КГБ, хладнокровно убивая его (а в том, что это было именно убийство, причем умышленное, сомнений уже практически нет, несмотря на официальную версию лагерной власти: «смерть от сердечного приступа»), очень хорошо осознавал, что творит. Ведь смерть человека такого масштаба, как Василь Стус, наделенного не только гениальным поэтическим даром, но и редким чувством Чести (не это ли является самым большим дефицитом в наше время кривых, фарисейских компромиссов, самовлюбленного, безопасного «патриотизма» и липкой лжи), европейски образованного и в то же время убежденного украинского националиста — смерть такого человека влияет и опасно (пагубно!) влияет на само будущее нации. Здесь и понимаешь смысл вроде бы сухого, академического высказывания: «Роль личности в истории»...
Потому что нам жгуче остро не хватает Василия Семеновича Стуса. Не хватает именно сегодня, среди ада войны (все-таки Отечественной, а не АТО), среди кризиса доверия к «власти сцены Майдана», среди лукавства политиков (Стус презирал их и заявлял об этом многократно, начиная еще с короткой автобиографии в 1969 г.), демагогии и популизма (не только того, о котором так любят говорить вскормленные властью эксперты и журналисты, но и популизма самой власти, являющегося наихудшим) — и в то же время «невозможного» (казалось бы) самопожертвования, героизма и доблести. Когда не взвешивают «баланс сил» свой и противника (что есть у меня, у нас — а что у врага?) — а просто идут по призыву души, совести и Чести. Так, как это делал Стус. Потому что не мог иначе. Потому что видел не только поэтически, через символику, но и конкретно, реально, почти физически свой «порабощенный народ» (именно это слово у наших властей предержащих иногда вызывает пренебрежительную улыбку), за честь которого считал своей обязанностью «поставати до загину». Здесь и видим духовное, мировоззренческое родство Стуса с Шевченко — без преувеличения и лишних «постаментов» обоим.
ФОТО ПАВЛА ПАЛАМАРЧУКА
А больше всего сегодня востребовано уникальное качество Стуса — как бы трудно ни было, всегда говорить своему народу правду, даже беспощадно жестокую (тоже сугубо шевченковская черта!). Друг и соратник Стуса Евгений Сверстюк писал об этом так: «Он (Стус. — И. С.) готов самокритично вносить поправки на фоне нестерпимых обстоятельств, что тоже влияет на характер мышления, но не готов уступать правду, на которую принято было закрывать глаза. В этом непреходящая ценность Стусового слова: открыть глаза на правду и напоминать, что все действительно живое стоит на правде» (а какова конкретная цена этой «правды»? — спросит кто-то из «опытных», «бывалых» депутатов.).
Моральный призыв и завещание поэта поражает еще и тем, что Стус требовал по наивысшему счету прежде всего с себя, лично, а не с других (к сожалению, надо признать, что эта планка является слишком высокой и сегодня). В то же время он хотел и умел жестко расставлять точки над «і», без иллюзий и без склонности верить в то, во что хочется верить, а не в то, что видит реально собственными глазами (недостаток, до сих пор не преодоленный нами). Он всегда был далек от самообмана. Вот строки из «Лагерной тетради» Стуса: «Украинский интеллигент на 95 % чиновник и на 5 % патриот. Следовательно, он и патриотизм свой хочет оформить в бюрократическом параграфе, его патриотизм и неглубокий, и ни к чему не обязывает. Потому что на Украине до сих пор не создано патриотической гравитации. Введенная в систему государства, эта интеллигенция не ощущает никакого долга перед народом, который так и не забыл индивидуальное лицо. Эта интеллигенция официоза, стремясь жить, идет к бесславной смерти, мы, узники истории, — идем в жизнь (когда только она, жизнь, примет нас, через сколько поколений?)».
И еще оттуда же, из «Лагерной тетради», — слова, которые трудно читать охладевшим сердцам: «Жутко ощущать себя без края своего, без народа, которых должен творить сам из своего изболевшегося сердца (тоже Шевченковская трагедия. — И. С.). Может, выпало жить в период межвременья, может, когда исторические условия изменятся (но — к лучшему ли?), можно будет проявить это жизненное течение народа, его жизненный порыв. Отсюда и наше суперотчаянье, кусючесть душ, что проявляется и среди лучших. Но пока я не вижу — никого и ничего. Никакого знака надежды». Вспоминаются и трагические строки Стуса: «Нема мені, Нема мені Вітчизни, Нема мені Вітчизни — ні, ні, ні...».
Это писал человек, влюбленный в Украину до высшего «напряжения», буквально «до белого камня» — но способный избежать лести народу, одинаково унизительной и для того, кто курит этот фарисейский «фимиам» («мы — самая древняя в мире нация, самая талантливая, самая мужественная, самая свободолюбивая, непобедимая» и т.п.), и для самого народа тоже. Врожденное чувство достоинства и чести не позволяло Василию Семеновичу вести себя так. Потому что он действительно глубоко уважал свой народ.
Стуса, истинного европейца по мировоззрению, художника предельно широкого диапазона (блестяще переводил Рильке, Гарсиа Лорку, Верлена; блестяще знал западную философию ХХ века — и это очень важно; ненавидя московский империализм, в совершенстве знал и любил творчество Цветаевой, Пастернака), враги систематически обвиняли в национализме. Он отвечал на это с достоинством: «Я не боюсь, что меня некоторые судьи могут обвинить в национализме — уже хотя бы потому, что совесть меня может грызть только за то, что никогда, по-видимому, по силе не приравняюсь к шовинизму тех судей». Вот за это высокое чувство личного и национального достоинства и ненавидели поэта власти предержащие. За это и убит он.
Мы сетуем на отсутствие моральных авторитетов нации. Это — действительно трагическая проблема; надо осознавать, что речь идет о мощном факторе, который ощутимо влияет на ход истории, не меньше, чем наличие материальных ресурсов. Стус, если бы дожил до Независимости, до Революции Достоинства, стал бы, несомненно, одним из высших духовных кормчих Украины. Это понимали и враги. Его нет среди нас уже 30 лет. Ведь физическая гибель великих не означает духовную смерть их идей. При одном непременном условии — если есть Народ, способный воспринять эти идеи, подражать им. И, если нужно, пойти на муки («Караюсь, мучусь, але не каюсь» — Шевченко). Так, как это делал Василь Стус. Героизм Революции Достоинства дает определенные основания надеяться на то, что такой народ рождается. Вопреки нерадивости политиков, иллюзиям миллионов, «многоходовкам» кремлевского царя.
