Волонтеры проекта «РосУзник», который существует с 2012 года, уже отправили политзаключенным в РФ почти 9500 писем. В последнее время через электронную форму ресурса (rosuznik.org) десятки писем передали украинским «узникам Кремля». Яна Гончарова, координатор «РосУзника», в проекте — с августа 2015 года, как раз со времени, когда в Ростове-на-Дону, где живет, нелепо судили украинцев Олега Сенцова и Александра Кольченко. Сегодня Яна переписывается со многими украинскими политзаключенными в России. Сколько писем отправила всего — и сама не знает, но точно больше тысячи. «День» расспросил Яну Гончарову о том, как писать узникам совести, чтобы весточка дошла, почему письмо может забраковать цензура и какова вероятность, что Сенцова, Кольченко, Афанасьева и Солошенко все-таки передадут Украине.
«РЕБЯТА ЗА РЕШЕТКОЙ ПОНИМАЮТ, ЧТО ОНИ НЕ ОДНИ»
— Яна, когда обратили внимание на тему украинских политзаключенных в России? Почему она для вас важна?
— Активно вникать и заниматься проблемой я начала в августе прошлого года, когда в Ростове-на-Дону проходил суд над Олегом Сенцовым и Александром Кольченко. Когда узнала подробности их дела, была возмущена, так как было очевидно, что дело сфабриковано. В тот момент я не представляла, чем могу им помочь, и решила хотя бы написать письмо со словами поддержки для Олега, а потом и для Саши. Мы очень сдружились с ребятами, как и с Геной Афанасьевым, Надеждой Савченко. Потом пообщалась с активистами украинского Центра Гражданских Свобод, и мы договорились, что я также буду писать остальным украинцам, у многих из которых ситуация намного хуже, чем у «популярных» узников.
Самое важное в этой деятельности — то, что ребята за решеткой понимают, что они не одни, чувствуют поддержку. Зачастую письма — единственный источник информации. Письма позволяют отвлечься, улыбнуться, попутешествовать с автором письма, пережить какие-то события. В камере, где изо дня в день не происходит ничего нового, очень важно понимать, что жизнь идет дальше, что твои близкие остались с тобой, что ты не один.
— Как активно сейчас поддерживают «узников Кремля»?
— Больше всего, конечно, поддерживают Надежду Савченко. На ее имя изо дня в день приходят десятки писем. Остальным пишут меньше, но я знаю, что многие пишут напрямую — минуя «РосУзник», и это тоже очень хорошо.
ФОТО АРТЕМА СЛИПАЧУКА / «День»
Письма приходят из разных уголков планеты. Больше всего — из Украины и России, есть письма из Канады, США, Австралии, много писем от украинцев из Европы, недавно нам прислали письмо для Надежды члены Европарламента.
— И как ситуация с письмами украинцам отличается от ситуации с другими узниками совести? Все-таки, украинским заключенным сравнительно большое внимание уделяют медиа.
— На самом деле украинские и российские политзаключенные — это две разные аудитории. Есть какая-то часть людей, которая пишет и тем, и другим, но зачастую те, кто пишут Карпюку и Афанасьеву, не пишут Навальному или Бученкову (речь идет о Дмитрии Бученкове, фигуранте «Болотного дела». — Авт.).
В России уделяют внимание своим узникам, но здесь ситуация сравнительно стабильная, кроме новых арестов, ничего не меняется: УДО (условно-досрочное освобождение. — Авт.) не дают, помещают в ШИЗО (штрафной изолятор. — Авт.). Количество писем, я думаю, примерно одинаковое.
«В НЕКОТОРЫХ КОЛОНИЯХ ПЕРЕПИСКА — ЭТО ИНСТРУМЕНТ ДАВЛЕНИЯ»
— Сколько писем доходит до украинских заключенных, а сколько — не пропускает цензура? Все ли могут их получать вообще?
— Цензура писем в колониях — это очень сложная и чаще всего непонятная система. В каждой колонии свои правила и свое отношение к переписке. Например, Николаю Карпюку и Станиславу Клыху не передали ни одного моего бумажного письма, хотя их было отправлено более десяти. Цензоры не объясняют, почему забраковали корреспонденцию, хотя заключенному должны сказать, что ему поступило письмо, но не прошло цензуру. С введением системы «ФСИН-письмо» (сервис отправки электронных сообщений, который работает на базе учреждений Федеральной службы исполнения наказаний РФ. — Авт.), по крайней мере, одно письмо им передали, но ответ пришел лишь от Николая.
