Речь пойдёт о куклах киевского Театра марионеток. Прежде всего — о куклах, а не о спектаклях, в которых они существуют, не об актёрах, которые их оживляют и озвучивают, и не о человеке, который в равной мере является создателем и кукол, и спектаклей, и всего театра в целом. Разумеется, совсем без спектаклей, без актёров и, тем более, без создателя обойтись не получится, да в этом и нет смысла. Однако попытаемся сосредоточиться (сконцентрироваться?) именно на куклах.
Во всеобщем, прямо-таки повальном интересе нынешних художников (киевских в частности) к куклам (обычно гордо именуемым «авторскими»), есть свои тенденции, логику которых не всегда возможно объяснить. Так или иначе, обычно создаются или «обереги», предполагающие прямую связь с праисторическими традициями, или откровенные игрушки (типа «диванные подушки»), или роскошные «костюмированные» красавицы с удивительно однотипными смазливыми личиками. По большому счёту, всё это — разновидности дорогих (нередко — очень дорогих) безделушек.
Куклы, предназначенные для спектаклей (так сказать, «профессионалы»), во всей этой моде-гонке не участвовали изначально, поскольку никогда не обладали одним необходимым качеством — при всём желании не могли быть проданы. То есть, конечно, теоретически это вроде как и возможно, точно так же, как нетеатральная кукла может принципиально не продаваться (каприз мастера-бессребреника), но это уже — исключение из правила, если не полный абсурд («Продаётся кукольный спектакль» и т. д.). Правда, существует приятное сословие не- театральных кукол, которые очень хотят походить на театральных — этакие псевдомарионетки. У них тоже есть ниточки, восходящие в деревянной крестовине, они умеют двигаться, иногда даже вполне изящно, более того — с их помощью даже можно разыграть несложную историю. Однако всё это в целом производит впечатление скучающих девушек из высшего общества, решивших скоротать время постановкой любительского спектакля.
Михаил Яремчук — тот самый троекратный создатель — полагает, что куклы в его театре — это если и не случайность (потому что они, конечно, не случайность), то уж наверняка — не нечто мироопределяющее и всё-себе-подчиняющее. Куклы — средство, главное же — цель, спектакль и то, что этим спектаклем хочет сказать (и что — донести) режиссёр. Признание очень искреннее — и немного лукавое. В конце концов, взявший три «Пекторали» «Вишнёвый сад» и недавний «Дом, который построил Свифт» сыграны (разыграны?) именно марионетками, более того — этот «Сад» и этот «Свифт» могли быть только так — то есть только ими — и могли быть сыграны. К тому же у самого Михаила Яремчука по поводу марионеток — существ, до восторга, до жути напоминающих людей, да ещё и ведомых сверху (с неба) за ниточки кем-то таинственным и всесильным — целая философия. На кукол другого рода — тех, что надеваются на руку — эта философия не распространяется, а потому Михаилу Яремчуку они, в общем, не интересны.
Банальный (или, скорее, детский), но по-своему вполне логичный вопрос — а из чего они сделаны? Они — то есть Раневская, старый Фирс, Стелла и Ванесса, Крошка Цахес, наконец? Ответ — из всего. Из того, что в данный момент есть под рукою — и годится для дела. Или, наверное, наоборот, — для дела может пригодиться всё, что в данный момент есть под рукою — было бы желание, а желание, слава Богу, есть. Папье-маше, дерево, пластик — что (простите, кто) из чего. А ткани и кружева для нарядов нередко антиквариат, приобретённый на блошином рынке. Обязательное условие — рукотворность от начала до конца, ни единого машинного стежка — в буквальном смысле слова.
Что же касается «механического» аспекта, то это, наверное, и в самом деле дело — техники или, если угодно, ловкость рук. Однако именно эта сторона дела — «оживление» — кажется чуть ли не магической. В конце концов, взаимное перетекание мира людей и мира марионеток — сюжет традиционный и неизменно притягательный (вспомним хотя бы фильмы «Старая, старая сказка» и «Не покидай...»). Разумеется, марионетка должна шевелиться, моргать глазами, открывать и закрывать рот, наконец. Но когда в том же «Доме, который построил Свифт» едва ли полуметровая Стелла пишет пером, а потом точным лёгким движением вставляет его в миниатюрную чернильницу — Бог ты мой! Вероятно, по мощи воздействия с этим может сравниться только Гаев (ростом ещё поменьше Стеллы), декламирующий: «Многоуважаемый шкаф!..».
