В этом селе День Победы — праздник такой же, как и Пасха. Здесь отмеряли время, годами перетряхивая воспоминания, от одного партизанского слёта к другому, а к генералу Федорову ездили в Киев с любой проблемой как к отцу родному... Если бы не красные партизаны — Лобну постигла бы судьба хутора Окурика. Фашисты расстреляли или сожгли живыми почти всех его жителей (62 человека) только по подозрению в связях с «народными мстителями». Или судьба лесного села Чапче — люди спаслись, а хаты не осталось ни одной... Если бы не партизаны — Лобна и не возродилась бы после войны — новая власть активно проводила ликвидацию хуторов. Даже сегодня малодействующий музей партизанской славы (благодаря которому в свое время в Лобны проложили «дорогу жизни») спасает село: пока он существует, сюда наведывается хоть изредка власть.
«ХЛОПЧИКИ-БАНДИТИКИ...»
Первые партизаны (если их можно так назвать...) появились в окружающих лесах на второй же день после начала войны. Рядом Брестская крепость, а немец, как говорит местный старожил Алексей Артемьевич Полищук (более известный по уличному прозвищу «Лёш»), «наступал молниеносно». Разрозненные группки бойцов «легендарной-непобедимой» бродили от хутора к хутору, от хаты к хате... Лес прятал (а люди кормили!) и одиноких воинов УПА — больших отрядов повстанцев в округе не было, они дислоцировались в районе Рафаловки, в более южных маневицких борах и соснячках. Наконец, хотел есть и немец-оккупант. Поэтому люди боялись всех, кто приходил ночью, и отдавали часто последнее.
В 43-м в районе Кухотской Воли неподалеку Лобны откуда-то появились и стали лагерем неизвестные вооруженные люди — и также начали трясти риги и кладовые... Народ сначала называл их, как и всех других ночных гостей, «бандитами».
— Ой «хлопчики-бандитики», не забирайте, у меня 12 детей! — причитала женщина с хутора около Кухотской Воли, спасая запасы семьи...
Район Кухотской Воли был первым местом дислокации партизанского соединения бывшего первого секретаря Черниговского обкома партии Алексея Федорова. Из черниговских лесов с ним вышло полторы тысячи человек, а в Лобны пришло уже три тысячи. Всех нужно было кормить. Впоследствии около Кухотской Воли партизаны обустроят свой аэродром, куда по ночам местная ребятня (среди них и будущий «Лёш») будут бегать смотреть, что на этот раз сбросит самолет с Большой земли... Партизанской базой станет Лесоград — непроходимые чащи у Лобны. Выкопают сотни две землянок, обустроят самодельную мельницу (поставят жернова молотить зерно), из парашютов будут шить одежку, построят свою сапожную мастерскую, медпункт (и партизанский врач Гнедаш спасет жизнь не одному местному жителю)... Заведут и своих коров. Дядя «Лёш» вспоминает, что обеспечение красных партизан осуществляли мобильные группы снабжения: на каждые десять хат — свой «старший», десятник, он и определял («Лёш» дипломатически говорит: «Маневрировал...»), кто из крестьян и чем (коровой или «телкой») должен пополнить партизанскую кладовую... Держали люди очень много овец, хватало и себе, и партизанам. Пекли по очереди крестьяне им и хлеб, ткали полотно...
— Да всякие люди в хату по ночам приходили... — вспоминает Мария Александровна Куницкая, уроженка села Зализница. — Один весь хлеб заберет, а другой буханку хлеба детям оставит... Свиней в округе просто перестали держать, потому что не одни, так другие заберут! Говорили, что и федоровцы сначала не гнушались мародерством, но после того, как одного грабителя расстреляли перед строем, о подобном не слышали.
ЛОБНЕНСКИЙ «СУСАНИН»
Среди лобненцев есть немало людей, у которых были более тесные, чем у других, отношения с партизанами. Так, свекор Марии Куницкой, Павел Иванович, после войны был «вхож» в киевский кабинет генерала Федорова.
— «А чего нет Павла Ивановича?» — спросил Федоров (жесткий, бывал сентиментальным, — Aвт. ) на открытии музея партизанской славы. И когда услышал, что отец уже умер, даже заплакал, — вспоминает невестка.
Хата Куницких стояла на опушке, и именно в ней партизанский генерал приказал устроить дозорный пункт, так называемую заставу. С большой семьей Павла Ивановича (десять детей) в ней жили человек с десять партизан. Жили как одна семья, если голодали — то вместе. Но на ночь старый Куницкий старался дома не оставаться: полищуку и лес — хата, а на случай чего хозяйская «шкура» более целая будет (потому что детей, была надежда, не зацепят!).
Но в каждом хуторе на зиму были квартиранты из числа красных партизан! Как повернуть, не доезжая Любешова, направо в сторону Зализницы, в поле на краю леса (в направлении села Судче) еще можно увидеть старую хату большого рода Бренчуков. Вся жизнь (потому что дальше Зализницы не были) вместилась в ней для двух сестер — Анны и Ликеры. Хата — это одна большая комната с некрашеным полом, и хотя гостей не ждали, но «вылизана» она до блеска! Сестры помнят грузина Ломидзе, партизан Сашу и Васю, как заказывали им варить кушать... Может, и были у ребят-партизан в отношении девушек определенные намерения (война симпатиям между молодыми не мешала!), но мать, оберегая, сама становилась к плите. Любимые Анны и Лукеры не вернулась с фронта, так и получилось, что доживают жизнь одни-одинешеньки...
