Мне нравится наш роддом. Потому что за последние десять лет он стал красивее и чище. Например, на фасаде повесили новую сверкающую вывеску: «Мы всегда думаем о Вас». И внизу подпись меленько — «Тефаль». Красиво и трогательно. Правда, мы сначала не поняли, кто это — Тефаль, но потом нам объяснили, что это девичья фамилия нашей заведующей.
Мне нравится наш роддом. Потому что я до сих пор чувствую тут свою нужность. Вот, пожалуйста, молодой очкарик кого вы думаете зовет: «Аленушка, передайте это, пожалуйста, в третью палату близняшкам, Фрэнку и Ванессе»? Меня зовет. А мне что? Мне не жалко... Единственное, поскольку пакет запакованный, подношу его к уху — не тикает ли (сами знаете, времена сейчас неспокойные) и бегу на второй этаж.
В третьей палате улыбаюсь во все четырнадцать зубов (хотя кто там считает?) двум малышам, закутанным в одеяло цвета американского флага, беру от их издерганной мамаши две зеленые купюры и иду пить чай. С калиной. За последний год столько скопила, что могу себе и не то позволить. Мою таксу все знают — за каждый гамбургер, отнесенем горбу доставленный мамаше ребеночка с не нашим именем беру по две бумажки, а за наши имена — одну. Вот на этих двух бумажках и разбогатела. Повывелись нынче все Аленушки, перекрасились в модный баклажановый цвет. Одна я осталась. И еще Татарский — чудак, отец одного из новорожденных, которого у нас все знают, кажется, он слегка «того», свихнулся на патриотизме. Ходит в вышитой сорочке и всем новорожденным, которых называют не по-нашему, показывает кулак.
Мне нравится наш роддом. Потому что чего тут только не бывает. Недавно иду на работу, смотрю — перед входом стоит беременный мужчина и со всеми за руку здоровается. Испугалась я, думаю: неужто взаправду Шварценеггер из того кино про беременных мужчин к нам приехал, или привиделось? Но подхожу ближе —действительно стоит. И говорит мне человеческим голосом: «Я — ваш будущий президент». А я ему и отвечаю: «Это я — ваша тетя!». Тут настал его черед пугаться, он за сердце схватился, руки от живота отпустил, а оттуда кульки с сахаром попадали. «У меня негде! — кричит. — Я хоть и кандидат, а сам с мамой живу на кухне... коммунальной». Вот странный, я всем тетей представляюсь, и платье розового цвета, и вон той блондинке за углом, поскольку знаю их всех с пеленок, но это же ничего не значит...
В общем, раскричался этот Шварценеггер , заявил, что я испортила ему всю предвыборную кампанию, что он хотел, как Кеннеди, казаться простым и доступным, привез сахар роженицам, а теперь — все.
После этого наша заведующая плакала, потому что она любит сладкое, а Глаша из первой палаты смеялась, так как этот случай помог ей определиться с самым главным — судьбой сына Симона, которому Татарский уже дважды показывал кулак. Глаша решила отдать его в политические лидеры — чтобы раз в четыре года, как и тот Шварцезывая у людей положительные эмоции,и фотографировался на фоне олимпийских чемпионов, потому что фон, на котором снимаются президенты, тоже имеет значение... Фу, заумь какая! А потом удивляюсь, отчего вдруг накатывают депрессии?
...В регистратуре мне всегда рады. И я рада, но не им, а их кондуиту, то есть, книге, куда всех детей записывают. Как почитаю эти удивительные сочетания имен и отчеств, начинаю хохотать так, что на улице слышно. Один раз дедушка с внуком зашел, спрашивал, где тут можно купить билеты в цирк, второй раз Хазанов примчался — поинтересоваться, чего такого нового написал Жванецкий. Какой там Жванецкий? Вы только послушайте: «Чак ВаЛистаешь кондуит, и понимаешь — тут этим деткам не жить. Родители загодя готовят их к тому миру, где все предопределено, где получают не по две зеленые бумажки и где с такими именами принимают за своих.
