Три четверти века назад на поприщах СССР закрутились жернова сталинского Большого террора. Его жертвами стали сотни тысяч людей, в том числе и представители так называемой ленинской гвардии, которая раздувала пламя большевистской революции. Впрочем, для Украины массовые репрессии начались еще раньше — в начале 30-х годов, когда по сфабрикованным делам в концлагеря были отправлены тысячи представителей национальной интеллигенции. Для многих из них последним годом жизни стал 1937-й, когда в карельском урочище Сандармох была уничтожена элита украинской культуры. Почти полвека все упоминания об этом преступлении находились под грифом «секретно», однако, «нет ничего тайного, что не становится явным». В последнее время имена и творчество деятелей «Расстрелянного возрождения» снова возвращаются к нам. Об этом корреспондент «Дня» беседовал со старшим научным сотрудником музея «Литературное Приднепровье» Ириной МАЗУРЕНКО.
«ПОСЛЕ ЗАВЕРШЕНИЯ БОЛЬШОГО ТЕРРОРА НА ДНЕПРОПЕТРОВЩИНЕ ПОЧТИ НЕ ОСТАЛОСЬ ПИСАТЕЛЕЙ»
— В начале 1980-х годов, когда я пришла работать в музей, тема «Расстрелянного возрождения» была совсем неисследованной. В то время в Днепропетровске еще жилы писатели, которые помнили события 1930-х годов, например, Александр Былинов. Именно он подарил нам коллективное фото членов днепропетровской организации Союза писателей Украины, приблизительно 1935 года. На фотографии много тех, кто вскоре был репрессирован. Интерес к теме «Расстрелянного возрождения» возобновился во времена «перестройки», потому что до этого люди боялись делиться воспоминаниями. «Повезло» тем репрессированным писателям и поэтам, чьи родственники что-то помнили, сохранили их рукописи, книги и личные вещи. Но о большинстве воспоминания остались только в архивах, куда долго не пускали исследователей. Достаточно сказать, что после завершения «Большого террора» на Днепропетровщине почти не осталось писателей. В 1939 году днепропетровская газета «Заря» затронула вопрос: не нужно ли снова создавать областной Союз?
Лично для меня толчком исследовать тему репрессий стало путешествие на Соловки. Поездку организовала московская благотворительная миссия «Личность» — они пригласили делегацию из Украины, в составе которой была я со своей коллегой. Конечно, мы, как музейщики, знали, кто такие В. Пидмогильный, В. Полищук, Г. Эпик, В. Атаманюк, судьба которых была связана с Екатеринославом-Днепропетровском. Но как именно они погибли — никто в то время не знал. Сначала мы прилетели в Архангельск, а затем на пароходе «Татария» поплыли на Соловки. В то время Соловки пребывали в запустении, монастырь ободранный, но уже была создана экспозиция о сталинских репрессиях. Там я увидела материалы и о наших писателях, которые были узниками Соловецкого лагеря особого назначения. Все увиденное произвело тяжелое впечатление, хотя вокруг была чудесная северная природа. Даже местные жители рассказывали, что слышат стоны замордованных людей. Вспоминаю, как нам показывали церковь, где находился карцер для политических, и когда кто-то умирал, то замерзшие труппы не хоронили, а сбрасывали по желобу в пропасть. Существовало такое наказание, как «поставить на комара» — людей привязывали к дереву и до утра немногие могли выдержать эти пытки.
Из той поездки мы привезли кирпич из монастыря, который начал перестраиваться еще в XV—XVI ст., — необычный экспонат в память о наших земляках. А вскоре, после провозглашения независимости Украины, открыли архивы СБУ и я начала работать с делами репрессированных писателей, среди которых были днепропетровцы — первый секретарь Союза Петр Харламов, Николай Минько, Елена Шпота, Юзеф Саповский, Владимир Роздольский, Павел Кононенко. С делом профессора Петра Ефремова работала в Киеве. Он, как и наш земляк Василий Чапленко, был арестован еще в 1929 г. по делу Союза освобождения Украины.
«В АРХИВАХ ИЗ-ЗА ЭМОЦИЙ ОСТАЛИСЬ, НАВЕРНОЕ, ДЕСЯТЬ ЛЕТ МОЕЙ ЖИЗНИ»
— Что именно для вас было самым большим открытием?
