в Украине, но и в России, в журнале «Коммунист», в Польше, аннотированную в газете «Нью-Йорк таймс» и тому подобное, а теперь представленную и во втором томе трехтомного собрания моих публикаций «З криниці літ»:
«…Везде в Украине украинская национальная культура функционирует сегодня в соседстве с русской, в окружении русской культуры, в диалектическом взаимодействии (что предполагает и сотрудничество, и взаимопомощь, и соревнование, и конкуренцию) с русской культурой, в том числе и русской культурой, которую создает в Украине русское и украинское население. Причем иногда, особенно в крупных городах, основной тонус культурной жизни представляет русская культура, а не украинская — таково реальное соотношение потенциалов.
Вторая сторона этой реальности — подвижность, шаткость, а иногда и неопределенность границы между украинской и русской культурой в Украине. Даже в художественной литературе идентификация по языковому показателю вызывает некоторые сомнения или нуждается в коррективах. Можем ли мы отказывать в отнесении к украинской литературе, скажем, романам Д. Мордовца или Г. Данилевского по украинской истории, написанных на русском языке, но людьми не только украинского происхождения, а и специфических украинских интересов, скажем так: патриотами украинской истории? И только ли русский писатель — Гоголь? И выпадают ли из украинской литературы русскоязычные произведения Гребинки и Квитки? Русские повести Т. Шевченко? И станем ли мы сомневаться в принадлежности к украинской культуре огромного материка научных трудов по филологии, фольклористике, этнографии, истории, философии, психологии, поэтики и тому подобное, написанных украинскими учеными 19 в. на русском языке в силу известных обстоятельств? По-видимому, и сегодня языковый критерий не единственно действующий даже в отношении художественной литературы. И еще несравненно более сложным, более тонким делом может оказываться национально-культурная идентификация явлений других искусств — особенно живописи, музыки. Не всегда поможет и критерий соотнесения с традицией, а может и привести к ошибке. Ведь развитие искусства осуществляется также и путем разрыва с традицией, подчеркнутого противопоставления ей, а то и воинственного отрицания ее. Да и вне этого рутинное восприятие подозрительно к новому. Вспомните, что и музыку Лысенко, и поэзию и драматургию Леси Украинки, и прозу Кобылянской и Коцюбинского некоторые их соотечественники и современники считали «ненациональными». А что уже говорить об авангардистах и футуристах 20-х годов, которые нередко ради эпатажа прибегали к крайним формам отрицания традиции. Только ныне мы начинаем осознавать, скажем, Михайля Семенко как явление глубоко национальное, несмотря на его прокламируемый антитрадиционализм и «антинациональные» лозунги и выпады. Что-то подобное можно сказать о живописи Богомазова, В. Пальмова, и, возможно, спустя некоторое время признают, что и некоторые из тех абстракционистов, которые были представлены на выставке в 1987 году в Политехническом институте (например, О. Дубовик) таки имеют отношение к колористическим и пластичным традициям украинского народного искусства. Наконец: что специфически национального в универсально-всечеловеческом художественном языке А. Архипенко? Но ведь он сам сказал о себе, что не чувствовал бы и не творил так, как чувствует и творит, если бы украинское солнце не зажгло в его душе тоски по тому, названия чего он и сам не знает».
