В первой части интервью (см. материал в № 3-4 от 12-13 января н. г.) заведующий кафедрой философии и основ общегуманитарного знания Одесского национального университета имени И. И. Мечникова, доктор философских наук, доцент Сергей СЕКУНДАНТ размышляет о менталитете украинского общества, об отличии реальных реформ от имитации, анализирует феномен публичной философии в Украине, ее влияние на развитие страны и человека. Как вернуть настоящую науку в систему высшего образования и о том, почему собеседник «Дня» считает индийскую философию более глубокой, чем европейская, — читайте далее.
«ЧЕЛОВЕКУ НЕОБХОДИМО ОСОЗНАВАТЬ СМЫСЛ В ЖИЗНИ»
— Сергей Григорьевич, к сфере ваших научных интересов относится также и восточная философия. Почему вы решили в своих исследованиях совместить восточную и западную традиции? Присутствует ли, на ваш взгляд, восточная философия в культурном коде украинцев или же эти связи ограничиваются увлечениями единоборствами, йогой и экзотическими религиозными течениями?
— Я тоже начинал с карате! Меня приобщил двоюродный брат — у него пятый дан. Потом заинтересовался индийской философией. На первый взгляд мистическая, в действительности же очень рациональная, индийская философия — намного глубже европейской. Европейская философия, на мой взгляд, пребывает еще в зачаточном состоянии.
Понятие «философия», которое первым начал употреблять Пифагор, с древнегреческого переводится как «любовь к мудрости». Единственный мудрец — Бог, поэтому философия — это любовь к Богу. Платон, в отличие от Аристотеля, был религиозным мыслителем и цель философии видел в катарсисе — очищении, которое открывает путь к познанию истины. Мудрец — это человек, который живет по божественным принципам, например не лжет. В «Шатапатхе-брахмане» (ведийский текст первой половины I тысячелетия до н. э. — ред.) прямо говорится о том, что не врут только боги, а человек всегда склонен ко лжи. Я хорошо понимаю индийскую философию и верю в нее больше, чем в европейскую.
Европейская философия превратилась в моду. Мы давно уже не занимаемся поисками истины. Мне кажется, Лейбниц был чуть ли не последним, кто еще пытался направить философию на поиск истины. После него, особенно с появлением так называемой неклассической и постнеклассической философии европейская философия, на мой взгляд, оказывается в глубочайшем кризисе.
Философия должна быть концептуальной, она призвана решать задачи и не может ограничиваться описаниями. Современные «философы» слишком склонны к описаниям, они пересказывают какие-то отдельные субъективные мнения, думая, что таким образом подражают Хайдеггеру и Гуссерлю. Диссертанты не умеют аргументировать, не владеют в должной мере методами философского анализа. Их работы часто приобретают форму простого пересказа, вместо понятий используются метафоры, а рассуждения строятся часто на ассоциациях. Их мышление преимущественно является ассоциативным, а не концептуальным. Неклассическая перестала выполнять те функции, которая выполняла классическая философия. Особенно это характерно для постсоветского пространства — удивляет, насколько украинские философы зависимы от образа мышления своих российских коллег. Именно поэтому я предпочитаю читать немецких авторов.
Дело в том, что в любую сказанную глупость всегда можно вложить какой-то смысл. Авторы многих диссертаций сегодня «хватаются» за определенные термины и пытаются вкладывать в них свой «доморощенный» смысл. Философия теряет коллективный характер. В тоже время путь к истине действительно предполагает знание всех основных теорий, знание истории философии. Основа философского образования — это, безусловно, история философии. Только в дискуссии с другими концепциями, в полемике, которая предполагает рефлексию, рождается истина.
Приемлемой альтернативой нынешним устремлениям неклассической и постнеклассической философии мне кажется возврат к истокам. Возвращаться к древнегреческой философии начал еще Хайдеггер. Но древнегреческая философия, философия Платона и Аристотеля была глубоко метафизичной и онтологичной, а поэтому — обоснованной. Она предполагала фундаментальные онтологические принципы, которыми человек должен руководствоваться в жизни. Человеку необходимо четко осознавать смысл в жизни.
Эти же качества отличают и индийскую философию. Она очень цельная, простая и в тоже время глубокая. Индийская философия открыла феномен кармического сознания и выдвинула на первый план освобождение от страданий. Разногласия же между разными школами и направлениями обусловлены лишь разными взглядами на способы избавления от страдания. Индийская философия не могла, на подобии европейской, пойти путем описаний и исследований субъективных смысловых ассоциаций автора потому, что у нее была четкая практическая задача — освободить сознание от кармической обусловленности, являющейся источником страданий. Сознание, согласно индийской философии, определяется прошлым — предшествующими действиями, в частности традициями. Избавиться от этой метафизической нагруженности нашего сознания чисто философским, умозрительным путем, как предлагал Гуссерль, нельзя. Задача, которую он поставил, это религиозная задача. Она решается в религиозных практиках.
Европейская философия обслуживает науки, а науки обслуживают наше тело — они направлены, прежде всего, на создание удовольствий и комфортных условий для тела. Тело же обречено на старение и смерть. С точки зрения индийской философии, тело не есть сущность человека и поэтому большая часть того, чем занимается европейская философия, для нее лишена смысла.