Другой вопрос, не менее банальный, не менее детский, но и не менее логичный — кто был первым? «Кто» — то есть, разумеется, какой герой. То, что Михаил Яремчук всю свою профессиональную жизнь проработал в кукольном театре, в данном случае к делу не относится. Итак, — кого он сам ведёт отсчет своим куклам и, соответственно, своему театру («театр Михаила Яремчука» — ого!)?
Удивительнее всего то, что такая точка отсчета действительно существует. Ею стал неосуществлённый спектакль по Гофману — или, точнее, герои этой никогда не разыгранной истории: простодушный отец и его прелестная юная дочь, роковая красавица, восторженный поэт, не менее восторженный скрипач и (надо понимать, в качестве украшения интриги) — Крошка Цахес. Уже из одного этого перечисления видно, что никакая конкретная сказка в виду не имелась. Кажется, планировалась этакая «фантазия в манере Гофмана» — как сам он писал «фантазии в манере Калло». Все эти марионетки сохранены, украшают театр — и даже, кажется, являются его своеобразным талисманом-оберегом — в конце концов, это ведь тоже кукольная функция. Правда, немного грустно осознавать, что вполне «функциональный» рот этого Крошки Цахеса никогда не открывался, и из него не раздавалось мяукающее: «Мне неохота!».
Сам Михаил Яремчук с этим наверняка не согласиться, но с момента основания до 2000 года (а это составило почти десятилетие) Театр марионеток пользовался популярностью в основном у мам с детьми — причем, по-видимому, был для них прежде всего «кукольным театром». Подлинную славу ему принёс поставленный три года назад спектакль для взрослых — чеховский «Вишнёвый сад». Вышеупомянутые три «Пекторали» только подтвердили очевидное.
В самом словосочетании «Вишнёвый сад» в Театре марионеток» есть что-то восхитительно неожиданное. Куклы для спектакля и сам спектакль делались на одном дыхании — и дыхание это (припутаем другого классика) было лёгким.
Для Михаила Яремчука последняя пьеса Чехова стала «взглядом свыше» — взглядом отлетающего уже гения на остающуюся далеко внизу человеческую жизнь (что, между прочим, прекрасно сочеталось с его же философией марионетки — см. выше). Так или иначе, это едва ли не первый «Вишнёвый сад», отвечающий авторскому определению «комедия» — которое, как известно, отказался замечать ещё Станиславский, чем весьма раздосадовал драматурга. При этом взгляд свыше (тем более — прощальный) не обозначает взгляд свысока. Оттенок гротеска, а то и карикатурности, считавшийся (кажется, с лёгкой руки великого Образцова) чем-то почти необходимым в кукольном спектакле для взрослых, здесь отсутствует — если, конечно, не считать гротеском Раневскую, взлетающую над деревьями под собственную реплику «О, сад мой!». «Вишнёвый сад» остаётся поэтическим, элегическим, пронзительным. Последняя сцена — со старым Фирсом — да будет этому свидетельством.
В какой-то мере «Дом, который построил Свифт» по пьесе Горина — это тоже взгляд свыше — и, между прочим, тоже взгляд умирающего (кстати сказать, и гения тоже). И хотя на этот раз наблюдатель вроде бы полноправный, хотя и молчаливый, участник происходящего, в спектакле он и все остальные (за исключением Доктора) разнесены в разные измерения — и, следовательно, в разные пространства. И дело не только в том, что декан Свифт и Доктор — это актёры, а все остальные — марионетки, которых здесь гораздо больше, чем в чеховской комедии — вплоть до кукольных массовых сцен. Постановка возникала иначе, чем «Вишнёвый сад», и ощущение этого — как бы подтекстом — осталось и в законченном спектакле. Его мелодика лишена плавности, в нем есть (как, впрочем, и в пьесе) пики и спады, временами он почти аритмичен. К тому же «Дом, который построил Свифт» сложно назвать камерным спектаклем (а именно эту номинацию обозначала в 2000 году одна из «Пекторалей»). Скорее он — нежелание повторять уже существующее решение — даже если решение это было удачным.
А на третий банальный, детский и логичный вопрос — творческие планы — ответ будет такой: Федерико Гарсиа Лорка. А потом — «Гамлет».
И ещё. Не будем забывать, что в средневековых мистериях кукле на ниточках доверялась роль самой Богоматери, отчего, собственно, и произошло её название — «марионетка», т.е. — «маленькая Мария».
