«И тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь...» В этой строфе отражена, в сущности, и глобальная цель медицины — защищать ее бесценный дар. Одним из предвестников новых возможностей такой поддержки констант бытия, все более ярко с течением времени, возвышается украинский гений естествознания Александр Александрович Богомолец. Парадоксально, но его открытия, хотя бы в вариантах защитных сывороток, познаны и реализованы до сих пор далеко не в полной мере. Однако вот история, как бы рисующая иного Богомольца, причем в почти мистической связи с судьбой другого киевского титана медицинской науки — Николая Михайловича Амосова. Разумеется, лишь сквозь время...
В начале пятидесятых хирург из Брянска Амосов, формально еще не доктор наук, баллотировался на вакансию заведующего кафедрой хирургии одного из факультетов в столичном мединституте. Ученый совет, а в его состав входил ряд почтенных ученых, был в отношении к новичку настроен довольно скептически. Ситуацию переломил профессор Алексей Александрович Федоровский. Словом, Амосов, пусть и не абсолютным большинством голосов, был избран. Между тем могло случиться, что голос Федоровского в эти решающие моменты просто бы не прозвучал. Его бы не было среди живых или, в лучшем случае, он бы пребывал в Гулаге...
Дело в том, что в достопамятном тридцать восьмом ученый, возглавлявший в Киеве Институт переливання крови, был арестован. Из «изъятия» его буквально чудом вызволил академик Богомолец, об этом поразительном для того времени факте мне однажды поведала дочь Алексея Александровича — Елена Алексеевна Федоровская, продолжавшая, уже в нашем веке, трудиться в том же институте. Спасенный являлся изобретателем «Натрога», новейшего средства для консервирования и сохранения донорской крови. И быть может, апеллируя важностью данной разработки для оборонных целей, президенту АН Украины все же удалось сорвать с оклеветанного специалиста ярлык «врага народа». Но для этого надо было быть Богомольцем!
Сложилось так, что мне неоднократно доводилось беседовать и даже быть дружным с сыном первостроителя современной научной мощи Украины, человеком с необычайно открытой благожелательной натурой, членом-корреспондентом АН УССР Олегом Александровичем Богомольцем, а также его женой Зоей Вячеславовной Спилиоти. Приближалось столетие со дня рождения организатора науки в республике, и я опубликовал в «Правде Украины» заметку о создаваемом в Институте физиологии имени А. А. Богомольца его мемориальном музее. И теперь, в том же кабинете, мы нередко подолгу говорили с устроителем собрания. А потом Олег Александрович пригласил меня на пробный просмотр кинофильма, посвященного предстоящему вековому юбилею отца. Он и кадры этой удачной, фактически во многом авторской картины комментировал очень живо.
Шло время, и я изредка стал бывать у Богомольцев в квартире на втором этаже весьма скромного здания вблизи института. В большой комнате, с большим обеденным столом, накрытым скатертью с вышивкой, которым теперь уже практически не пользовались, в уголке, у окна, на столике лежал заветный «Кобзарь» в полотняном переплете, который, перед кончиной от чахотки на каторге, десятилетнему сыну подарила принадлежавшая к революционерам-народовольцам его мама Софья Богомолец. Прокурор даже требовал для нее смертной казни, но она ведь была беременна... Родившегося в тюремном лазарете первенца спустили на руки к деду в корзине из окна камеры на Лукьяновке, поскольку врач Александр Михайлович Богомолец, отец маленького Саши, также находился под следствием.
Одна из комнат, где ранее обитал академик, теперь пустовала. Между прочим, Олег Александрович однажды рассказал мне о случае с почти невероятным сюжетом. В Киев, вскоре после освобождения города, он возвратился ранее отца, задержавшегося в Москве из-за болезни. Кое-как обустроили сохранившуюся квартиру. Война еще продолжалась, иногда к городу прорывались вражеские самолеты, отражаемые зенитным огнем. И вот в одну из ночей осколок через открытое окно влетел в комнату, предназначавшуюся для Александра Александровича, и пробил панцирную сетку приготовленной койки.
О непритязательности президента Академии наук Украины, уже тогда широко признанного в мире, мне немало поведывала и Зоя Вячеславовна, особенно когда не стало Олега Александровича. Богомолец появлялся дома поздно-поздно вечером, очень уставший, ведь он, во многом в одиночку, восстанавливал Олимп украинской научной мысли. Был он грустен, жены Ольги Георгиевны уже не было, но болезнь, а президент издавна страдал туберкулезом, переносил стоически. Словно предчувствовал, как много надо успеть. В Москве, перед поездкой в Киев, Богомолец перенес спонтанный пневмоторакс, самопроизвольный разрыв плевры. Это одно из тяжелых осложнений активного туберкулезного процесса. Но о героической молчаливой битве президента с коварной болезнью было тогда мало кому известно.
