В преддверии вручения ежегодной столичной театральной премии «Киевская пектораль» мы обратились к членам экспертной группы премии Анне Веселовской и Александру Клековкину с упреждающим предложением — не дожидаясь церемонии награждения, которая состоится нескоро — 27 марта 2003 года, рассказать на страницах нашего издания о тенденциях текущего театрального года. Критики откликнулись — неожиданным жанром — застольной беседой. При этом выбор такой формы объяснили убедительным (с их точки зрения!) мотивом: поскольку народ они занятой, но ленивый, а от всего, что делают, хотят получать хотя бы удовольствие, единственный для них способ заставить себя размышлять «о тенденциях» — встретиться за двойной (а лучше тройной) порцией мороженого и, как они выразились, серьезно «поболтать». Поскольку люди они действительно очень серьёзные, уважаемые и даже, как сказала участница диалога «стары и искушены», мы столь же серьезно, с полной ответственностью, отнеслись к расшифровке их гастрономического discurs’а:
ПЕРЕМЕНА ПЕРВАЯ
Столик в кафе. За столиком двое. Издали может показаться, что воркуют двое влюблённых. Присмотревшись, однако, легко убедиться, что перед нами искусствоведы, существа бесполые, главным предметом страсти которых является искусство, искусство и еще раз искусство.
ВМЕСТО АПЕРИТИВА
— Мне кажется, коллега, что, прежде, чем начинать разговор о спектаклях и тенденциях текущего сезона, было бы неплохо сделать глоток кофе, после чего — попытаться определиться в понимании того, о чем собственно мы намерены вести нашу беседу и какими критериями при этом руководствоваться. Например, будем ли мы говорить только о высоких материях, таких как «искусство», «родина», «патриотизм», «гражданский долг» и пр., или также о «низменном» — например, о вкусной и здоровой жизни? (Хлебают кофе).
— Попивая хорошо сваренный кофе, мы не можем не говорить о гастрономических прелестях — это раз. А во-вторых, мы так с Вами стары и искушены…
— Вы так действительно считаете, коллега?
— … В духовном, разумеется, смысле. Поэтому мы и не можем не говорить о низменном. Эти провокационные слова сами будут слетать у Вас с языка, вот увидите. А говорить о спектаклях, о театре в целом, только как о предмете или факте искусства, на сегодняшний день, мне кажется, просто бессмысленным. Эта сфера была уважаемой и влиятельной только тогда, когда обладала некими рычагами воздействия на жизнь общества, а именно выполняла поставленные перед нею (сферой) идеологические задачи. Сегодня же искусство, театр, да и вся культура по большому счету, пшик, брызги кислого шампанского, не более. И больше всего в нем нуждаются те, кто им занимается, то есть мы с Вами. Потому сегодня, здесь все больше любительства, кружковщины или занятий по совместительству. А о Театре с большой буквы пытаются напоминать в основном в узких театральных или околотеатральных кругах-тусовках. Один из показателей этого — страницы прессы, заполняемые рассказами об интимной жизни звезд и скандалах вокруг этого. Серьезных рецензий не печатают, и соответственно не пишут. Да вот и мы с Вами, вместо строгого профессионального разговора затеяли некую «десертную» игру.
— С моей точки зрения, театр, как, впрочем, и вся деятельность в той сфере, которую мы называем «культурой», сегодня носит характер «публичного хобби»: люди занимаются театром или потому, что очень любят его (находя при этом средства к существованию в каких-то других источниках — например, в рекламе, работая «дедами-морозами», «снегурочками» или же просто приторговывая сантехникой) или потому, что ничего другого делать не умеют. Замечу сразу, что в понятие «любительский» я вкладываю самый что ни на есть положительный смысл, ведь «любительскими» были поначалу и МХАТ, и театр Антуана, и театр Курбаса, и картины таможенника Руссо. С другой стороны, этот театр всё-таки финансируется из казны, за счёт налогоплательщиков. Более того, как Вы, очевидно, помните, несколько лет назад среди актёров стали раздаваться «смелые голоса», призывающие дать им статус государственных служащих. Мечтая стать «казённым», театр по-прежнему, однако, остаётся «любительским». Иными словами, сегодня театр достаточно «свободен» в своём выборе (начиная с никем не контролируемого репертуара), но по ночам мечтает о другом — о сладком слове «несвобода». Всё сказанное относится и к нам с Вами, коллега. Ведь мы тоже занимаемся «любительщиной», и ни на что, кроме удовольствия от общения в процессе дискуссии, мороженого и кофе, очевидно, не рассчитываем.