Война ломала не только судьбы — характеры людей. В одном из соседних сел (Лобну в таких случаях обходили!) федоровцы «одолжили» у дяди Тадея коня. Тот, поразмыслив, что у соседей не забрали, а только у него, заявляет... в любешевское гестапо. Приехали каратели и расстреляли и сожгли дома всех соседей (хотя те ни сном ни духом не были причастны к акции партизан!). Удалось убежать босой по снегу Текли Бас (ныне Хомич), она еще живет в селе Рудка... Текля лежала среди убитых, а потом вскочила и убежала, хотя в нее стреляли. Спустя некоторое время ночью партизаны расстреляли семью Тадея и сожгли его хоромы...
Федоров пришел в Лобну летом 43-го, а уже на праздник Покровы 14 октября село было жестоко наказано за сотрудничество с партизанами. Каратели ехали на возах и жгли все хаты подряд, хотя с десяток таки не дожгли... Людей спрятал лес, а один человек, Ковальчук Николай, то ли не успел, то ли не испугался — встретился с немцами посреди села. «Парт изаны есть?» «Да третий день не видел...» Повели его с собой. Ковальчука называют лобненским «Сусаниным». Отошел он с немцами с километр, когда со стороны партизанской заставы прозвучал выстрел... Поняв, что он сказал неправду, каратели его пристрелили. А сказал бы, что партизаны есть, вероятно, был бы жив. Потому что «народные мстители» — совпадение это или случайность? — в Лесограде и не были, говорят, передислоцировались в другое место.
«ЗДЕСЬ БУДЕТГОРОД-САД»!
Дядя «Лёш» почти четверть века отлесничил в Лесограде, на месте бывшей партизанской базы. Жалеет старый древний лес: в 50-е годы истребили сплошными рубками и сплавили по рекам «на стройки коммунизма». Но и нынче в небольшой Лобне — 5 пилорам день и ночь режут... В сегодняшней Лобне — крайней точке Волыни, географической «глуши», — поражает большое строительство. Жилье возводят по большей части за деньги, заработанные рабским трудом в России, Беларуси... Причем, хотя живут в лесу, «модными» становятся хаты из кирпича (с ванными и туалетами!). Зализницкий сельский председатель Галина Римарчук говорит, что Лобна никогда не имела и не имеет генерального плана застройки (!), а здесь уже до 200 хат!
Как не вспомнить слова генерала Федорова: он так любил повторять, что после войны в Лобне «будет город-сад»?! А после войны на месте Лобны едва не встал лес... Не на одном участке с пахотной землей уже и посадили лес, «сплавляя» заявления на строительство хат в соседнюю Зализницу... Люди имели надежду на Федорова, который «поможет выписать лес или шифер», «поможет отстроиться», а власть преследовала, потому что боролась с хуторами...
Спас село от вырождения музей партизанской славы и его основатель известный учитель-краевед Алексей Иванович Бренчук. Началось все с интереса, кто из бывших партизан живой. История же создавалась здесь, и детям было очень интересно расспрашивать бабушку или дедушку («Сколько было юных энтузиастов!..» — вспоминает Алексей Иванович). Собран уникальный, богатейший материал. В Лобну начали приезжать бывшие партизаны. Районная власть иногда и сердилась, потому что бездорожье же — страшное! («Объезжали далеко через лес, урочище «Горы», в тракторе, в соломе...» — вспоминает работница музея Люба Григорьевна Черевко). В году 68-м без предупреждения заехал сам Федоров, побродил по округе, не сразу попал на свою же базу... И когда по поручению общины Алексей Иванович Бренчук опять поехал к нему в Киев, Федоров посодействовал, чтобы проложили в Лобну дорогу.
Старожилы рассказывают, что с простыми людьми Федоров все же не очень контактировал. Как классическую быль пересказывают историю с тетей Мокренькой. Во время войны генерал любил бывать на «вечорках» на хуторах. Любил танцы «под гармошку или под скрипку Марка», охотно приглашал танцевать девушек и баб. После войны во время очередного визита в ранге народного героя в Лобну с группой женщин бросилась к нему тетя Мокренькая и начала просить о пенсии (Федоров был министром социального обеспечения). А поскольку не могла подобрать слов, чтобы напомнить о себе, так и сказала: «Но мы же с вами вместе... гуляли!» (подразумевалось — веселились на вечорках...). Тетю здесь же отвели под руки крепкие ребята, а Федоров прошел мимо женщин, как сквозь стену...
Но музей действовал, приезжали экскурсии, проводились партизанские слёты — власть вынуждена обращать внимание на Лобну. На фермах должен быть «блеск», в селе «марафет»: построили медпункт, магазин, писали к Федорову, чтобы помог открыть библиотеку — и она действует до сегодняшнего дня. Составили техническую документацию на водопровод, обещали открыть отделение связи, завод по переработке грибов и ягод (а именно они кормят Лобну!)... Но уже началась перестройка...
В лобненском музее партизанской славы тихо, холодно и... влажно. Протекает крыша. Экскурсионные автобусы понемногу забывают сюда дорогу: перевозчики не хотят бить автобусы по ямам. Однако в годовщину прихода федоровцев на Волынь или в День партизана (отмечают традиционно в сентябре), в Лобне опять будет едва не престольный праздник, на который приглашают родственников, сходятся люди из соседних сел.