— Абсурд эпохи... Во время исследования этих грустных времен в архивах из-за эмоций осталось, наверное, десять лет моей жизни. Документы, касающиеся расстрелов в урочище Сандармох, были исследованы не мной, но они и сегодня поражают своей ужасной статистикой. Капитан госбезопасности Михаил Матвеев, заместитель начальника АГУ УНКВД Ленинградской области собственноручно расстрелял в течение пяти дней 1111 человек. Палач, уничтоживший украинскую элиту, спокойно жил на пенсии и умер аж в 1971 г. Архивные дела, иногда тоненькие, как у Николая Минько (ему приговор был вынесен в течение пятнадцати дней), а иногда из многих толстенных томов, как у Петра Ефремова. Они свидетельствуют о личной и общей трагедии деятелей национальной культуры. Например, дело писателя Павла Кононенко. Он как военнослужащий входил в ЛОКАФ — Литературное объединение Красной Армии и Флота, был арестован в 1938 г. и отбывал наказание в течение восемнадцати лет в днепропетровской тюрьме, лагерях и на поселениях, но вернулся после 1954 г. Был восстановлен в Союзе, возглавлял литобъединение молодых писателей. Когда жернова репрессий заработали, интеллигенцию хватали не разбираясь. Известен такой факт: поэта Василия Мисика арестовали вместо поэта Василия Минко, который проживал этажом выше. «Органы» планомерно выполняли свою работу — после массовых репрессий мало кто выжил. Один из них — наш земляк Василий Чапленко, который был временно освобожден, а во время войны он смог выехать на Запад. Там он дожил до девяноста лет, оставил художественные произведения, научные труды по языко- и литературоведению, интересные воспоминания.
«ПОЛНАЯ САМОДОСТАТОЧНОСТЬ, ВМЕСТЕ С ТЕМ ОТКРЫТОСТЬ, ЕВРОПЕЙСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ. ВСЕ ЭТО НЕ БЫЛО ПОДЧИНЕНО ВЛАСТИ И ПУГАЛО СТАЛИНСКИЙ РЕЖИМ»
— Каким было поколение «Расстрелянного возрождения»?
— Нужно принимать во внимание, что к началу 1930-х годов в украинской литературе существовало много творческих организаций и направлений, которые конкурировали между собой. С одной стороны, росли писатели психологического направления (связанные с краем — В. Пидмогильный, В. Домонтович, Б. Тенета). Рождались новые литературные формы европейского уровня. С другой стороны, существовало леваческое «ударничество», деятели которого пытались создавать литературу, «понятную» для трудящихся. И не только потому, что они выступали с острой критикой своих коллег, которые «не так» писали или имели «не такое» классовое происхождение. Впрочем, впоследствии и они стали лишними, попали под репрессии, когда в СССР был создан единый Союз писателей, а в литературе начали внедрять соцреализм. Когда знакомишься с делами писателей, хранящимися в архивах, то видишь и клевету, и собственноручные так называемые признания, которых, понятно, требовали под принуждением. Не удивительно, что Григорий Эпик, который родился и вырос на левом берегу, в предместье Екатеринослава, требовал стрелять буржуазных националистов, «как бешеных псов», а затем и сам был расстрелян на Соловках.
Уничтожали не только писателей, но и их произведения. В свое время нам пришлось работать в обменно-резервных фондах крупнейших библиотек бывшего Советского Союза — Москва, Киев, Харьков, Львов. Таким образом, в фонды литературного музея поступили уникальные книжки, журналы 1920—1930 гг. с запрещенными произведениями репрессированных, в том числе и днепропетровских писателей. Это отдельная история. Литература «народов СССР» была складирована, не разобрана, перевязана бечевками. Некоторые из бесценных материалов оставались в семьях репрессированных, хотя хранить такие вещи было опасно. Дочь Валерьяна Полищука — Люцина, сохранила некоторые фотографии отца, рукописи, книжки, публикации. Рассказывала, что они с матерью, когда арестовали отца в 1934 г., выехали в Москву с чемоданом рукописей, на котором потом спал ее брат Марк. Благодаря ей после реабилитации отца были изданы некоторые его произведения. С произведениями и переводами В. Пидмогильного было сложнее. Впоследствии они оказались в киевских архивах, но его произведения начали переиздавать только в конце 1980-х. После смерти Г. Эпика остался огромный архив, который сегодня хранится в Институте литературы НАН Украины.