Это, повторяю, 1987 год. Вас порадовало — и меня радует — то, что составители сборника «Українські авангардисти як теоретики і публіцисти» (К., 2005) «отнесли к выдающимся украинцам В. Кандинского, К. Малевича, О. Экстер, В. Пальмова, хотя многие другие профессиональные издания называют их русскими художниками»; подход авторов этого сборника, отмечаете вы, совпадает с вашим убеждением, что «украинская культура должна быть эгоистической (подчеркивание ваше. — И. Дз. ), то есть питаться мыслью о превосходстве собственных интересов. Такая культура собирает под свою крышу всех своих представителей, а не только тех, кто отмечен совершенством, кто отвечает конъюнктурным направлениям или симпатиям власть имущих». Очень правильно. Согласен. Но я говорил и писал так в течение всей своей литературной жизни. От «Інтернаціоналізму чи русифікації?» (1965) начиная. Я уже цитировал кое-что из статьи «Чи усвідомлюємо національну культуру як цілісність?» (1987), мог бы процитировать и из статьи «Стереотипи сприйняття української культури» (доклад 1992 года), а вот пассаж из статьи «Україна — Росія: протистояння чи діалог культур?» (2001), где я обсуждаю «вариант двойной, или динамичной, гибкой культурной самоидентификации. Она имеет немалую историческую традицию и свойственна части высококвалифицированной научной и художественной интеллигенции, которая вносила и вносит значительный вклад в интеллектуальный и культурный потенциал Украины. Конечно, можно говорить о разной степени асимметрии в этой двойной идентичности, но в динамике исторического развития они могут подвергаться самкорректированию. Речь идет не о том, чтобы сужалась сфера их контактности с русской культурой, а чтобы расширялась сфера контактности с украинской (…) И очень важно, чтобы этому не препятствовали тенденции к «этнической чистоте» культуры (…) Великие культуры и языки эксплуатировали все доступные им источники, втягивали в свою орбиту все, что могли, — и все переваривали на свой лад, всему задавали свой алгоритм, а в то же время обогащались сами и самоорганизовывались всякий раз в новом качестве (…) Поэтому многое будет зависеть от того, станет ли Украинское Слово даром Божьим, духовной Родиной для инонационалов, как стало русское Слово даром Божьим, духовной Родиной для Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой… Конечно, и мы можем назвать некоторые имена — от Марка Вовчка до Юрия Клена, от Леонида Первомайского до Моисея Фишбейна. Но — кто дальше? Кто в 21 веке?».
Не раз и не два говорил и писал я о том, что, по моему мнению, к украинской культуре принадлежит все, что создано в Украине и обозначено причастностью к ее исторической судьбе…
Но довольно об этом. Я прошу извинения у читателей газеты за длинные цитаты. Это не самооборона. Дело намного серьезнее и касается многих, нашего будущего вообще. Дело в том, что каждый, кто подает голос в защиту украинского языка и культуры, «определенные силы», в чьих руках подавляющая часть средств массовой информации, ныне описывают как… Знаете, как описывают? Посмотрите еженедельник «Столичные новости» № 45 (21 — 27. 11. 2006), там на странице 10-й нарисован озверевший субъект в вышиванке и галифе, стилизованный под гитлеровского наймита из советской пропаганды давних времен; вывалив длиннющий язык, он спрашивает: «Это кто там выступает за «двуязычие»?» — и для ясности держит наготове «бандеровский» обрез… Эта премудрая карикатура должна иллюстрировать «дискуссию» о языке украинских СМИ. В нормальной стране редакции пришлось бы отвечать за разжигание межнациональной розни и унижение национального достоинства. Это — в нормальной. А у нас — разве же только на уровне «Столичных новостей» такой «благородный образ мыслей»? Есть и намного выше…
А теперь о главном — о тех вопросах, которые вы, Дмитрий Владимирович, старательно обошли. Напоминаю их. «Наступление на свободу выбора языка», которое является «разновидностью инквизиции», вызывает у вас протест и противодействие только тогда, когда касается русского языка, или и украинского? Об украинском вы промолчали и молчите дальше. Как и вообще о возможностях украинца удовлетворять свои культурные интересы в Украине (и житейские дела налаживать) на украинском языке.
Кто на самом деле в Украине является двуязычным: тот, кто отстаивает украинский язык, хорошо владея и русским, зная русскую культуру, — или тот, кто воюет за «двуязычность» ради права не знать украинский язык и украинскую культуру, игнорировать их? Где есть больший культурный потенциал? Где наша историческая перспектива? И не направлены ли шумные пропагандистские кампании якобы в защиту русского языка — на самом деле в защиту бескультурья, лени и малограмотности основной массы нашей бюрократии на всех уровнях (не говоря, конечно, о «геополитическом» факторе.)
