Идея книги «Повернення в Царгород» витала в воздухе еще с тех пор, когда в серии «Библиотека газеты «День»» увидели свет сборники «Дві Русі» и «Війни і мир». История «Бермудского треугольника», в котором веками находилась Украина (Россия — Польша — Турция), должна была логично замкнуться книгой третьей, — и вот она появилась. Том на полтысячу страниц, первая часть которого посвящена отношениям Киевской Руси и Византии; вторая воссоздает перипетии взаимоотношений Сечи (Гетьманщины, Казацкого государства...) с Османской империей; в третьей рассказывается о «пересечении культурных путей» в направлении Киев — Царьград — Стамбул.
Наиболее «таинственной» для широкого читателя, очевидно, является тема «Киевская Русь — Византия». Хотя именно теперь она актуализировалась максимально: политические события последних лет, война России с Украиной, геополитические вызовы, которые угрожают миру сразу на нескольких материках, заставляют задуматься над генезисом тех идеологий, которые черпают свою агрессивность в исторических мифах. Говоря так, имею в виду прежде всего Россию с ее «евразийством», с мечтами о «Третьем Риме», с ее «византийщиной» в политической системе и соответственно в политическом поведении.
Рассказывая о временах далеких и очень далеких, авторы книги «Повернення в Царгород», конечно, осознавали, что история — это поле битвы, поэтому не удивительно, что их размышления об истории неоднократно проектируются на современные события, даже во многом объясняют их. При этом мера публицистичности у каждого разная, как, например, у историка Владимира Рычки и обозревателя «Дня» Игоря Сюндюкова. Рычка, рассказывая о Византии, политике киевского князя Владимира в отношении империи на Востоке, мотивах его цивилизационного выбора в пользу христианства, о Ярославе Мудром, придерживается академической манеры. Публицистический элемент появляется тогда, когда речь заходит о «Владимире Святом на рубежах исторической памяти»: главная задача автора в этой части — объяснить читателю, как произошло, что младшая «сестра» (Москва) стала «старшей», собственно — как произошло присвоение Руси Московией, в частности — и наследия князя Владимира, которого уже от середины ХV в. в Московском царстве начали почитать в рамках «государственно-церковного культа». И этот культ благополучно держится и до сих пор, о чем свидетельствует масштаб нынешних торжеств в России, связанных с 1000-летием упокоения князя (слышали ли вы, чтобы в России вспоминали, что князь этот — киевский?!).
Еще одна привязка к событиям нынешним — Крым с его Херсонесом: завоеванный (покоренный, аннексированный) во времена Екатерины ІІ, стал трактоваться в России как их «духовные скрепы», ведь «возрожденный Херсонес Таврический, — пишет В.Рычка, — стал идеальным воплощением Константинополя». Того Константинополя, который долго не давал (не дает?) покоя российским монархам и идеологам мифа о Москве как «Третьем Риме».
И вот в этом контексте появляется упоминание о Петре Могиле, который решительно переориентировал «церковный и интеллектуальный Киев на поиск опоры в руськой княжеской традиции и шляхетской элите»...
Вот вам и публицистика, пусть, может, и невольная, не запланированная профессиональным историком. Дело в том, что история не молчит; она не напоминает поросшие мхом руины; она, как кровь, пульсирует в «жилах» современности... Поэтому так важно иметь представление о той исторической АЗБУКЕ, которую уже почти полтора десятилетия предлагает своим читателям газета «День».
Ну, а Игорь Сюндюков в своих статьях уже и не невольно, а вполне сознательно перебрасывает мостики от «тогда» до «теперь», причем делает это весьма последовательно, опираясь на тезис о том, что «для того, чтобы найти выход (из «сегодняшнего лабиринта» — В.П.), нужно осознать, где именно был вход». Поэтому и рассказывает он нам так обстоятельно об «особенностях политической системы Византийского государства», чтобы мы лучше поняли генезис политической системы (в конечном счете и ментальности) в пределах империи николаевской или путинской. Поэтому и объясняет сущность «византизма» с его ставкой на авторитарность, «безоговорочное подчинение отдельной человеческой личности тоталитарному государству», сложную систему строго иерархизированной бюрократии, а также на «самый тесный союз государства и церкви»!
Собственно, статья И.Сюндюкова, которую я сейчас цитирую («Свет и тени Второго Рима»), вся пронизана параллелями, и это та черта, которая в целом характеризует этого автора. Его акценты — важны для понимания событий нынешних (прочитайте еще о византийском «редкостном коварстве» и о «политике временных союзов», о вечном обмане иностранных послов дипломатами из Византии, — и вы также подумаете о лавровых и чуркиных, гарантирую!).
Одно слово, книга «Повернення в Царгород» — это не музейные «холодини», как говорил бы Павел Тычина; она о нас нынешних. Предлагая большой объем исторической информации, она побуждает постоянно искать причинно-следственные связи между, казалось бы, безнадежно отдаленными временами, которые в действительности оказываются похожими на сообщающиеся сосуды. Тем увлекательнее это чтение — собственно, тихий «разговор» с Дмитрием Степовиком и Оксаной Пахлевской, Петром Кралюком и Тарасом Чухлибом, Сергеем Крымским и Кларой Гудзик, Валерием Смолием и Валерием Степанковым, Гульнарой Абдулаевой и Сергеем Котом...
Отдельно хотелось бы выделить статью Игоря Смешко («доктора технических наук, профессора», однако — помним — еще и одного из руководителей украинской спецслужбы недавних времен). Называется она «Византия: путь идей в пространстве и времени», в ней отмечен генезис и сама суть европейской цивилизации (философия и культура древней Греции; теория и практика государства и права Рима и Византии; христианская вера). Короткий экскурс в историю понадобился автору, чтобы отметить исключительное значение «византийского наследия», его перетекание в следующие эпохи (особый акцент — на наследовании этого наследства Киевской Русью, которая была «колыбелью современной Украины», — вот еще один смысловой рефрен в книге «Повернення в Царгород»!).
«Азбука» от Игоря Смешко также совсем нелишняя для современного украинца, в частности его напоминание о 1169-м годе, когда Андрей Боголюбский («Путин-1», как его хочется назвать) разорил Киев, чтобы перенести центр Руси в свое Владимиро-Суздальское княжество; о 1610-м годе, когда Москва была завоевана войсками Речи Посполитой, «в состав которых входили и полки украинских казаков», после чего «большинство населения Москвы и почти вся ее шляхта присягнули на верность королевичу Владиславу»; а также о годе 1654-м, когда Богдан Хмельницкий пошел на союз с Москвой. Что это значило? Прочитайте статью Смешко, которая, не исключаю, писалась для двух уникальных цитат (пространных, взятых полностью из редких источников). Первая — из статьи Николая Трубецкого «К украинской проблеме» (Париж, 1927 г.); вторая — из пятого тома «Истории человечества. Всемирная история. Под редакцией д-ра Г.Гельмонта (С.-Петербург, 1896).
В первом случае речь идет о колоссальном различии между украинской и русской культурами и о том, какую роль сыграла «культура Западной Руси (Украины)» в истории Московии-России после того, как «Петр постарался совсем искоренить и изничтожить великорусскую редакцию русской культуры». Во втором случае историки оценивают значение свободного казачества и традицию свободы, которую оно закладывало...
Дальше не детализирую — читайте сами!
Вот этим пожеланием, собственно, и хотелось бы завершить свои первые заметки на полях книги «Повернення в Царгород». Читайте — и вы будете иметь более полное представление о том историческом пространстве, которое досталось нам в наследство. Пространство истории, которая не молчит.