— По-моему, мы всего-навсего озвучиваем то, что хорошо известно участникам нашей театральной тусовки. То есть, сфера искусства, театра в нашей стране — безнадежная любительщина, причем во всех смыслах: профессиональном, финансовом, житейском. Один из хорошо известных в Киеве режиссеров, названных в прессе «очень талантливым», на жизнь зарабатывает себе отнюдь не театром, а использует свою прежнюю политехническую специальность, ставя параллельно спектакли. Так же и критерии оценки носят у нас любительский, вкусовой характер, в значительно большей степени, нежели в гастрономии, где существует точная рецептура. Хорошо или плохо — это зависит от времени и места, поскольку разные театры и их спектакли напоминают рестораны разных национальных кухонь: китайский, европейский, индийский. Соответственно и театральный продукт может получиться похожим на индийскую кухню, весьма посещаемую публикой, но не любимую «профессиональными критиками» — приторно-сладкую, пряную, вязкую. Зато и успех таких спектаклей, как, например, несколько творений сохранившихся в репертуаре театра «Браво», стабилен. В то же время нужны спектакли аскетичные, холодные, умные, интеллектуально насыщенные, церемонные, — как, например, изысканная премьера на малой сцене Театра им. И.Франко — «Отец» А.Стриндберга. Подобные блюда рассчитаны на гурманов, нужно лишь терпение, чтобы их распробовать, и главное, — поменьше кетчупа.
ДИЕТОЛОГИЯ
— У какого-то африканского народа есть пословица, которая мне очень нравится — своей образностью и точностью: «Если очень долго идти на запад, обязательно придёшь на восток». Я вспомнил её потому, что в последние годы всё чаще ловлю себя на мысли о том, что, даже в кругу профессионалов, критерии оценки спектаклей могут быть настолько разными, что одно и то же явление может оцениваться совершенно по- разному, вплоть до смены знака. Раньше мне казалось это смешным, теперь понимаю, что так, и только так должно быть. Для себя я сформулировал это как принцип адекватности или, если пользоваться более распространенными понятиями, функциональности. Например, не можем же мы, руководствуясь некими абстрактными критериями, говорить о том, «нравится» или «не нравится» нам тот или иной «продукт», созданный в сфере искусства. Я, например, очень люблю поп-музыку. Под неё хорошо просыпаться, делать зарядку, подметать и мыть пол, а Бетховена — наоборот, слушать «отдельно». Именно поэтому мне, например, так нравится классический цикл Телемана с таким прекрасным названием — «Застольная музыка» — т.е. функциональная музыка, музыка к столу. Или такой прекрасный жанр изобразительного искусства как натюрморт: ведь тоже картина «к столу». Поэтому и наша с Вами задача, как мне кажется, состоит не в том, чтобы «критически оценить» качества художественного продукта, а в том, чтобы определить его функцию: что с ним делать, плясать под него, маршировать или рыдать? В последнее время, идя в театр, я, к примеру, мало рассчитываю на потрясение, зная, что меню сегодня совершенно иное. Оно не лучше и не хуже, оно просто иное, ориентированное на другую диету. С моей точки зрения, задача критика в том и состоит, чтобы порекомендовать каждому потребителю, в зависимости от клинической картины, правильную диету, а не, руководствуясь лишь собственными критериями «прекрасного», выставлять, словно строгий учитель, оценки за вызубренный урок. — Мне кажется, избранный нами гастрономический принцип оценки спектаклей сезона очень верен и честен. На самом деле, всеядных людей не бывает: возраст, вкусы, традиция, воспитание, материальные возможности . Исходя из всего этого и следует оценивать произошедшее в театральном сезоне, а не убеждать всех и вся, что роль очень известного киевского артиста, сыгранная на сцене другого театра — гениальна. И спектакль, и роль, о которых идет речь, имеют странный горьковатый привкус сыра с плесенью, который, хотя очень специфичен, отнюдь недешев, а главное, вовсе не похож на вкус фисташкового мороженного. Хуже, когда публике предлагают откровенно испорченный театральный продукт, сделанный из прокисших вчерашних ингредиентов. Наверное, пекторальщики в подобных случаях, как санитарная служба, должны честно предупреждать зрителя: не ешьте, это опасно для здоровья! Лично у меня был подобный опыт в прошедшем сезоне, хотя у зрителя срабатывает инстинкт самосохранения, поскольку на третьем либо четвертом премьерном спектакле огромный зал Театра им. И.