ФОТО ИЗ АРХИВА НАН УКРАИНЫ
Разумеется, в беседах с Олегом Александровичем мы не раз касались благородной миссии и усилий отца в роковые предвоенные годы. Так, ему удалось высвободить из заключения харьковских физиков Лейпунского и Приходько, впоследствии лауреатов Ленинской премии. А однажды, вспоминал Олег Александрович, отец, вернувшись из Парижа со Всемирной выставки, проводившейся в тридцять седьмом году, где были представлены и достижения украинской медицины, узнал от сына, что на днях арестована группа демографов во главе с академиком Воблым. Не раздеваясь, Богомолец тут же отправился к Косиору, тогда еще возглавлявшему партийную власть в Киеве. Спустя несколько дней ученые возвратились на свои рабочие места...
— Как все это удавалось? — спрашивал я Олега Богомольца. — Быть может, отец каким-то прямым образом выходил на Кремль?
— Нет, сталинским фаворитом он не был, они встречались лишь один раз. Но Сталин ценил Богомольца как ученого, все высшие регалии — депутата, орденоносца, фигуры международного масштаба, ему были даны. Беспартийность украинского научного демиурга Москве была даже выгодна. Мнение Богомольца часто считалось непререкаемым. Так, в сороковом году он спас от фатальних неприятностей Евгения Оскаровича Патона. И опять, если бы не Богомолец, страна в дни войны не имела бы танковой брони с патоновским швом. Почему удавались поединки? Просто Богомолец бросался в такие рискованные бои с открытым забралом, и с его доводами и упорством порою считались даже в ежовском ведомстве...
— Вы упомянули о встрече со Сталиным. Когда и как это происходило?
— В начале сорок третьего года в Уфу, где в эвакуации размещались основные институты АН УССР во главе с А. А. Богомольцем, пришел срочный вызов от вождя. Отец чувствовал себя не очень хорошо, и я сопровождал его в поездке. Вечером, из гостиницы, отца повезли в Кремль. Уже глубокой ночью его и П. Г. Тычину принял Сталин. Он поинтересовался состоянием украинской науки и культуры, подчеркнув, что началось освобождение республики. Своим собеседникам предложил подготовить для «Правды» и «Известий» статьи с раздумьями об Украине в благотворных заботах советской власти. Отцу, кажется, было предложено выступить в «Известиях». Как он понял, сталинская инициатива была, видимо, вызвана тем, что в эти месяцы предполагалось создание украинского правительства «в экзиле», в изгнании. И нужно было противостоять этой информации.
В ту же ночь отец написал статью, текст был направлен на просмотр к Сталину. Через день она появилась в печати. Все было сохранено, «рецензент» лишь добавил свою любимую фразу — «таковы факты».
— Казалось бы, и после кончины А. Богомольца в сорок шестом году его учение и созданные направления должны были поддерживаться?
— Вы знаете, все произошло наоборот, после пресловутой «павловской сессии» о приоритетах нервизма во всех ипостасях медицины начались гонения и на богомольцевский коллектив. В Киев, во главе разгромной комиссии, прибыл академик К. М. Быков, назначенный как бы главным «инквизитором». Основной удар обрушился и на меня, я временно возглавлял институт. Положение изменил фотограф нашего института, имевший выход на секретаря ЦК КП(б)У Мельникова, и тому удалось утихомирить Быкова. Но детище отца было все же разогнано, и потом, в слиянии родственных отделов, возник нынешний Институт физиологии.
Академик Богомолец, по его завещанию, был похоронен в уголке созданного им уникального парка на тогдашней Виноградной, а теперь улице его имени. Этот небольшой природный оазис, с фруктовыми и иными деревьями, насаженными тут создателем института, и сегодня украшение и даже утешение в столице. Но чтобы его отстоять от строительных домагательств, потребовались мужественные усилия, предпринятые Екатериной Олеговной Богомолец, ее мужем, видным ученым-физиологом, профессором Вадимом Акимовичем Березовским и их дочерью, ныне народным депутатом Ольгой Богомолец. Этот парк, его дух, его образ, в сущности, призывают нас — пытаться жить по Богомольцу.
