Проснуться в одно утро знаменитым — не велика отрада, как
может показаться. По крайней мере, от тебя могут начать требовать постоянного
соответствия тому герою, которого ты когда- то так успешно сыграл. Петербургский
художник Сергей «Африка» Бугаев запомнился тогда еще советским кинозрителям
как мальчик Бананан из нашумевшего фильма «Асса» Сергея Соловьева и в какой-то
мере стал пленником образа; по крайней мере, многие его именно так и воспринимают.
Однако для кипучей и деятельной натуры этого молодого человека кинематограф
— лишь эпизод, причем не самый значительный. Судьба была милостива к нему
и сводила с личностями незаурядными. Будучи близким другом великого и трагически
рано умершего композитора Сергея Курехина, он участвовал практически во
всех его самых безумных и прославленных начинаниях, в том числе и в легендарной
«Поп- механике». Вовлеченность в советский рок начала 1980-х вписала Африку
отдельной строкой в историю столь прославленных команд, как «Аквариум»,
«Кино», «Звуки Му». Известную ленинградскую арт-группу «Новые художники»
также трудно себе представить без его присутствия. Знаменитости и грандиозные
культурные проекты до отказа наполняют его житейский пейзаж. Знакомство
с живым классиком — композитором Джоном Кейджем, разработка дизайна костюмов
к балету Мерса Каннигема, стажировка в Школе пластических искусств в Париже,
участие в 48-й Венецианской биеналле, выставки в США, Нидерландах, Австрии,
Финляндии, редактирование журнала по вопросам современного искусства, философии
и психиатрии «Кабинет», членство в Крымской ассоциации психологов, психиатров
и психотерапевтов, работа в Госдуме — занятость такого масштаба не может
не впечатлять. Кажется, что эта неунывающая и неутихающая гиперактивность
как раз и есть главное произведение художника Бугаева. Сам Африка с его
бесчисленными проектами — своего рода яркая заплата на ветхом рубище постсоветского
упадка. Потому и поговорить с Ба… простите, Бугаевым — это тоже в некотором
роде нарисовать картину. Тем более, что и антураж разговора сам по себе
был живописен: среди равелинов Петропавловской крепости, рядом со странноватым,
похожим на допотопный НЛО треугольным металлическим павильоном, сидя на
двух древних, сельской работы стульях, среди облаков тополиного пуха.
— Чем сейчас занята твоя голова?
— Мой новый проект связан с нехваткой в Петербурге современной
музейной архитектуры, необходимостью в интерьерном окружении именно для
современного искусства. Результатом будет «Музей эволюции» — передвижной
павильон для поэтических вечеров, небольших кинофестивалей, экспозиций.
Это независимое пространство, никому не подчиняющееся.
— Твоя первая выставка в этом музее построена на аутентичной
сельской утвари, мебели, одежде. С чем связан такой интерес к этнографии?
— Мы здесь находимся благодаря теплым отношениям с соседями
— Музеем космонавтики. Это удобный контекст. Ведь и ракеты, и эти архаичные
вещи сделаны одним и тем же народом, на одной территории. Еще одно свидетельство
того, что цивилизации, когда-либо существовавшие на земле, продолжают быть,
новые культуры появляются на фоне старых. Поэтому наша группа уделяет много
внимания техногенезу, эволюции техники. Путь, проделанный техникой от каменного
топора до компьютера, достаточно долог, но гораздо короче эволюции биологических
организмов от простейших до человека и не менее содержателен. Вот недавно
Каспаров проиграл компьютеру в шахматы. Первая ЭВМ собрана всего полстолетия
назад, и, тем не менее, машина уже побеждает своего создателя в сложнейшей
игре. На наших глазах развивается новая цивилизация, постепенно отделяясь
от человеческой. Это хорошо видно по ракетным двигателям — бесконечные
трубочки, похожие на кровеносные сосуды… Я воспринимаю их с не меньшим
эстетическим восхищением, чем картины Леонардо да Винчи. Культура на самом
деле представляет собой сложную и уродливую картину: искусство с одной
стороны, наука — с другой. Но являются ли математики такими же представителями
культуры, как художники? Мы о них слышим в последнюю очередь. Сейчас происходит
онаучивание культуры, выведение ее из доартикуляционного состояния, когда
художник говорил своими произведениями. В конце ХХ века мало, чтобы человек
просто выставил произведение, еще хочется, чтобы он рассказал историю искусства,
цивилизации, тогда его произведение воспринимается полноценно. В сопоставлении
этих двух выставок возникает культурная гармония.
— Твое сотрудничество с медиками, психиатрами того же
свойства?
— Тесный творческий контакт у нас со специалистами из Института
космобиологических проблем в Днепропетровске. Несколько моих предыдущих
акций сделаны в сотрудничестве с Крымской ассоциацией психиатрии. Последние
две инсталляции, которые я показывал на Венецианской биеннале, также созданы
в Крыму. Это видеоработы, связанные с использованием электросудорожной
терапии для записи и стирания информации в человеческой памяти. Точных
ответов здесь нет, поэтому речь идет об умозрительных вещах, что и является
приоритетом искусства. Сейчас готовим проект, посвященный Сергею Панкееву,
всемирно известному как человек- волк. Знаменитейший человек был, любимый
пациент Зигмунда Фрейда, жил в Одессе, Киеве. Психоанализ для искусства
ХХ века — самый важный элемент.
— Насколько я знаю, ты еще и политически ангажированный
человек.