Франко был заполнен меньше, чем на треть. — О Боже, что Вы имеете ввиду, когда говорите о «подобном опыте»?! Неужели во время спектакля Вас пытались отравить прокисшими «ингредиентами»? А что, если это было кислое молоко, к тому же очень вкусное и ничем не уступающее горячо любимому вами кефиру. — Хотелось бы, но вряд ли. Это был явно не свежий продукт, что-то вроде той, утратившей срок годности съестной контрабанды, которая, как и театральные поделки, завозится по- прежнему «из Европы». Но, по- моему, вообще нельзя полагаться на то, что очень талантливый художник приедет из-за границы и качественно духовно нас накормит. Ведь большинство населения Украины явно предпочитает национальный съестной продукт, почему же в театре, в конце-концов, не может наступить переломный момент, когда украинская режиссура будет адекватно оцениваться здесь, на Родине. Десятки талантливых режиссеров, некогда работавших в Украине, возглавлявших и провинциальные, и столичные, и экспериментальные театры сейчас работают либо не работают в Германии, России, США, Канаде. По большому счету они здесь не востребованы. Валерия Бильченко, Олега Липцина, Романа Мархолия, Андрея Критенко знает довольно узкий круг театральных людей, а шире известны Игорь Афанасьев, Григорий Гладий, поскольку у них есть свои верные почитатели в Украине, которых с каждым годом остаётся все меньше. Некоторые из них успешно ставят спектакли на лучших сценах России — в Москве, как Владимир Петров, бывший главный режиссёр Киевского театра имени Леси Украинки, поставивший во МХАТе прекрасный спектакль по пьесе Милорада Павича. В то время как старое поколение театралов, то есть того слоя «интеллигенции», которая считала своим долгом посещать театры наряду с чтением книг, постепенно уходит, приходит новое, формирующееся из совершенно другой среды — среды нуворишей, для которых между походом на спектакль заезжей антрепризы и походом в баню стоит знак равенства.
ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ОЩУЩЕНИЙ
— Последний Ваш пассаж, коллега, кажется, посвящен мне. Если я и не ставлю знака равенства между названными Вами мероприятиями, то лишь по той причине, что пытаюсь чуть тоньше дифференцировать свои ощущения. Когда Вы говорите о том, что для нуворишей нет разницы между походом на спектакль заезжей антрепризы и походом в баню, Вы, как мне кажется, ошибаетесь, поскольку сразу как бы разводите эти два способа времяпровождения в разные углы: театр это хорошо, а баня — плохо. А ведь это далеко не так. В Древнем Риме, как Вы, очевидно, помните, в термах (банях) были библиотеки, там выступали музыканты, а кроме того, как считает Питер Брук, там исполнялись и пьесы Сенеки, оказавшие, как известно, огромное влияние на развитие мирового театра. Традиционный японский театр также сопровождается «чревоугодием». Однако существует и другой аспект этой проблемы, суть которой состоит в том, что как не может медицина лечить только медиков, так и театр, должен быть рассчитан на кого-то, кроме самих театральных деятелей. И в этом смысле я сторонник массового театра, а не сектантства, поскольку именно сектантство представляется мне сегодня наибольшим злом театра (ведь если «группа поддержки» всерьез возьмётся за раскрутку того или иного зрелищного «продукта», она в состоянии внушить потребителю, что ему и впрямь продают нечто очень ценное). Наиболее значимые исторические типы театров — античный, средневековья, Возрождения и т.д. — были массовыми.