Ну и Бог с ними. Каждый ищет свое место под буржуйкой. Вот Татарский — сына Орестом назвал. Представляете? На него весь роддом ходит смотреть. Говорят даже (но... это по секрету), что Татарский хочет сыну фамилию изменить — чтоб звучала больше по-украински — Татарко или Татаренко — еще не решил. Бедный, перечитался Пелевина — знаете писателя такого? Толстого знаете? Ну да. Толстой тоже писатель... И теперь пишет украинскую идею, утверждая, что все наши проблемы — от ее отсутствия. Спонсор проекта — вибротренажеры от «Идеа студио» (извините за рекламу — просто лишняя копейка никогда не помешет).
Ой, меня зовут в операционную. На вундеркинда посмотреть. Девочка. Только-только на свет появилась, к груди материнской ее прижали, а она вырывается, тянется ручонками к выбившейся прядке маминых волос, заправляет ее за ухо и только потом приступает к трапезе. Врачи ахают. Талант! Талантище! Врожденное чувство прекрасного. Стилист. Имиджмейкер. Ее ждет большое будущее. Скорей в кинофотоархив на Соломенке, записаться в очередь на просмотр фильма «На прицеле ваш мозг» — инвентарный номер 10216. Кино советское, но про то, как надо имиджи «мейкать». Говорят, перед прошлыми выборами его просматривали штабы всех кандидатов и по нескольку раз. Интересно, Шварцнейгер смотрел? Ему бы не помешало — наглядное пособие, уроки жизни.
Ох, намаялась. Хочется послушать тишину. Но из пятой палаты орет, аж надрывается, магнитофон, перекрикиваемый еще одной новой украинкой Дуней — ей повезло, она замуж за музыканта вышла, оперного, как его, не Басков, а... ну, не важно, в общем. Так она сына теперь тоже готовит на музыканта. Потому что против генов не попрешь. Целыми днями они поют новый гимн России — Дуня говорит, что музыка в нем хорошая, вон скольких пережила. А с другой стороны — это мелодия чужая, не наша, так пусть она сыну еще с детства надоест, опротивит. Музыкант — это почти как президент — говорят, музыкой и убить можно (так в древнем Китае делали), музыка много власти дает, а от проблем всяких освобождает — никто тебя не упрекнет, к примеру, что эту музыку ты написал на русском... Дуня, Дуня, неужто тебе спать не хочется? День такой длинный был и беспокойный. Только телевизор убаюкивает, сказку поет. Сейчас, например, полноватый потный депутат с тихим голосом сетует: главная проблема этой страны заключается в том, что она сама не знает, к чему идет. Что ни один человек не может сформулировать идею хотя бы своего существования. Чудной! Пусть приходит и смотрит на нас и на наших детей — этим новорожденным жить дальше, они еще не умеют говорить, но уже знают, чего хотят. Пусть даже не сами знают, пусть за них знают, но знают искренне и честно, что Фрэнками и Ванессами им будет лучше. Так что хотите — приходите, не хотите — все. Спокойной ночи. Будем спать. Не шумите больше!.. Ну ты посмотри... кто это там ходит? А, это он... Ну, тогда не обращайте внимания. Это Татарский снует по коридорам взад-вперед и ломает голову. Над украинской идеей и на украинском языке. А когда мимо проходит какая-нибудь слегка беременная барышня со словарем американских имен, он умоляет ее не дурить. И говорит, что к тому времени, как ее ребенок подрастет, он обязательно придумает что-нибудь такое, чтобы этому ребенку хотелось и моглось быть украинцем и жить в этой стране. Будущие мамы думают. И Татарский думает. Тс-с-с! Не мешайте им. На раздумья и до совершеннолетия их чад у них осталось только 18 лет...
