Сегодня это был фермер, каратист (черный пояс второй дан) Валерий Иванович и Оля, девушка-ангел, которая верит в знаки, а вчера видела сон о том, как она учит меня летать. (Нужно сказать, что я проснулась с ощущением какого-то будто счастья, и не знала, что это из-за полета). Словом, это мои друзья, моя команда, мои новые любимые люди.
Нужно сделать отступление и признаться, что день складывался потом так, что мы мчались молча в героическом джипе Валерия Ивановича, он говорил сам с собой, разбавляя нервные тирады неясным «блдинь-это самое» — подсолнух, зараза, засох, а еще где-то и на усохшее и намок, короче... У меня были свои особенные выводы о Вселенной, и я уже собиралась разреветься, но не могла при нем. Оля тихо щелкала ноготками по клаве ноутбука на заднем сидении и нежно вскрикивала: «Ой, гляньте, какая птичка-а-а! Это хороший знак!»
Наконец Валерий Иванович вышел на автозаправке. Оля, которая действительно откуда-то знала, что я сейчас лопну, протянула мне в своей нежной ладошке сияющий камешек — ну, как кусочек луны — и сказала: «У меня для Вас что-то есть! Он такой, что может спасти и жизнь!»
И теперь уже я разревелась.
Все стало на свои места.
И мы погнали по страшным буеракам на край света.
Эта Одесщина — гигантская, пустынная, безлюдная, непроходимая! Валерий Иванович показывал сверху в овраг и говорил: «Там когда-то хутор был! Здесь все мгновенно зарастает!» Я смотрела на чистую травяную гладь — и думала, что, наверное, хутор провалился сквозь землю — нигде не было и следа... хотя, нет — вон за кустами какой-то остаток вроде фундамента дома, что ли...
По этим дорогам, вероятно, только что скакали какие-то древние всадники — пыль поднимали невидимые копыта, а все живое, наверное, захватили орды, потому что человеческого здесь не осталось. «О-о-ой, какая блестящая лошадка!» — вскрикнула Оля, как всегда, когда ей нужно человека вытащить из оцепенения. И стало спокойно — здесь живой мир! Блестящая шоколадная лошадка, одна в целом мире, тихо хрупала розовыми губами сухую траву.
Долго сказка сказывается, но въехали мы в село Ленино Фрунзовского района, пусть Бог помилует. На выгоне стояли женщины и сидели на корточках мужчины, а между ними — множество детей. То, о чем мы говорили, нельзя передать словами — и хорошо, что я выплакала уже в начале поездки свои слезы... Смотреть на этих людей — без надежды и без улыбки, без сегодняшнего и завтрашнего — было невыносимо...
Но потом вышел вперед мальчик и стал говорить: «А у меня в математике полстраницы вырвано — и той задачи, которую домой задали, нет! Это хорошо, что у Лешки есть книжка — а у остальных в классе нет! А по чем учиться? А еще моя мама может за обед деньги сдать — и еще Сережкина и Наташкина, нас восемь — а другие дети не едят, на нас смотрят!» И мальчик говорил, говорил! Потом сбегал к маме, которая издалека на нас смотрела, и спросил, можно ли мне дать его телефон, — но она осмотрительно не позволила. Потому что с другой стороны издалека смотрела директор, которая умоляла нас не стоять возле школы, потому что уже был звонок от начальства с угрозами... Мальчик смело докладывал обо всех проблемах и защищал односельчан, как маленький рыцарь — я таких детей еще не встречала... Все взрослые вокруг молчали и смотрели на него восторженно! А затем он стал рядом, прижался и попросил сфотографироваться вместе. Сказать по правде — это будет мой самый дорогой снимок...
И когда мы уже прощались с людьми — ко мне смело подошла маленькая кнопка и спросила голосом бабушки: «А можно мне с Вами поговорить?» Я стала. «Я — Надя. Меня с Вадькой — вот он (из-за спины выглянула еще меньшая кнопка, где-то мне по колено) — мама бросила. Нас бабушка кормит. С нас в школе деньги дерут», — сказала Надя чисто голосом какой-то взрослой женщины. «А я помню, как мама убегала из дома!» — сообщил Вадька. «Да это я помню, а не ты», — поправила его Надя. И прибавила, как старушка: «Вот был маленький, видите какой — на воде вырос!» — и посмотрела на меня: понимаю ли я?
— И нас мама бросила! — вставила, наконец, слово черноволосая девочка с огромными глазами. — Меня и Андрея!»
Двое очень красивых детей подошли ближе.
— А Славика бешеный лис укусил!
Я уже не знала, как из себя выдавить: «Солнышко, какой лис?»
— Да у нас здесь лисы бегают, а еще волки! Вон у Саши козу съел! А вон там, возле тети, недавно прибежал, — и тетину козу съел!!!!
— А наша мама, говорят, под церковью сидит, черная такая вся, сгорбленная, — деньги просит, — продолжила дальше Надя. — Бабушка говорила. А нашему папе — он там, далеко, живет, — свет выкрутили, он при керосиновой лампе живет. Бабушка говорила.
И если бы я не стояла на улице, где ни в одном доме нет газа, а на дрова нет денег, я бы думала, что это дети из триллера, который мне снится...
— Жаль, что я свой дневник не взяла, — сказала Надя, — я бы Вам телефон свой сказала: там записан. Я завтра принесу, хорошо?
Вы еще к нам приедете?
Собирайтесь уже, темнеет, а Вам еще ехать и ехать! — приговаривала 8-летняя девочка и тянула Вадьку и Лизу с Андреем за собой, а те все кричали: «Счастливой вам дороооооги!!!»
Они исчезли в сумерках. Мы с Олей сидели в машине подавленные. И опомнились не сразу... Только спустя некоторое время начали понимать, что машина не едет, а Валерий Иванович со своим «блдинь-это самое» в отчаянии приседал около машины и стонал — она не заводилась, аккумулятор сел навеки, и выехать отсюда невозможно... Но в ушах стояло это «...а вам еще ехать и ехать». И мы тупо смотрели в темноту, и нам казалось, что большей беды, чем наша, ничего нет.
Потом нам кто-то дал зарядиться от заблудившегося Жигуля, а после мы рванули куда-то в темноту — а эти безлюдные буераки обступили нас со всех сторон, впереди бежал заяц, а сбоку вверху висела забытым серпом луна. И мы кружили по тем темным полям, сворачивали куда-то и радовались, что кто-то здесь проезжал до нас только что, — а затем понимали, что это были мы... Валерий Иванович крутил руль, выворачивался из канав и успевал не упасть в овраг, луна скакала над нами — и оказывалась то слева, то справа. Заяц покинул нас...
На телефоне была связь — и тот столбик на экране мобилки свидетельствовал, что мы здесь, на этом свете. И это снова свидетельствовало о том, что мы не в триллере, и это нам не снится.
Я держала в кулаке Олин камешек — кусочек луны («он может спасти жизнь»). Оля сидела тихо-тихо, но временами вздыхала. Я знаю, как ей жалко...
Поскольку я пишу это, то означает это только одно — мы попали домой, в Одессу, в Южное.
И об одном жалею — в темноте, в том помрачении, я не увидела тот колодец, о котором просила Надя, чтобы я посмотрела и помогла: над ним крыша накренилась, и птички в воду какают... А другого колодца нет...
Если кто-то хотел знать о крае света — вот...