— Но история знает и элитарный тип театра…
— Это выдуманная история, которой не стоит доверять, тем более сегодня. Ведь первое условие существования элитарного театра — наличие элиты, причём не только в смысле накопленных капиталов или завоёванной власти, а прежде всего в смысле реального авторитета в обществе. У нас таких авторитетов, как мне кажется, сегодня вообще не существует. Точнее, существуют некие категории населения, которые, публично демонстрируя достаточно маловыразительные актерские ужимки, претендуют на роль авторитетов, но, как мне кажется, эти претензии ничем, кроме амбиций, не обоснованы. Кроме того, мы ведь говорим о театре казённом, спектакли которого финансируются из казны, т.е. из нашего с Вами кошелька, из наших с Вами налогов. Поэтому я — за массовый театр, в котором каждый налогоплательщик что-то найдёт для себя. А претендующие на роль «элиты» — пусть создают себе свой, сектантский театр, как, кстати, это и было в истории, когда создавались придворные, магнатские и крепостные театры, которые не были рассчитаны на широкого зрителя. Пусть будут оба типа театров, лишь бы мы умели дифференцировать получаемые от них ощущения.
— Конечно, мы с Вами совершенно усложняем жизнь театров…
— Не будьте наивны, коллега, никто, никому и ничего не усложняет — не переоценивайте роли наших высказываний. Ведь не считаете Вы, что болтливые едоки в ресторане усложняют жизнь повара. До тех пор, пока они платят деньги за ужин, они ничего не усложняют.
— … Допустим. Но по-вашему выходит, что должен существовать какой-то общепит (массовый театр) для людей с различными вкусами?!
— Не совсем. Это, скорее, предоставленная мне, зрителю, возможность выбирать из репертуара театра именно то, что предназначено для меня. Когда Товстоногов говорил о разной «природе чувств» разных спектаклей, он и это имел в виду.
— В киевском общепите нечто подобное уже существует. Это подземный «Глобус», который киевлянам, судя по посещаемости, очень нравится. Там около десятка видов соседствующих кухонь — выбирай что хочешь, или можешь смешивать украинские вареники с китайским салатом и американской пепси-колой. Вы считаете, что подобный выбор, причем здраво конкурирующих между собой спектаклей, должны предоставлять и киевские сцены?!
— Хоть я и не посещал названного Вами культурного центра, но думаю, что Вы достаточно точно и тонко интерпретируете мою мысль.
— А мы, как заядлые «пекторальщики», будем всё дегустировать и следить, что победит: традиционные вареники или «джиабата» из «Мистер Снека»?
— Победить вообще никто никогда не может, поскольку всегда будет тот, кого я люблю — как человека, художника, и тот, кто мне безразличен. Мой любимый или любимая проиграть не могут. Пусть им забьют хоть тысячу мячей, я всё равно буду их любить. Лишь бы они были живы. Я могу огорчиться за-за их неудач, ошибок и даже глупости, но всё равно для меня они будут лучшими.
— Типично мужское упрямство, нежелание смотреть на вещи объективно, подменяя их иллюзиями и различными играми. Хоть она и проигрывает, и хуже всех, «но я всё равно её люблю!», потому что «она — лучше всех».
— В свете Ваших упреков я задумаюсь: о смысле жизни и дальнейшей дифференциации своих ощущений. А пока — спасибо за приятный разговор.
— На здоровье!
