Невидимый рубикон грозных испытаний — вечер накануне 22 июня 1941 года... Почему-то большинство выпускных балов в школах пришлось на эти часы. А утром недавние десятиклассники в селе Стрижавка неподалеку от Винницы, как и вся страна, столкнулись с совершенно новым вызовом жизни. Среди них был и Евгений Скляренко. Ему шел семнадцатый. По возрасту ребята 1924 года рождения не подлежали призыву в армию, но желание защищать Родину было единодушным. Группа старшеклассников пришла в военкомат, но тут было не до них, юношей отправили по домам. На следующее утро Женя однако повторил попытку попасть на фронт, в этот раз — единственный из класса. Ему опять чуть было не дали от ворот поворот, но в военкомате случайно оказался командир противотанкового батальона, который согласился прихватить паренька с собой. Обстановка быстро менялась, и уже в июле Евгений у противотанкового орудия принял первый бой. Кажется, он попал в один из вражеских танков... Впрочем, было ясно — придется отступать. Переправа через реку Синюху за поселком Липовец. В этой переделке, в воде, красноармейцев продолжали обстреливать, и осколки попали в ногу юноше-добровольцу с карабином в руках. Кости, к счастью, не были задеты, но мышцы с большим кровотечением изрядно повреждены. Его приютила и спасла при случайной встрече незнакомая крестьянская семья. Приютили, подкормили, перевязывали раны. Отек спал, и в гражданской одежде Скляренко вместе с еще одним бывшим бойцом решили прорываться к линии фронта. Двинулись по перелескам. На долгом пути их привлек стог сена, здесь у них намечалась хоть какая-то передышка. Увы, путники наткнулись на немецкий патруль. Так Скляренко оказался в огромном лагере для военнопленных возле Умани, гражданская одежда не спасла. Но когда колонну вели по спуску к трагической «яме», женщины по дороге вдруг выхватили Евгения из толпы и прикрыли. Может быть, это случилось потому, что он был поразительно похож на красавца-киноактера Сергея Столярова из знаменитого фильма «Цирк». Это был снова дар судьбы. Прошло, однако, несколько дней, и опять пролегла рискованная дорога. Дело в том, что сосед поблизости хаты, где Жене дали приют, служил при оккупантах каким-то местным начальством и рьяно выдавал «подозрительных». Скляренко решил двигаться в Стрижавку, там, как он полагал, оставались мама с годовалым младшим братом. Отец, Тимофей Федорович Скляренко, лесничий и лесной инженер, который вывел до войны, в частности, бересклет, что пригодный для производства резины, находился, очевидно, на фронте. Как и старший его сын. Уже после освобождения Винницы Евгений узнает, что лейтенант Леонид Скляренко погиб при обороне Москве.
Дорога на Винницу вновь оказалась опасной, Евгения задержали полицаи. Он показал аттестат об окончании средней школы, сказав, что возвращается домой после перегона скота по мобилизации. Но документ привел стражей «нового порядка» в ярость. «Ты, как и все вы, красные школьники, небось, комсомолец, и от расстрела не уйдешь!» — набросились они на юношу. Отстоял его, как это ни покажется невероятным, немецкий майор, приказавший отпустить задержанного.
И вот дальнейшая канва. В отроческие годы Евгений переболел столбняком. В схватке со смертельным недугом его чудом вылечил врач Масалов, и с той поры они стали друзьями. Сложилось так, что Масалов теперь работал в Виннице в инфекционной больнице, захватчики панически боялись тифов. Масалов устроил Скляренко дезинфектором, и наступила новая полоса — подпольная работа...
Мы возвращаемся в эти времена, спустя многие годы. На улице Воровского в Киеве, в одном из кабинетов на пятом этаже клинического корпуса Института травматологии и ортопедии НАМН Украины, где дважды лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники, профессор Евгений Тимофеевич Скляренко, в свободные минуты перед началом занятий со студентами медицинского университета словно перелистывает былые страницы жизни.
— Вторым дезинфектором в больнице оказался недавний винницкий десятиклассник Ваня Бутенко, — вспоминает он. — Каким-то образом мы друг другу доверились. И вот однажды Ваня рассказал мне, что входит в подпольную комсомольскую группу, связанную с партизанами, и предложил мне войти в нее. Так я познакомился с Игорем Войцеховским, Виктором Борисовым и Лялей Ратушной. Впоследствии ей посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Но пока... Известно, что Винница находилась под особым надзором нацистских властей в связи с дислокацией высшей ставки рейха, — вспоминает Скляренко. Сюда приезжало высшее гитлеровское руководство, в один из дней в проезжающей кавалькаде машин я, например, увидел тучного Геринга в разукрашенном орденами мундире... Подпольная наша ячейка, разумеется, действовала в условиях повышенной опасности, она была достаточно продуманно законспирирована. Я не знал никого в составе организации, кроме нашей пятерки... Моя задача была такой: находить в больнице возможности для «изъятия» бинтов и лекарств с последующей передачей их партизанам. Вели мы и агитационную работу против оккупантов. Поскольку я издавна писал стихи и даже напечатался однажды в довоенной пионерской газете, сочинил, по решению группы, стихотворение «Минає рік фашистської неволі». Оно распространялось в Виннице в начале 1942-го в виде листовки...
— Группа была выдана гестапо и все, кроме вас и Борисова, погибли...
