Сегодня один из самых уважаемых авторов и читателей «Дня» — общественный деятель, профессор Восточноевропейского национального университета имени Леси Украинки, доктор физико-математических наук, заслуженный работник науки и техники Украины Анатолий СВИДЗИНСКИЙ отмечает День рождения. Позвонив Анатолию Вадимовичу, вместо привычного формата интервью «День» получил чрезвычайно интересное предложение — новеллистические воспоминания пана Анатолия, одно из которых мы и печатаем ниже.
Редакция от души поздравляет именинника и желает крепкого здоровья на долгие годы, вдохновения и воодушевления.
Это было еще в мои легкомысленные студенческие годы, когда мне казалось, что смеяться можно над кем хочешь, кроме, очевидно, товарища Сталина и его временно приближенных. Годы эти приходились на время настолько пылкой советско-китайской дружбы, что если бы у кого-то возникла бы мысль о ее недолговечности, о том, что вместо нее наступит продолжительная холодная, напряженная вражда, тот сам, добровольно, написал бы заявление, чтобы его взяли в спецпсихушку.
Эти страстные чувства один версификатор, а второй композитор отлили в сурово-торжественные строки песни, которую надлежало петь со сдавленным горлом, чтобы звуки шли из самых недр утробы, были непреклонными и неопровержимыми. Так должен петь железобетон.
Русский с китайцем братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек,
Смело шагает простой человек —
Сталин и Мао слушают нас,
Слушают нас, слушают нас.
Москва — Пекин, Москва — Пекин,
Идут, идут вперед народы,
За светлый труд, за прочный мир
Под знаменем свободы.
Я цитирую здесь лишь первый куплет и припев. Потому что как удачно говорят французы, чтобы познать вкус вина, не обязательно выпивать всю бочку. И над этой песней, как и над многими-многими другими, нельзя было смеяться, но знать этого я не хотел, потому и случилась со мной история, которая должна была бы окончиться весьма грустно для меня, если бы не высшие силы, рядом с которыми и Сталин и Мао являются тленом и порохом.
А началось с того, что я решил читать на китайском. Реализовывать эту идею я начал с момента ее появления в моей голове. Потому что я не люблю ничего откладывать на потом. Что же касается своих возможностей, то в них я не сомневался, с тех пор, как научился квантовой механике. Это значительно сложнее китайского языка, так что моя самоуверенность была отчасти оправданной. Поэтому, как только мы с приятелями очутились в вестибюле Львовской фундаментальной библиотеки, и я увидел, что на стенах вдоль лестницы с первого на второй этаж тянутся большие стенды с изображениями в соцреалистическом духе картинок китайской действительности, я почувствовал, что уже знаю китайский. Читать можно было подписи под этими рисунками. Поэтому я и начал: няу-хао-сунь-бао-вей-дзюн, ком-кам-чай, цяо-ван-вей, мао-дзе-дун, дао, у-ху-ли-фу, жень-мень-ши-цзи, гу-лян- инь-шань-ду, гуй-джоу.
Мои приятели были в восторге.
— Оказывается, ты так хорошо читаешь по-китайски! А как это перевести?
Вторая задача была еще легче, ведь еще до того, как каждый из нас научился грамоте, он слышал от родителей рассказы по рисункам, а позже и сам рассказывал разные истории о героях таких рисунков. Поэтому, присматриваясь одним глазом к стенду, а вторым — к надписи на нем, я высказал что-то такое:
— Труженики сельского хозяйства под мудрым руководством коммунистической партии Китая и лично товарища Мао-дзе-дуна вносят органические удобрения на рисовых плантациях одного из наибольших хозяйств провинции Гуйджоу.
Перейдя к другому стенду, где были изображены домны, в которых что-то горело и дымило, я сначала озвучил на китайском языке надпись, а затем ее перевел:
— Рабочие Китая используют учение Мао-дзе-дуна для того, чтобы своими трудовыми успехами нанести семь решающих ударов по трем черным драконам международного империализма.
Успех был колоссален, ведь именно такие тексты мы встречали в тогдашних газетах и слышали на политинформациях. Еще несколько таких сеансов чтения на китайском языке дал я своим друзьям, пока нам не поднадоела вся эта бессмыслица, а в дальнейшем и стенды перенесли в другое место в связи с ремонтом библиотеки.
