Опубликованная в №72 газеты «День» статья Ванды Ковальской
«Солдаты, погибшие в мирное время» задела нас, как говорится, за живое.
Как раз в тот момент, когда в Харьковской военной прокуратуре расследовалось
дело о смерти солдата Щербатенко, представители нашей организации пришли
туда по другому трагическому поводу: в октябре 1999 года в в/ч А-3728 покончил
с собой (согласно результатам расследования) рядовой Максим Чебаков. Эта
более чем странная история, если верить материалам следствия, выглядит
так: 22 октября 1999 года офицер части, где служил Чебаков, велел Максиму
загрузить в свою личную машину офицерский паек и отвезти к себе домой.
Рядовой Чебаков (по материалам следствия, находящийся в состоянии опьянения)
не справился с управлением и разбил машину своего командира, после чего,
как опять же следует из материалов следствия, испугавшись ответственности,
повесился в теплице на рукаве своей куртки. В этой версии харьковских следователей,
мягко говоря, много странного.
Во-первых, медицинская экспертиза и показания ряда свидетелей
(врачей скорой помощи и самого «пострадавшего» офицера) опровергают версию
об алкогольном опьянении Чебакова. Оно и понятно — вряд ли майор доверил
бы свою машину пьяному солдату — это как-то нелогично.
Во-вторых, Максим Чебаков был далеко не новичком, срок
его службы заканчивался весной 2000 года, он писал родителям, что все у
него хорошо. Да и психологически молодой человек не был склонен к совершению
суицида. Это утверждают все, кто его знал: родители, учителя, сотрудники.
Максим пошел в армию добровольно, так как хотел поступить в юридический
институт, если бы не эта мечта — со своим красным дипломом техникума мог
бы поступить в любой технический вуз. По службе имел отличные характеристики,
благодарности. Мать утверждает, что если бы он испугался материальной ответственности,
то прежде обратился бы к ним, к своим родителям, которые всегда шли ему
навстречу и никогда не отказывали в помощи. Мать также утверждает, что
когда Максим в тяжелейшем состоянии лежал в реанимации, а они проводили
дни и ночи под дверью палаты, где умирал их сын, офицер появился в больнице
и начал требовать от нее $10000 за разбитую машину. Можно себе представить,
что мог услышать от него Максим, когда сообщил об аварии, однако следствие
обходит молчанием факт общения офицера с подчиненным после аварии. Однако
ключи от машины Максим ему вернул. Характерно, что мать Максима Г. Чебакова
не была признана потерпевшей по этому делу, хотя настаивала на этом. Вот
выдержка из жалобы Чебаковой, копию которой она прислала в Харьковский
областной союз солдатских матерей (ХОССМ).
«Я не могу согласиться с утверждением следователя о том,
что виновных в смерти моего сына нет, неуставные (физические, психические)
методы воздействия к нему в день покушения на самоубийство со стороны сослуживцев
и начальников не имели места, так как следствием не установлен мотив сокрытия
офицером того факта, что он около 17.30 попросил моего сына положить продовольственный
паек в багажник его машины, при этом дав ему ключи от последней. Ведь в
своем объяснении на имя командира воинской части (л. д. 52) офицер утверждал
то, что Чебаков каким-то образом завладел ключами от его машины и разбил
ее. Такие же пояснения он давал и работникам ГАИ. К тому же, он указывал
на то, что он «снимал» тело моего сына (л. д. 37), а все собранные по делу
доказательства это опровергают. И лишь когда следствием были добыты факты,
опровергающие его первичные показания, майор М. изменил их».
Первый раз дело закрыли, ничего матери не сообщив. Она
приехала в Харьков из Макеевки, где узнала наш телефон. Вместе с юристом,
который помогает нашей организации, она ознакомилась с материалами дела
и написала жалобу. Дело было вновь открыто и через полтора месяца закрыто.
Но за эти полтора месяца Г. Чебакова узнала, что еще один военнослужащий
в/ч А-3728 покончил с собой таким же образом. Руслан Комиссаров демобилизовался,
когда Максим был еще жив и в тяжелом состоянии лежал в реанимации. Его
мать утверждает, что Руслан вернулся домой подавленный событиями в части,
ни о чем другом не думал и не говорил, был неконтактным, никуда не ходил
со сверстниками. Его поведение разительно отличалось от обычного его состояния.
За полгода до демобилизации он побывал дома в отпуске, был в хорошем настроении,
общался с друзьями, строил планы на будущее. После демобилизации Руслан,
находясь в подавленном состоянии, часто вспоминал Максима, собирался написать
ребятам в часть — узнать, что с Чебаковым. Мать Руслана не знает, узнал
Руслан о смерти Максима или нет. Но она считает, что именно события в части
подтолкнули его к роковому решению: 29 декабря 1999 года его нашли в гараже
возле дома: молодой человек покончил с собой — повесился. Наверное, следствие
не до конца прояснило ситуацию, которая сложилась в воинской части, если
два полных сил молодых человека ушли из жизни таким страшным образом. Кто
же будет защищать права солдат срочной службы, если даже такая трагическая
гибель двух юношей никого не удивляет и не трогает? Как матери могут быть
спокойными, отправляя своих сыновей на службу, если государство (в данном
случае его представляет региональная военная прокуратура) не хочет брать
на себя ответственность за жизнь молодых людей, которых обязывает выполнять
конституционный долг? Нас просто поразили слова представителя Министерства
обороны о том, что основная причина трагедии в армии —«собственная неосторожность
и непонимание некоторыми командирами психологии призывников». Как в старой
советской песне: «если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...»
А два входных пулевых отверстия во лбу у самоубийцы кто- нибудь видел?
А самоубийцу, который сам себя расстрелял с 20 шагов? А самоубийство сразу
двух солдат, которые, сговорившись, одновременно повесились, предварительно
избив то ли самих себя, то ли друг друга? Вся эта фантастика, а вернее
— полнейшее нежелание установить и сообщить родителям правду о смерти их
детей и дает такой высокий процент самоубийств в армии: ведь 25—30% самоубийств
— это катастрофа. Тут еще нужно сказать о призыве в армию психически неуравновешенных
юношей. И приказ МО № 2, и приказ № 207 дают возможность не призывать на
службу молодых людей с нарушением норм поведения. Этого же требует жесткая
директива министра обороны. Но... Мы хорошо знаем, как часто эти приказ
и директива нарушаются. Не во всех РВК даже есть психиатры и невропатологи.
Вот и попадают в армию юноши с нестабильной психикой, опасные для себя
и окружающих...
Наша организация обратилась к министру обороны и в Генеральную
прокуратуру Украины с просьбой расследовать трагедию в в/ч А-3728.
Самоубийство молодого человека — это всегда чья-то вина:
то ли тех, кто призывал больного, то ли тех, кто допустил в части беспредел.
Ответственность за погубленную жизнь — главная предпосылка для того, чтобы
таких трагедий было меньше.
И последнее дело — защищать «честь мундира» за счет жизни
невиновных солдат.
