Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Ольга ГЕРАСИМЬЮК: «Не делать Историю из ничего, но из чего-то сделать свою историю»

7 августа, 1998 - 00:00

Вообще-то, творческая группа программы «Версии» на
канале «1+1» не подвержена каким-либо девизам и лозунгам. Плавно перешедшее
из мистических опусов «Проти ночі», авторское начало ведущей Ольги Герасимьюк
взяло верх и в новых историях о человеческом житье-бытье.

Каждая новая программа совершенно не похожа на предыдущую, да, впрочем,
и на обычную телевизионную передачу тоже. «Версии» жизни по Ольге Герасимьюк
— это действительно своя история, обычная или нет, грустная или веселая,
звездная или приземленная... О жизни творческой и личной наша беседа с
Ольгой Герасимьюк.

— Знаменитый итальянский режиссер Микеланджело Антониони на вопрос о
собственной гениальности отвечал: «Почему бы мне не быть гением с прекрасным
оператором, замечательным художником, талантливым композитором и т. д.?»
Вы можете сказать то же о собственной команде? Ведь «Версии» сегодня делает
вся творческая группа «Проти ночі». Это результат давнего знакомства и
привязанности?

— Знаем мы друг друга довольно давно. С Андреем Нестеренко (нынешним
моим режиссером) мы раньше работали в другой телекомпании, в одной политической
программе. Андрюша был тогда «аксакалом» и настоящим телевизионщиком. Поначалу
даже шефствовал надо мной. И при подготовке нового проекта Андрей был утвержден
единогласно (в смысле безоговорочно мною). Но отношения были отстраненные
— все-таки мы из разных поколений. И вот на «1+1» Андрюша ушел вместе со
мной. Хотя ему это стоило больших переживаний. Но он поверил в меня и очень
меня поддержал. Потом я забрала с собой Зою Приходько (продюсер нашей программы).
С ней я познакомилась еще в далеком детстве: мы сестры. Она психолог по
образованию. Преданный мне человек, мой настоящий талисман. И родство нам
даже помогает не делать реверансы друг перед другом. Игорь Лебедкин (композитор)
— категорически свой. Его ревнуют к нам: работать-то он должен для всего
канала. Его музыка не просто фон программы. Это как еще один рассказчик.
Когда он поработал с нами первый раз, мы поняли, как нам его катастрофически
не хватало. Иногда мы даже прослушиваем программу без музыки и видим, как
это все непрезентабельно без звукового ряда. Верный звукооператор Артур
Ренков — фанат чистого звука. На просьбы поторопиться с работой у него
есть один очень веский аргумент: «Ты скажи, как тебе нужно — быстро или
хорошо?». Даже мой гардероб он контролирует — вопрос, где прицепить микрофон
не такой, оказывается, простой. Сергей Вачи — главный человек по звуку
всего «1+1», тоже очень наш: прощает нам грехи как никому другому. Петя
Яровой — видеоинженер, ему вообще положено работать по сменам. Но с нами
он сидит до утра.

— По слухам, наиболее шокирующим впечатлением последнего времени для
вас (съемочной группы) был «город любви» — Париж. Это очередная версия
Ольги Герасимьюк?

— К сожалению, это правда. Мы поехали на съемки очередной программы
о необычном монастыре в Бургундии под городом Клюни. Настоящая сельская
Франция с коровами на лугу, которых никто не загоняет на ночь в сараи,
с утренним запахом круасанов и шоколада. А главное c настоящим французским
патриотизмом, что нам очень импонирует: они не пускают в себя пагубную
американскую «цивилизацию». Как раз в то время заканчивался чемпионат мира.
И нашему режиссеру (Нестеренко) просто повезло: он так разрывался между
увлечением и долгом, а тут вместе с французами в меленьком кафе, куда каждый
пришел со своим стулом к общему телевизору, он проявил себя как настоящий
фанат футбола. Среди таких патриотично настроенных разрисованных болельщиков
невозможно самому оставаться равнодушным: например, сидеть во время гимна
Франции. И совсем иными настроениями было пронизано пребывание в Париже.
Тогда тоже был национальный праздник — День взятия Бастилии или на французский
манер «День взятия Бразилии». Гуляли мы ночью и впечатления получили отнюдь
не радужные. Начнем с того, что нам не хотели давать комнату на троих (чтобы
оставить вещи) и очень подозрительно смотрели.

— Это в Париже?!