— Я ушел лишь потому, что конспиративные правила строго соблюдались. Я ведь не учился в школе в Виннице, и меня не знал Т., бывший секретарь райкома комсомола, перешедший в услужение к фашистам и осуществлявший двойную игру. Он и навел карателей на участников сопротивления... Ляля Ратушная, вначале избежавшая ареста, погибла буквально в последние дни перед освобождением Винницы.
— И вот наконец оккупанты отступили. Как складывались дальнейшие события?
— Я был призван в действующую армию, воевал в пехоте, на передовой. В боях за Каменец-Подольский был сильно контужен. На лечение направлен в «команду выздоравливающих» в Алабино под Москвой. Затем из-за травмы служил как нестроевой в Туле, на погрузке пороха. В 1945-м был демобилизован для продолжения учебы. Поступил в Винницкий медицинский институт, который возобновил работу. Но положение нашей семьи оставалось очень трудным. Перед самой войной, в связи с предстоящим переводом отца на работу в Черновцы, мы распродали все имущество, и голод теперь подступал. Леонард Чепкий, фронтовик, мой сокурсник, а в будущем видный анестезиолог, посоветовал перевестись во Львовский мединститут, там участникам Отечественной войны предоставляют общежитие и некоторые иные льготы. Мы так и сделали. Окончил Львовский медицинский в 1950-м, получив диплом с отличием. По распределению был направлен в Измаильскую область и более года возглавлял участковую больницу. Занимался всем кругом обязанностей на далеком участке, но предпочитал хирургию. В 1952 году в связи с обострением состояния после ранения я был направлен на консультацию в Киев, в Институт травматологии и ортопедии. Меня прооперировал известный травматолог, профессор Константин Михайлович Климов, лауреат Сталинской премии за успешные работы по остеосинтезу. Я был одним из многих его пациентов и вместе с тем врачом. Институт нуждался в развитии. Профессора Климов и Меженина, заместитель директора института по науке, предложили мне поступить в клиническую ординатуру. На четыре места претендовали 24 человека, и среди этих четырех оказался и я. Стал работать с Климовым. Моя кандидатская, защищенная в 1959-м, была посвящена лечению чрезвертельных переломов «тавровой балкой» Климова в моей модификации. Я думаю и сегодня, что это удачный вариант. К сожалению, Константин Михайлович Климов рано ушел из жизни. Встал вопрос о приглашении кого-то из профессуры на его место. И вот Валериан Захаржевский, прекрасный врач-травматолог и одаренный писатель, на партбюро заявил: надо не бояться двигать молодых. Директор института Иван Пименович Алексеенко его поддержал. Так я стал заведующим отделением вслед за К. Климовым.
— Хирургическая работа многообразная, но трудная. А вы на фоне обычных операций открыли совсем новое направление — ревмоортопедию. Как и почему это произошло?
— Как часто бывает в медицине — по диктатуре случая. Ко мне однажды поступил молодой пациент Ваня Пятринич, он из-за ревматизма суставов был буквально скрючен и слезно просил: хочу встать на ноги. Применив пластику сухожилий и другие оперативные приемы, я это сделал — Ваня покинул институт без костылей. Началось паломничество в нашу клинику. Это побудило к успешным работам по суставному псориазу, поражению суставов при гемофилии. Но моей привязанностью является ревмоортопедия. В минувшем году я, к слову, выпустил, возможно, единственную в медицине монографию на эту тему.
— Тут, Евгений Тимофеевич, охвачен, несомненно, многолетний опыт. Докторскую диссертацию «О хирургическом лечении деформаций суставов при ревматоидном артрите» вы защитили в 1966 году. Успешно лечили и болезнь Бехтерева. За достижениями стоит, наверное, большой хирургический поиск?
— Действительно, я разработал целый каскад пластических вмешательств применительно к различным пораженным суставам — от тазобедренных до голеностопных, активно применял и лечение воздействиями низкими температурами, например, для обработки нерва, если нельзя избежать ампутации. В 1974 году за эти работы был удостоен Государственной премии УССР в области науки и техники. В дальнейшем, уже с группой коллег, был отмечен такой премией повторно за новые технологии в лечении патологии суставов.
— Много лет, с 1977 по 1994, вы заведовали кафедрой травматологии и ортопедии в Национальном медицинском университете. Как это сочеталось с хирургической работой?
— Совершенно органично, с присутствием студентов на операциях. Стремился, чтобы в операционной сохранялась спокойная обстановка, а потом комментировал проделанное, опираясь и на опыт моих основных наставников — профессоров А.Е. Фруминой, К.Н. Климова, А.Г. Елецкого. В этом смысле мне повезло — застал в институте классиков. Но поскольку я, как говорится, пишущая натура, то написал большой учебник «Травматологія та ортопедія», вышедший в 2005 году. Тогда же выпустил труд о редкой ортопедической патологии «Болезнь Титце».
* * *
Евгений Тимофеевич и сегодня не прекращает писать стихи на украинском и русском языках, и вышло несколько его сборников. Кстати, и обзорный доклад о своих магистралях к юбилею 85-летия сделал он в рифмованной форме. В недавней книжке Евгения Скляренко «Душі розмов» есть такой поэтический автопортрет:
«Старієш, Євгене, поволі старієш —
Обмежують сили усе, що ти вмієш.
І в цьому є плинність життя:
Немає доріг та стежок вороття.
Але подивись — твої мрії працюють
— Це учні твої їх успішно
штурмують.
В цьому радість і щастя, Євгене, твоє,
Що мрії сьогодні вже дійсністю є».