Просчитаны ли все возможные последствия предоставления русскому языку статуса второго государственного в Украине? (Обращаю внимание: я не отбрасываю такой перспективы вообще, я ставлю конкретный вопрос: просчитаны ли все возможные последствия такого серьезного акта?) Не приведет ли это к тому, что русский язык, будучи реально господствующим во многих решающих сферах нашей жизни, вскоре станет единственным государственным (фактически), а украинский останется государственной декорацией? Некоторые наши добрые друзья уже смотрят дальше: «Звучащее все настойчивее требование государственного двуязычия (на Украине) — все-таки полумера. Являясь лучшим решением, чем проводимая теперь политика вытеснения великорусского языка (! — И. Дз. ), двуязычие тем не менее означает узаконенный духовный раскол русского мира и не гарантирует от продолжения культурной «войны на уничтожение». Оптимальным решением, на наш взгляд, явилось бы политическое решение о том, что «малороссийский» (в украинском варианте — «украинский язык») и «великорусский» («русский язык») языки являются двумя письменными вариантами одного языка» (Игорь Джадан. Узаконенные парадоксы. — «Русский Журнал», 2005, 26 сентября). О геополитических (не только культурных) последствиях такого «оптимального решения» говорить не приходится…
Обошли вы и вопрос, касающийся популярной ныне в некоторых кругах галичанофобии. Она относится ли к тому, что вы назвали инквизицией? Или это, наоборот, новый старый способ консолидации украинского общества?
И главное. Вы провозгласили основополагающий постулат своего управления: «Нельзя вести культурную политику только в интересах узкого слоя украиноязычной интеллигенции, которая просто боится конкуренции во всем». (Кстати, в недавней нашей истории был один идеологический руководитель, который в «культурной политике» воевал с «узким слоем украиноязычной интеллигенции». Вы, по- видимому, один из немногих, кто еще может помнить его фамилию. А «узкий слой» остался…). Естественно, возникает вопрос: речь идет о немногочисленной интеллигенции украинской эмиграции в России? В Польше? В Канаде? Нет — это об украинской интеллигенции… в Украине! Это же до чего нужно было довести Украину, писал я, чтобы украиноязычная интеллигенция стала в ней «узким слоем», да еще и «боящимся конкуренции»! Вы, Дмитрий Владимирович, как историк знаете, когда, кто и как довел Украину к этому состоянию. Знаете о запретах, преследованиях, арестах, знаете и о голодоморе (когда-то объективный доклад сделали), и об истреблении основного контингента активной украинской интеллигенции в 30-е годы. Можете представить, кто бы сегодня в действительности «боялся конкуренции», если бы не это государственно спланированное и государственно проведенное опустошение. Почему же молчите об этом, когда заходит речь о необходимости поддержки украинской культуры, а вместо этого желаете брать за норму то, что было «достигнуто» веками угнетения, морями крови и миллионами жертв?