Наступил конец семестра, прошла экзаменационная сессия, промелькнули летние каникулы. Закончился в конечном итоге и наш труд в колхозах, где мы собирали небывалый урожай картофеля. О китайском языке я и забыл. Но вот в ноябре меня вызвал декан и сказал:
— Не знал я, что у меня на факультете учатся такие выдающиеся студенты с редкими знаниями. Чего же ты молчал?
Я удивленно вытаращился на него.
— Читай, — сказал он, передавая мне небольшую бумажку.
На бумажке было напечатано: «Отношение. Дирекция фундаментальной библиотеки Львовского государственного университета имени Ивана Франко просит направить в отдел комплектования студента четвертого курса физического факультета С.А., для предоставления библиотеке помощи в переводе новых поступлений на китайском языке. По нашим данным, названный студент хорошо владеет китайским языком».
— Есть такое мнение, что следует помочь библиотеке, — сказал декан, — это почетная обязанность факультета.
От этих слов у меня в желудке как будто какой-то ядовитый червь шелохнулся.
— Видите ли, здесь какое-то недоразумение — я вовсе не знаю китайского языка.
— Так они же пишут, что имеют такие данные! Откуда они их взяли?
— Не знаю!
— Ну, это легко выяснить. Сейчас позвоним, — и декан начал листать телефонный справочник ЛДУ.
— Минуточку, — остановил его я. — Я дам объяснение.
«Что поделаешь, — подумал я, — лучше пусть узнает все от меня». И я рассказал ему о своих развлечениях.
Декан побледнел.
— Ты что? — Он замолчал, оглянулся вокруг, выключил из розетки телефон. — Ты не понимаешь, какая за это статья?
— Тогда не понимал. Теперь догадываюсь.
— Догадываешься? Поздно. Ты ее заработал. На четвертом курсе быть таким идиотом! Но за что мне пропадать?
— А вы здесь при чем? Вы ничего не знали!
— Вот за это и дадут. Декан должен все знать. И за все на факультете отвечать персонально. А кроме того, как доказать, что не знал? А может, знал, и покрывал? Партбилет придется положить, деканом мне не быть — это в лучшем случае. Но, по-видимому, дадут больше, значительно больше. Тебе же — минимум десять лет сурового режима.
В моем животе повеяло смертельным холодом. Вот так история!
— Слушайте, — сказал я, — вы человек с жизненным опытом, придумайте что-то. Это дело нужно закрыть. Если не ради меня, так ради вас.
Декан тяжело задумался, аж глаза закрыл.
— Скольких людей ты так развлекал? — спросил наконец. — Говори правду!
— Только двух своих лучших друзей. Они не продадут.
— Откуда знает библиотека?
— По-видимому, кто-то проходил в это время.
— Кто?
— Не знаю!
— Дурак. Вот что, — декан встал, я тоже. — Ничего наверняка не обещаю. Но библиотеку беру на себя. Ты туда — ни ногой. Тебя вызову. О нашем разговоре ни одной живой душе — ни звука. Иди!
Я пошел. Обмозговав всю историю, я нашел один-единственный выход: бросить все и в действительности выучить китайский язык. Но вне библиотеки найти словари и учебники было невозможно, а в библиотеку мне хода не было. Так я мучился, не находя выхода.
Через два дня меня вызвали в деканат опять. Декан был спокоен.
— Дело закрыто. Но помни. Кому-то хоть одно слово — и мы тебе к твоему китайскому языку подошьем такое, что загремишь далеко-далеко. Все твои грехи я уже знаю. Знаю и такие, каких ты не знаешь. Так что сиди тихо. Иди!
Так я и не овладел китайским языком.
Я замолчал. Наступила тишина. Наконец латинист вздохнул.
— Что ж, под счастливой звездой вы родились. А еще говорите — битый. Если бы были битым, не рассказали бы мне эту историю, мне, первому встречному.
— Вы что, — с легкомыслием небитого возразил я, — какое время сейчас на улице? Перестройка, гласность. Теперь говорят да и пишут и не такое. А с этих событий — сейчас посчитаю — прошло... 36 лет.
— Гласность... — Мой бывалый собеседник покачал головой. — А такое стишок слышали?
Оглянулся во все стороны и тихим голосом произнес:
Товарищ, верь, пройдет она,
Так называемая гласность.
И уж тогда госбезопасность
Запишет наши имена.
Анатолий СВИДЗИНСКИЙ
август—октябрь 2000 г.