«ФИЛОСОФСКОЕ СООБЩЕСТВО ДОЛЖНО ВЫРАБОТАТЬ ЧЕТКИЕ КАЧЕСТВЕННЫЕ КРИТЕРИИ И ТРЕБОВАТЬ ИХ СОБЛЮДЕНИЯ»
— Около двенадцати лет назад вы написали статью о глубине тоталитарного наследия в нашей системе образования. Изменилось ли что-то за этот период? К слову, риторика современных «реформаторов» образования в некоторых аспектах созвучна высказанным вами идеям, но какова ситуация на деле?
— К сожалению, особых сдвигов я не заметил. Не секрет, что в 90-х годах много вузов и факультетов было создано исключительно в коммерческих целях. Сегодня там процветает взяточничество, особенно это касается провинциальных заведений.
Согласно новому законодательству, на факультете должно учиться не менее 200 студентов дневного отделения. Жертвой этой нормы стал и наш философский факультет — недавно было принято решение о его объединении с историческим. Не вижу в этом трагедии. Как историк философии, я привык мыслить конкретно. Любая проблема имеет историю и философ, если он претендует на научное звание, должен знать историю своей проблемы.
В тоже время мне очень жалко физический факультет, который вливается в мехмат. Точные науки очень важны для развития общества. Если мы стремимся интегрироваться в Европу, нам необходимо наукоемкое производство. «Сливать» кафедры и факультеты, которым с большим трудом удалось организовать специализацию, нельзя.
С другой стороны, если декан, да и большая часть философского факультета, считают, что специализация не нужна, зачем тогда нужен такой факультет философов-многостаночников? Таких философов-многостаночников Кант в «Основах метафизики нравственности» называет дилетантами. Если факультет возглавляет человек, не получивший философского образования и чуждый философии, набирает сотрудников, не имеющих философского образования, это очень страшная вещь. Выпускники такого заведения не понимают философскую проблематику, в их письменных работах невозможно найти логику. Такие факультеты только профанируют образование. Самая «страшная» часть диссертации сегодня — это методология. Некоторые авторы, докторанты, даже не знают, какой метод они использовали, большие проблемы также со структурой... Марксизм-ленинизм, превратив философию в идеологию, убил философию и нормальное философское мышление в нашей стране.
Советское образование, как и другие сферы жизни, было ориентировано на статистику. Мы соревновались с Западом по количеству книг и диссертаций, но не заботились о качестве. Сейчас система образования понемногу начинает переходить на качественный уровень — были увеличены требования к претендующим на ученые звания и т. д. Это действительно позитивные изменения. Но привычка работать на статистику осталась. Человек может настрочить двадцать «публикаций» за три года и преподнести их как докторскую диссертацию. И учебное заведение идет ему навстречу, потому что само заинтересовано в увеличении количества докторов и профессоров. С этим очень трудно бороться. Философское сообщество должно выработать четкие качественные критерии и требовать их соблюдения.
На наш факультет приходит учиться много талантливых ребят, но к последним курсам многие теряют интерес к философии. Виной этому — наследие тоталитарной, административно-командной системы образования СССР. В украинском образовании очень много чиновников, более того — эта система плодит чиновников. Люди защищают кандидатские и докторские диссертации нередко только для того, чтобы получить должность и «командовать». Чиновники в вузах образуют особый клан, который обладает особыми преференциями. У нас, согласно закону об образовании, деканом может быть кандидат наук, не обязательно ученый, но он наделяется огромными полномочиями. Такой «чиновник», получив должность декана, решает, защитишься ли ты, станешь ли профессором, войдешь ли в ученый совет и будешь ли вообще работать, или нет. Он определяет, какая кафедра будет развиваться, а какая нет.
На Западе такого нет. В немецкой системе образования, например, один преподаватель не может командовать другим. Кафедра там — это научно-исследовательский коллектив, во главе которого стоит ученый, автор серьезных научных трудов. Там все — коллеги, которые занимаются решением поставленных перед их коллективом задач. А у нас все занятые бесчисленными отчетами, которые отвлекают от научной работы. Неудивительно, что многие преподаватели не занимаются научной работой или имитируют ее. К их счастью, для этого у нас созданы все условия. По-моему, в университете не место людям, которые не могут или не хотят заниматься научной работой... Декана в Германии назначают на два года из числа заведующих — должность они занимают в порядке очереди. Для них это, прежде всего, дополнительная нагрузка, обязанность отчитываться за несколько кафедр. Эту свою обязанность они воспринимают без особого энтузиазма. Немецкая система образования для нас должна стать тем образцом, к которому мы должны стремиться.
Настоящая реформа высшего образования предполагает сокращение до минимума аппарата Министерства образования и науки, а главное — отказ от самой административно-командной системы. Все это возможно — нужна только политическая воля.
Необходимо отменить бесконечные отчеты и «бумаготворчество» — КПСС и плановая экономика уже в прошлом. Студентам надо предоставить возможность выбирать курс, как это, кстати, имело место еще в дореволюционные времена. Такая возможность станет природным фильтром от псевдоученых в университете. Конечно, «пострадать» могут и действительно глубокие, но непопулярные среди ленивых студентов специалисты. Все же я считаю право студента выбирать значительную часть курсов необходимым — настоящий философ должен умет изъясняться доступно и популярно, не жертвуя при этом глубиной мысли. Образцом философии для меня являются диалоги Платона, в которых Сократ берет любую обыденную проблему и тут же рефлексирует до самых глубинных ее оснований. Вскрывать эти глубинные основания — и есть задача философа.