Хочу сказать, что «Расстрелянное возрождение» — это не только мощная художественная литература, но и переводы мирового уровня (В. Пидмогильный, В. Мисик, П. Ефремов и т.д.) литератур Востока и Запада; составление словарей. А какая существовала высокая школа украинского книгопечатанья! Новый театр, кинематограф, опера... Полная самодостаточность, вместе с тем открытость, европейское измерение. Какие таланты, какие духовные лица! Все это было неподвластно власти и пугало сталинский режим.
— Какую роль сыграл в литературном процессе Днепропетровск, прежний Екатеринослав?
— Несмотря на то, что это был русскоязычный город, имевший в своем названии имя императрицы, на землях запорожской вольницы родились талантливые мастера эпохи «Расстрелянного возрождения». Для модерной украинской культуры ХХ века фамилии наших земляков Валерьяна Пидмогильного, Виктора Петрова (В. Домонтовича) являются знаковыми. В то время именно на национальной почве появилась целая генерация молодых талантливых художников. Во время украинизации, но совсем непродолжительной, литературная жизнь в городе была очень активной. Мои научные исследования являются этому подтверждением. Выходили интересные сборники, журналы, газеты «Січ», «Вир революції», «Український пролетар», «Зоря» и др.), на страницах которых громко о себе заявила новая украинская литература. Но чем дальше, тем было хуже. Журнал «Зоря» превратили в «Штурм», а лозунг «Ударники — в литературу» был приговором для настоящей литературы. Талант многих мастеров даже не был развит... Например, поэт Аркадий Казка в тюрьме собственноручно укоротил себе жизнь. Во время гражданской войны он работал учителем на Екатеринославщине. Тонкий лирик, интеллектуал, музыкант, по воспоминаниям поэта, переводчика Василия Мисика. Уже после 1929 года начало все меняться, а после 1937 — предстала руина...
«НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ ДО СИХ ПОР БОЯТСЯ ГОВОРИТЬ НА ЭТУ ТЕМУ»
— Сколько деятелей украинской культуры были репрессированы?
— Насколько известно, в Союзе писателей Украины насчитывалось почти 500 членов. Но в литературном процессе принимали участие не только они: было много талантливых начинающих писателей, писали учителя, фольклористы, краеведы. Одаренных людей в Украине было много. Вообще, волны репрессий начались и не прекращались с начала 1920-х годов. Первая партия была отправлена на Соловки еще в 1923 году, а в 1930-х волна репрессий достигла апогея. Следствием этого был страх в украинском обществе, в частности среди интеллигенции, почти на генетическом уровне. Некоторые люди до сих пор боятся говорить на эту тему, хотя и КГБ уже двадцать лет нет. Широкая общественность и теперь не знает произведений писателей «Расстрелянного возрождения», потому что их издают небольшими тиражами и преимущественно к юбилеям. Даже в современной Украине не существует полных академических изданий произведений и переводов. Коллектив нашего музея в издательстве «Дніпрокнига» еще в 2005 г. издал учебное пособие с хрестоматийными материалами к школьным программам.
— Насколько интересна эта тема для современного общества, в частности молодежи, которая бывает на экскурсиях в вашем музее?
— Хочу сказать, что «Расстрелянное возрождение» не прошло бесследно. Оно стало почвой для творческого подъема в украинской литературе во время хрущевской «оттепели». Поколение «шестидесятников», из которого вышло диссидентское движение в Украине, возобновило интерес к литературе 1920—1930-х годов. Конечно, многие писатели и поэты довоенной эпохи были уничтожены, их творческий процесс прервался. Мы никогда не узнаем, какие талантливые произведения были бы написаны, какие творческие фигуры должны были бы появиться в украинской литературе. Студентам и школьникам я часто читаю рассказы Валерьяна Пидмогильного «Старец», «Гайдамака», «Проблема хлеба», «На селе» и чувствую, что психологические произведения, затрагивающие «трудные вопросы», и сегодня производят сильное впечатление.
