Январь 1953 года, громкие события, известные как «дело врачей»... Драматичные поединки, которые, в сущности, в героическом противоборстве с грозной силой принуждения вынужден был вести, в потоке тех недель, киевский терапевт Иванов, сегодня мало кому известны. Но ведь именно он, верный совести, возможно, в чем-то спас от неправедного суда оговоренных Лубянкой своих коллег в Москве. После 5 марта, когда не стало генералиссимуса, об «убийцах в белых халатах» вдруг замолчали. А в апреле выпустили из застенков и признали невиновными. Однако все могло обернуться и иначе. В том, что шедший на больших скоростях облыжный процесс, пусть на несколько дней, забуксовал, свою роль в опасном спектакле жизни сыграл Вадим Николаевич Иванов.
Но что это был за страшный разворот? 13 января появилось сообщение ТАСС «Об аресте группы врачей-вредителей». Среди них упоминались, в частности Вовси, Василенко и другие. Целью заговорщиков, якобы, являлось: неправильным лечением умерщвление руководителей партии и правительства. Шабаш вокруг «потери бдительности» нарастал. Разоблачительница схваченных «преступников» была награждена орденом Ленина. Впрочем, указ потом отменили...
О том, что провокация может случиться, профессор Иванов, один из крупных ученых-медиков своего времени, заподозрил раньше, просто он не ведал дня и часа. На раздумья натолкнуло исчезновение с титула журнала «Клиническая медицина» фамилии его главного редактора Владимира Харитоновича Василенко, в былом близкого сотрудника Н.Д. Стражеско в его киевской клинике. Осторожный зондаж подтвердил, что «изымают» врачей, так или иначе причастных к работе в кремлевской больнице. О своей судьбе Иванов не волновался, его беспокоило иное — возможное вовлечение его в инсинуации их организаторами как своего невольного рупора. Предчувствие подсказывало такую дьявольскую интригу: профессор Иванов был лауреатом Сталинской премии, председателем ученого совета Минздрава УССР, заслуженным деятелем науки, а для следствия — нейтральной благозвучной фигурой, на свидетельство которой клюнет и заграница. И осенью 1952-го профессор предусмотрительно слег в постель...
В месяцы после краха «дела врачей» в Киевском медицинском институте, где я был тогда студентом, распространилась легенда, что в поезде, в одном из вагонов которого заведующего кафедрой терапии Иванова насильно, чтобы добиться его подписи под фальшивкой, везли по «делу врачей» в Москву, он разыграл инфаркт. Его вынуждены были госпитализировать в районную больницу по дороге, и так он уклонился от позорного шага. Все, конечно, восхищались его поступком. На самом деле все обстояло не совсем так... В замечательной книге «Воспоминания киевского профессора медицины» один из ближайших сотрудников и учеников Иванова Анатолий Петрович Пелещук (в нынешнем году исполняется 100 лет со дня его рождения) коснулся этой истории. Я много лет дружил с той славной личностью. Однажды в скромной квартире на Вышгородской Анатолий Петрович рассказал мне о подробностях тогда уже далекого драматического поединка...
Иванов не был здоровым человеком, он страдал гипертонической болезнью и стенокардией. В ту осень состояние ухудшилось. Оно не было фатальным, однако давало повод оборудовать домашний стационар. Все следовало в строгом порядке, велись дневники болезни, фиксировались показатели анализов и электрокардиограмм. Однако о том, что стационар возник неспроста, знали лишь близкие сотрудники Вадима Николаевича — Николай Федорович Скопиченко, Евгений Львович Ревуцкий, Анатолий Петрович Пелещук, поочередно дежурившие тут. Потекли дни. Как-то утром профессору позвонили из Минздрава, что с ним хотят побеседовать «товарищи из Москвы»...
Вадим Николаевич встретил лиц в гражданском любезно, но ехать с ними для участия в экспертизе о содеянном злоумышленниками-врачами отказался, сославшись на плохое состояние здоровья и противопоказанность передвижения, хотя разделяет народный гнев... Посочувствовав ему, визитеры ушли ни с чем. Все в тихой квартире продолжалось по заведенному графику. И вот незваные гости снова появились. Документы были с ними, и Иванову предлагалось лишь поставить подпись. Не оспаривая важности просьбы, больной профессор вновь отказался. Он и впрямь чувствовал себя в эти минуты крайне плохо: артериальное давление подпрыгнуло до высоких цифр, он почти ничего не видел. «Понимаете, подписывать какое-либо заключение, не имея возможности прочесть его, не в моих правилах», — ответил он, осознавая, чем рискует... «Операция» порученцев всесильного ведомства вновь сорвалась. Чье-то аналогичное подтверждение вымышленного злодеяния все же неотложно требовалось. Устроителям «экспертизы» пришлось лихорадочно подыскивать «дублера» с необходимыми научными авторитетными регалиями. А время шло...
В том же 1953-м, осенью, Вадим Николаевич был избран академиком АМН СССР, а в 1957-м — академиком АН УССР. На памятном собрании в Академии медицинских наук в Москве, рассказывал Анатолий Петрович, вызволенные провидением ученые сердечно приветствовали Иванова, о его мужественном сопротивлении знали. Исхудавший академик Василенко молча обнял друга... В мемориальном кабинете-музее В.Н. Иванова в терапевтической клинике, носящей его имя, — больнице водников по улице Юрия Коцюбинского, я всматриваюсь в книги, статьи, фотографии, воссоздающие научную биографию подвижника. Этот музей после кончины В. Иванова в 1962 году — во многом плод усилий профессора Анатолия Станиславовича Свинцицкого, преемника А. Пелещука, а значит, и В. Иванова. В принципе, научный путь этого блестящего врача и ученого — отдельная тема. Но здесь речь идет о его тихом подвиге, о стойкости души. На одной из фотографий Вадим Николаевич стоит рядом с Мироном Семеновичем Вовси, бывшим главным терапевтом советской армии в годы войны. Фотография, видимо, сделана во время исторической академической сессии, когда мрак рассеялся, и Мирона Семеновича освободили. Они улыбаются друг другу...
«Не оставайтесь должными никому ничем, кроме любви», — сказано в Писании. Этот завет — и о благородном деянии академика Иванова.