— Да. Смотрели очень строго. И потом все «шесть шагов, чтобы увидеть
Париж» от Нотр-Дама вдоль набережной через Лувр, Версаль, Сен-Жермен до
Эйфелевой башни были омрачены жутким запахом мочи, а отнюдь не французскими
духами. Толпы французов, которых мы увидели, — это были группы цветной
молодежи, причем очень агрессивно настроенной. И полное отсутствие полиции.
Импровизированные рестораны и туалет на одном и том же месте, костры с
жареной колбасой и тут же отправление нужды. Позже к нам начали приставать
под предлогом стрельнуть сигарет и, среагируй мы более резко, все могло
бы очень плохо кончиться. В жутком состоянии духа мы добрались до Эйфелевой
башни, которой «полюбовались» издалека. В этом сердце Парижа было, как
в цыганском таборе: костры горели прямо под ножками башни, беспрерывно
взрывались петарды, мусора и хлама было по колено, в разных местах происходили
«разборки». Андрей даже отказался от снимка на память «с башней», настолько
он был расстроен. Все говорят, «увидеть Париж и умереть». Да, это город
мечты, но тем более грустно то, что в этой мечте уже возможны те же вещи,
что и в обычных малокультурных местах. Именно это было нашим большим разочарованием
— следы наступающего на святыню хаоса. Мы вспомнили о том, что сюда в свое
время наша Ярославна привезла ванну, и французы научились мыться... Понятно,
что наша цивилизация уже завалилась, но обидно, что их тоже.

— А чем-нибудь приятным и обнадеживающим можете поделиться? Как-никак
последняя «встреча с прекрасным» у вас состоялась с Монсеррат Кабалье.

— Конечно, такие встречи бесследно не проходят. Посмотрев программу,
нашему коллеге захотелось купить компакт-диск.

— Хороший критерий оценки программы.

— Приезд Монсеррат был поводом подумать об истинной музыке. Андрей —
фанат рока с электрогитарой и наушниками (чтобы соседям не мешать). Он
посмотрел на Монсеррат и сказал, что все «волосатые могут идти спать».
Степень настоящего у «классиков» сильнее. Мы все в нашей программе ненавидим
попсу, любую. Хотя Андрей внимательно смотрит клипы. Сам он тоже мечтает
снимать клипы. Хвалит работы «Воплей Видоплясова»: у них в клипах действие
соответствует тому, что поется.

— А сами вы какую музыку любите?

— У меня не очень традиционные вкусы. Я люблю крутой мужской голос Удо
Дергшнайтейна. Такой себе старый роковый музыкант.

— Ну, а в связи с приездом оперной дивы, не шокировалa ли вас как журналиста
состоявшаяся или, вернее, несостоявшаяся пресс-конференция?

— Такие фигуры, как Монсеррат, — как звезды: чем ближе к земле, тем
ярче виден мусор, которым земля переполнена. Мне хочется верить, что она
всего этого не заметила — на ее высоту это просто не долетело.

— Что в таком случае вам как профессиональному журналисту ближе и дороже
всего в профессии?

— Я из того поколения журналистов, которое жило, умирало и боролось
при несвободном режиме. Тогда была прекрасная школа. В условиях несвободы
было много порядочных журналистов. Задача написать так, чтобы не замараться,
между строк рассказать о главном выполнялась на все сто. Моя учительница
была фанатичной коммунисткой. Мне были смешны ее убеждения, но я уважала
ее искренность. Она меня учила, что на каждое письмо, даже самое глупое,
нужно ответить. Научить человечности сегодня очень тяжело. Я ненавижу то
время, но и вспоминаю о нем с сожалением. Хотя сейчас мало что изменилось
— все по-прежнему служат. Но раньше служили «на шару», а сегодня — на гонорары.
И сейчас не исправляют своих ошибок, как тогда. И еще я из тех журналистов,
которые с уважением относятся к языку, правильно ставят запятые, знают
что значит каждое слово, а не просто «красиво» пишут. Сегодняшнюю прессу
я знаю не понаслышке. Не сочтите это за подхалимаж, но многие журналисты
«Дня» мне нравятся. В этой газете зачастую отсутствует налет попсовости.
И трудно сказать, можно ли сейчас этому научить.

— А чему вы учите своего сына? Знаете ли вы вообще, как у него дела
в школе?

— К сожалению, да. Вообще-то он не любит, когда о нем упоминают в газетах.
Я-то ему вбивала с детства, что главное — не имя твоих родителей. Он у
меня мятежник. Переходной возраст, знаете ли. В школу хожу редко, потому
что посещение современной школы для всех родителей сегодня — тягостное
испытание. Он дебошир. Я сама как человек взрослый прихожу в сегодняшнюю
школу с большим страхом. Директор там кричит, как заведующий овощной базы.
Жаль сына и его ровесников. Вообще, я неправильная мама: не использую служебное
положение.

— А желание повторить родительский путь у него не возникает?

— Не думаю. Детям сегодня очень тяжело — даже родители не знают, что
делать. Я ведь тоже не сразу себя нашла. Тем не менее он любит программу
и подрабатывает иногда универсальным ассистентом (оператора, звукорежиссера...).
Обычно родители не хотят, чтобы дети повторяли их путь...

— А хоть помощь по дому со стороны домашних ощущается?

— Устроить уют в нашем доме довольно сложно: нужно вызвать бригаду строителей
и бабушек-надомниц. Муж мой, писатель, тоже летает в эмпиреях. Говорит,
что уберет квартиру, разберет книжные полки, а сам зависает у книг. Вот
только если кот мой сиамский все разбросает, пристыженные этим зрелищем,
мы убираем.

Полина ПОПОВА
Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