Если не брать в расчет Карпюка и Клыха, по моим примерным подсчетам доходит около 70% процентов писем от «РосУзника». Ситуация с письмами от родных чаще всего хуже — знаю, что некоторые не получают писем от семьи, либо получают одно из десятка. В некоторых колониях переписка — это инструмент давления: заключенным не отдают их письма, либо специально их портят, заливают водой. Бывают случаи, когда не дают бумагу для ответа, не выдают конверты, которые мы вкладываем.
Переписка заключенных регламентируется законом, они все имеют право получать и отправлять письма и телеграммы, даже четко прописаны сроки, в которые цензура должна проверять корреспонденцию. Но доказать, что письмо не выдали или не отправили, практически невозможно.
— Правозащитники говорят, что письма нужно писать только на русском, без радикальных заявлений. А можете подробнее рассказать, что делать, чтобы письмо дошло?
— Действительно, письма лучше писать на русском, потому что цензоры не будут искать кого-то, кто им переведет их. Только у Надежды Савченко цензоры вынуждены переводить с украинского корреспонденцию, которую она пишет. В остальных случаях письмо, скорее всего, забракуют.
Все письма, поступающие на «РосУзник» на других языках, я всегда перевожу — чтобы повысить шансы получения. Письма должны быть «домашними», объясняет техподдержка «ФСИН-письма». В целом так и есть — пишите о своей жизни, о событиях, о политике, о погоде. Чаще всего цензура достаточно лояльна, если нет «особых распоряжений».
— А какие возможности для отправки писем есть у украинских узников? Как часто они могут это делать?
— По сути, переписка заключенных ничем не ограничена, они могут писать хоть каждый день. По факту, она может ограничиваться отсутствием бумаги, ручки, конвертов, когда им просто не выдают этого, либо принадлежностей нет в «ларьке», где их можно купить. Некоторые жалуются на отсутствие времени или событий — не знают, о чем писать. Если вы пишете самостоятельно — обязательно вкладывайте бумагу для ответа и конверт с марками. Конверт можно даже заполнить в поле «отправитель», чтобы им не мог воспользоваться кто-нибудь другой.
«ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ КАТАСТРОФИЧЕСКИ МАЛО»
— В конце прошлой недели появилась информация, что Сенцова, Афанасьева, Кольченко и Солошенко Россия может передать Украине. При этом, например, Афанасьеву не удовлетворили ни одного ходатайства по обжалованию взысканий. То есть, относятся к украинцам сурово. Как оцениваете возможность передачи их Украине?
— Да, Украина делала запрос о передаче четверых узников для отбывания наказания в своей стране, и Министерство юстиции РФ дало ответ, что ФСИН поручили подготовить документы для изучения возможности такой передачи. Радоваться пока рано, это еще не значит, что их действительно передадут. Сложно что-то прогнозировать в такой нестабильной ситуации, тем более, переговоры ведутся давно и, видимо, уже были сорваны.
Как мне кажется, отчет Эллы Памфиловой (до 25 марта 2016 года — Уполномоченный по правам человека в России. — Авт.), в котором «проясняется гражданская принадлежность» Сенцова и Кольченко — это хороший знак (речь идет о признании наличия украинского гражданства у заключенных. — Авт.). Ведь по закону невозможно передать граждан России для отбывания наказания в Украине.
То, что Минюст не отказал сразу — тоже может говорить о положительном развитии событий. По данным Министерства иностранных дел Украины, процесс может занять от полугода до года, но, думаю, при наличии определенных политических договоренностей это может произойти и за месяц-два. Все зависит от переговоров на высших уровнях.
— В Ростове-на-Дону вы участвуете в разных публичных акциях: и в поддержку Надежды Савченко, и каких-то стебных — например, связанной с падением курса рубля. Насколько это безопасно? И как много у вас единомышленников?
— Для Ростова — города с населением почти полтора миллиона — единомышленников катастрофически мало. Наш «костяк» — примерно двадцать человек. Пока что в Ростове органы власти не уделяют нам повышенного внимания, все проходит спокойно, хотя за прошлый год из-за преследований из города выехали два активиста.
Акции проходят без эксцессов, в основном потому, что нам не позволяют собираться в людных местах. В России мы вынуждены просить разрешения на каждую акцию и митинг, и идти туда, куда позволит администрация. Правда, в прошлом году на организатора акции «За мир в Украине», приуроченной ко Дню независимости Украины, напал некий человек в форме, «ветеран Новороссии», и порвал ему плакат, но полиция пресекла этот конфликт. В России вообще опасно выражать мнение отличное от «политики партии», но у нас пока не было жестких задержаний и заведения административных или уголовных дел, как это сейчас происходит в Москве.