И последняя реплика, вызванная вашим «ответом». Едва ли не половину его вы посвятили поддержке Олеся Бузины и его «методологии». Может, он и действительно большой знаток украинской истории, как вы уверяете. Пусть скажут историки. Они пока что молчат — по-видимому, поражены масштабом его исторических знаний. Еще он — «блестящий стилист». А как же. Правда, в 19 веке таких стилистов называли «щелкоперами», но это было очень давно, когда добросовестность и этика в журналистике что-то значили. А вот ваши похвалы «методологии» Бузины, извините, вызывают у меня некоторое несогласие. Вы допускаете, что на Бузину повлияли исследования психоаналитиков, в частности С. Балея. Неужели? Выдающийся украинский ученый Степан Балей углублялся в творческую психологию Шевченко, чтобы постичь «богатство души и глубину творчества» Поэта, «красоту и святость»; он говорит о том, как Шевченко «высоко поднял идею материнства», пишет о «горьких словах великого Шевченко», «накипевших глубокой болью страждущей души», о его «чувстве величия»; он ищет «схватывание линий индивидуальной жизни», которая совпадает с народной, но не исчерпывается ей. А для Бузины, неспособного понимать ни поэзии, ни человеческой души, ни народной жизни, Шевченко — «алкоголик», «завистник», «стукач», «настоящий уголовник», «вурдалак». Примитивная стряпня его так и называется: «Вурдалак Тарас Шевченко» — с соответствующими мерзкими иллюстрациями. Читать ее можно разве что крепко зажав нос. Или будучи такого уровня, как Бузина. А вы всерьез говорите о блестящем стиле, о какой-то причастности к традициям психоанализа, возводите балагура-пасквилянта в ранг шевченковеда-новатора… Слов нет…
Кстати, современная наука немало сурового сказала об инструментарии психоанализа, от вульгарных форм которого предостерегал еще ученик Зигмунда Фрейда Эрих Фромм. Психоанализ в исполнении безответственного, а тем более аморального любителя — это как ржавый нож в руках выпившего хирурга (если допустить такую ситуацию). Поэтому действительно интеллигентный человек, не говоря о хорошем профессионале, будет воздерживаться от поспешных и «сенсационных» версий. Хочу сослаться на один прецедент. Как известно, о великом русском поэте Александре Блоке ходило (и ходит) немало компрометирующих слухов (не всегда безосновательных), в частности об его отношениях с женщинами, о моральной стороне его жизни. Известный в 30-е годы невропатолог Владимир Гаврилов решил изучить личность Александра Блока под этим углом зрения. Он встречался с членами его семьи, с людьми, которые его близко знали, с его биографом Марией Бекетовой. И чем больше он «углублялся в тему», — «тем яснее становилось, что не о патологии в душе поэта и гения Александра Блока надо мне рассуждать с вершин моей ребяческой неврологии, — а с вершин пронзающего поклонения видеть высокого поэта и человека — поэта озаренного, Поэта божьей милостью…»
К сожалению, это чувство недоступно нашим «десакрализаторам» — несчастнейшим существам во всем роде человеческом…
Вы опять скажете, что я призываю закрывать глаза на недостатки великого человека, идеализировать его; опять смоделируйте за меня якобы мое отношение к Шевченко и мне же его припишете. Поэтому — вот моя настоящая позиция, которой я придерживался и которую подтвердил недавно в лекции «Шевченкофобия в современной Украине», прочитанной в Львовском национальном университете:
«Итак, давайте позаботимся о цивилизованных формах чествования национального гения. Не подменяйте патриотической трескотней сущностные определения его места в нашей и мировой литературе. Давайте углублять адекватное постижение его творчества, искать способы донести универсальность его идей и образов к самым широким читательским кругам.
И, будучи нетерпимыми к кощунству, профанациям и фальсификациям, давайте не лелеять нетерпимости к критическому взгляду на какие-то аспекты творчества Шевченко или черты его личности, если этот критический взгляд отмечен внимательностью и уважением к «трудам и дням» великого человека. Ведь именно такой подход — наиболее перспективный в проекции на историческое будущее».
Такой подход я и пытался реализовать в своей книге «Тарас Шевченко», вышедшей в прошлом году.
Вы же, ничего мной написанного не читая, позволяете себе ставить меня в один ряд с «советскими идеологами», которые запрещали объективные труды о Шевченко «именно потому, что, по-видимому, как и вы (подчеркивание мое. — И. Дз. ), хотели иметь только такого Шевченко, который нужен власти, а не такого, которым он был на самом деле». Дмитрий Владимирович, это же когда и какой власти я подчинял Шевченко? Или вы считаете, что ваша должность дает вам возможность (а следовательно, и право!) говорить что вздумается?