— Я работаю помощником депутата от фракции «Яблоко», заместителя
председателя Комитета по безопасности Госдумы Юрия Щекочихина. Политическая
работа дает возможность активно участвовать в тех процессах, которые происходят
в стране и в мире. Ведь никто не представляет интересы людей культуры,
приходится самим пробивать дорогу. Это касается и сферы искусства. Метафизика
власти всегда была в поле моих интересов и наших совместных занятий с Сергеем
Курехиным. Раньше я играл с Виктором Цоем в группе «Кино», и она тоже не
была лишена политической составляющей. Это черта нашего поколения. Учитывая,
что людей, которых я назвал, уже нет в живых, я выполняю миссию, которая
на меня возложена в том числе и ими. Это почетная миссия, и отношусь я
к ней очень серьезно.
— Ты занимаешься многими делами сразу, но ведь есть
мнение: чтобы чего-то достичь, нужно сконцентрироваться на одном…
— Приведу простой пример. Вы научились водить автомобиль,
и вам кто-то говорит, что вы должны водить только «Жигули», а в остальные
машины ни в коем случае не садиться. Товарищество художников — это достаточно
клаустрофобическая ситуация. Понятно, что если капать в одну точку, то
к 80-ти годам можно получить необходимые результаты. Лично мне такая правильность
и выверенность не нравится. Хотя к людям, которые занимаются такого рода
карьерным расчетом, отношусь нормально. Это их личное дело.
— Но что же тогда такое — быть художником?
— Я не ассоциирую себя с художником как таковым и им не
являюсь. Я, скорее, деятель культуры. У меня здесь нет комплексов. Вот
вышла в немецком журнале «Искусство» статья с выводом, что Африка — плохой
художник. Я стараюсь этот имидж плохого художника закрепить, готовлю в
Москве «Вторую выставку Незнайки». Помнишь, Незнайка нарисовал картину,
и на него все дико обиделись, что он их неправильно нарисовал. Я тоже хочу
нарисовать политическое руководство страны и известных людей в стиле Незнайки.
Если вы сегодня попробуете получить от критиков Германии звание плохого
художника, это будет очень сложно. А мне посчастливилось. Я именно плохой
художник, который никогда нигде не учился и этим гордится.
— Продолжаешь ли ты поднимать тему легализации легких
наркотиков?
— Меня лично интересует легализация марихуаны. Я этой темой
занимаюсь, но самый большой вклад — то, что нам удалось провести передачу
на НТВ, привлечь туда ответственных функционеров, затронуть ряд проблем,
принципиально важных для начала диалога на эту тему. Если бы удалось ввести
разделение на сильнодействующие и слабые наркотики, это бы уже было победой.
А государство не в состоянии принять законы о том, что это совершенно разные
вещи. Употребление таких сильнодействующих наркотиков, как героин, вообще
не лечится. Эту разницу надо соизмерять и с воздействием спиртного. Мы
живем в стране, которая зволюционирует под воздействием определенных препаратов
к полному отупению народа, деградации. Я сам не употребляю алкоголь и излагаю
позицию многих россиян, особенно женщин и детей. У меня лично папа очень
сильно страдал алкоголизмом, я знаю опасность этой проблемы, и сказать,
что сегодня что-то меняется в лучшую сторону, нельзя. Лоббизму людей, которые
ежемесячно на миллиарды долларов продают спиртное, невозможно что-либо
противопоставить. У них представители не только в парламенте, но и в правительстве
и правоохранительных органах. Естественно, любой голос за легализацию конопли
натолкнется на колоссальное противодействие. Я с этой проблемой знаком
тесно и нежно вследствие того, что мы каждые 3-4 месяца совершаем поездки
по психиатрическим лечебницам и видим людей, больных алкоголизмом и наркоманией.
Найти среди них человека, который бы пострадал от курения конопли, невозможно.
Вот в Голландии, где все разрешено, растет не преступность, а туризм.
— Но в Голландии царят благополучие и законопослушание.
Здесь же легализация может принять уродливые формы, как обычно происходит
с любым начинанием.
— Потому я занимаюсь политикой — не хотелось бы решение
этих вопросов оставлять людям, которые относятся к взятке как к нормальному
явлению.
— А есть ли сейчас необходимость шокировать публику,
делая экстравагантные жесты?
— Это единственная возможность для индивидов каким-то образом
бороться с манипуляцией общественным сознанием. В законсервированной структуре,
контролируемой СМИ, нужны люди, которые берут на себя ответственность за
поступок. Я считаю, что это единственное спасение тоталитарных обществ
нового типа, свое коллективное мышление совершенно не осознающих.
— Насколько сформировал тебя Петербург? Мог ли ты состояться
в другом месте?
— Я ведь родом из Новороссийска, сюда приехал в 15 лет,
периодами жил в Москве, в Нью-Йорке. Но как личность на какой-то стадии
формировался в Петербурге, здесь я встретил Сергея Курехина, Бориса Гребенщикова,
всех тех людей, которые сыграли ключевую роль в моей жизни. Этот город
благодаря огромному числу музеев и институтов дает возможность изучать
историю цивилизации, взаимодействовать с учеными.
— Вопрос последний и совершенно детский: твоя самая
большая мечта?
— Меня волнуют внешние потрясения, могущие прервать нормальную
работу искусства. Мечтаю, чтобы к власти пришли прогрессивные в традиционном
смысле люди, которые бы эту ситуацию разрулили, и тогда все было бы хорошо.
Наверно, не очень оптимистично сказано...