По-видимому, так и считаете, потому что вот прозрачно (хотя и замысловато) намекаете, что я стою в ряду тех, кто «получал звезды и награды из рук бывшего президента, скрыто его презирая». Это откуда же вы такое взяли? Может, вы и общаетесь с подобной публикой, но я к ней не принадлежал и не принадлежу. Никаких наград я никогда не добивался. Когда накануне своего 70-летия услышал, что хотят присвоить мне звание героя Украины, я сказал тогдашнему главе администрации Президента Владимиру Михайловичу Литвину, что не стоит этого делать: ни героем, ни Героем я себя не чувствую, мне будет достаточно обычного поздравления от Президента. Просил пересказать эту мою просьбу Леониду Даниловичу. Ответ был такой: «Мы делаем это не для него». Понимаете? К Леониду Даниловичу Кучме я относился, как и подобает относиться гражданину к Президенту своей страны — с уважением. В свое время он помог Комитету по Национальной премии имени Т. Шевченко создать библиотечную серию, организовать концерты лауреатов во дворце «Украина» (ныне забыта традиция). А когда он говорил или делал то, что, на мой взгляд, не шло в пользу стране, — я говорил об этом с горечью. И, в отличие от многих, — часто публично. Например, на Мировом форуме украинцев, — когда Президент отправил в отставку правительство Ющенко.
После известного политического хулиганства в Донецке, когда был сорван съезд «Нашей Украины», я вместе с Игорем Рафаиловичем Юхновским, Платоном Григорьевичем Костюком и Николаем Григорьевичем Жулинским имел разговор с Президентом, в котором мы предостерегали от угрожающих последствий такого произвола; я был автором письма, которое мы вручили Президенту.
В драматические дни оранжевой революции я выступил в газете «Україна молода» с письмом к Президенту, в котором призывал воздержаться от силовых действий. В письме была понятна тревога, но не пренебрежение. Вряд ли Президент читал это письмо, но это было общее настроение, он его ощущал и поступил адекватно, что в истории будет оценено.
…А еще вы спрашиваете (меня, поэтому отвечаю): удержится ли на своем пьедестале М. Грушевский, «если верх в обществе одержат оценки Владимира Винниченко и Георгия Ефремова (по-видимому, имеется в виду Сергей Ефремов? — И. Дз. ), если опубликовать все — подчеркиваю — все письма великого академика в сталинские партийные или карательные органы?»
Останется, не волнуйтесь. Не закачается его пьедестал от царапин Олеся Бузины. И то, что он сделал как ученый и гражданин, тысячекратно перевешивает то, что сказали о нем Винниченко или Ефремов, о которых также немало было сказано их «друзьями». Кстати, очень странная постановка вопроса: судить об исторической фигуре на основе мнений соперников (или об одних писателях — на основе мнения других. А о Нечуе-Левицком, которого не раз «сбрасывали с пьедестала» и за которого Вы также «беспокоитесь», — прочитайте исследователя Александра Ивановича Билецкого). Что же касается писем Грушевского в ЦК и карательные органы, то они пусть свидетельствуют, в первую очередь, о ЦК и карательных органах, о режиме, а те, кто ставит вопрос иначе и смеются над старым академиком, пусть лучше подумают, какие бы письма писали они, попав в то время, в лапы того ЦК и тех карательных органов.
И последнее. Уважаемый Дмитрий Владимирович, я понимаю, что вам не до ответов или дискуссий и полемики. Знаю, как перегружены работой наши высокие государственные сановники (это — без иронии, серьезно), которые замучены государственными проблемами. И — «не царское это дело»: полемика. Однако когда уже действительно захочется полемизировать («подправлять») и выпадет случай, то полемизируйте-таки со мной, а не с той неизвестной мне и малоприятной мне фигурой, которую вы почему-то называете моим именем.
