Свободы в нашем «исполнении» не выдержал бы ни один сторонник демократии западного типа. Это прогулка по Луне без скафандра. Украинское общество уже вошло в новый этап: закончилась пора ожиданий, всеобщая эйфория, появились первые плоды эпохи перемен. И оказалось, что они не такие уж и сладкие
«Есть такие рыбы, которые умеют летать... Но все ли рыбы рождены для полета?.. Большинство хочет спокойно жить в воде. И в полет не собирается... Есть в мире вольные люди... Но все ли люди рождены для свободы?..» Александр Герцен
Это цитата из нового фильма-размышления «Бегство от свободы» бывшего кинорежиссера бывшей Киевской киностудии научно-популярных фильмов, когда-то лучшей в Союзе ССР, Романа Ширмана. Я сознательно сделала акцент на слове «бывший»: сегодня ученик легендарного режиссера Александра Згуриди, автор таких фильмов, как «Сталинский синдром», «И будет новый день», «Последний шанс», «Деревья под окном», «Невидимая жизнь леса», Роман Ширман, равно как и другие его коллеги, находится в «свободном полете». И вместе со своими соотечественниками мучительно ищет ответы на мучительные же вопросы: что происходит в нашем обществе, куда мы идем, есть ли свет в конце тоннеля, какова цена нашей так называемой свободы? Размышляет он об этом и в своей последней картине.
«...Я долго мечтал о свободе — но такая свобода, как сейчас — это ужас...»; «...Нигде нельзя ничего сделать открыто, все обманом делается...»; «... Я иду и оглядываюсь, чтобы меня никто не убил — разве это свобода...?»; «...Это обыкновенный беспредел...».
Это слова обыкновенных людей, которых режиссер снимал на улицах города для своего фильма «Бегство от свободы», недавно транслировавшегося по УТ-1 и УТ-2. Трудно не услышать в них горькую правду дня сегодняшнего. Трудно не признать, что эти мысли хоть раз, да звучали в каждом из нас. И трудно не согласиться с выводом, к которому приходит режиссер: «Похоже, такой свободы мир еще не видел. Мы свободны, как «девочка со спичками». Можешь гулять, где вздумается. Можешь ходить зимой раздетым. А домой можно вообще не возвращаться...».
— Роман, что подвигло вас на создание такого фильма?
— То, что вы видели, — это только первая серия, это начало довольно большого разговора о свободе, о том счастье, которое она должна была бы принести, и которого нет. Люди в моем фильме говорят: или свобода какая-то не та, или мы не те. Я глубоко убежден: и свобода не та, и мы не те. Свободы в нашем «исполнении» не выдержал бы ни один сторонник демократии западного типа. Это прогулка по Луне без скафандра.
Свободный человек должен сам распоряжаться своей жизнью, а это означает постоянно делать выбор. И нести ответственность за последствия. Делать выбор всегда тяжело. Особенно людям, которые только что вышли из тюрьмы...
–А мы все-таки жили в тюрьме?
–Безусловно. В этом я глубоко убежден. А если ты живешь в тюрьме, то у тебя вырабатывается образ жизни и мышления соответствующие. Когда была жива Киевская киностудия научно-популярных фильмов, я точно знал: в этом году я сниму три фильма. Из них один будет, возможно, иметь какой-то интерес для зрителей. Два других — «заказуха» разных министерств, которым тоже эти фильмы не очень нужны, но у них в смете заложены на них деньги. Студия ведь жила не за счет лучших картин, которые снимали Соболев, Борсюк, Олендер и другие, а за счет заказных. Но наша жизнь была расписана и стабильна. А три-четыре года назад студия рухнула, и теперь мы — вольные птицы. И очень многие не выдерживают такой жизни. Зайдите в кафе Дома кино, там постоянно за рюмкой водки сидят одни и те же люди, вспоминающие, как все хорошо было раньше.
— А вы?
— А я могу пойти в «Альтернативу», в «Интерньюз», на студию «1+1» и предложить сценарий. Его могут взять, а могут и отказать. Жизнь стала безумно сложной, но я теперь могу снимать только то, что хочу. А раньше я не мог отказаться от того, что мне навязывалось. Я бы мгновенно потерял работу. Я раньше даже сценарий к своему фильму не имел права написать, потому что я — режиссер, а на студии есть сценаристы. Поэтому я со сценаристами договаривался и сам писал текст, они радовались, что я их не занимал, но при этом в титрах стояла фамилия сценариста. Официально. А сегодня я ко всем своим фильмам сценарии пишу сам. Да, вчера были гарантии. Я был относительно уважаемым человеком, за мной стояла студия, я точно знал, что, если заболею, моя семья не будет голодать. Сегодня ничего этого нет. Жизнь стала опасна. Но при этом она ужасно интересна.
— Она действительно интересна и одновременно ужасна... Вот у вас в картине социолог Евгений Головаха ставит людям в вину то, что они пассивны, не отстаивают свои интересы, не хотят идти на выборы. Но ведь это же логично: все же знают, что их результаты подтасовываются. Как можно отстаивать свои интересы в обществе, где законов либо нет, либо они не работают? В неправовом обществе? Прибегать к услугам грубой силы, за деньги, что некоторые и делают? А человек, у которого есть нормальные принципы, должен просто тупо ждать, когда в этой стране что-то изменится?
–Если стать в позицию: давайте подождем, пока общество станет правовым, а потом разберемся, — это путь к полной катастрофе. Посмотрите, как другой герой моего фильма, Семен Глузман, со своей Ассоциацией психиатров Украины вытаскивает людей из тюрем, психушек, возвращает им деньги, наследство. Они тоже действуют в неправовом этом обществе, по десять раз пишут апелляции, обращаются в международные инстанции и добиваются своего, не взяв при этом ни копейки из карманов налогоплательщиков.
— Глузман, который отсидел десять лет за свою независимую экспертизу по делу генерала Григоренко и стал известен во всем мире, может обратиться в международные инстанции — на него работает имя. А что может обыкновенный человек в нашем обществе, у которого нет ни имени, ни денег? Ему тоже хочется жить по-человечески...
— И все-таки мои житейские наблюдения говорят о том, что и им в этой тюрьме сильно не нравилось. Мы, в общем-то, движемся в правильном направлении, но это очень долгий путь. Главное — не испугаться раньше времени.
— Но некоторые могут и не дожить...
— Точно не доживут. Нужно жить сегодняшним днем. Верить в свои силы, в себя (в Советском Союзе все верили в коллектив). Кстати, сегодня тех, кто верит и надеется только на себя, стало больше. Энергичных, самостоятельных. Это уже поведение свободного человека. И это — нормально. Нужно пытаться делать что-то, хотя бы для себя. Конечно, нам страшно, мы ходим по канату, и у нас нет тех лонжей страховочных, которые есть, скажем, в Америке, Швеции — системы социальной защиты. Главная тема моего фильма: на свободе оказался несвободный человек. Вот в чем большая проблема. И он смотрит на все квадратными от ужаса глазами. И вся надежда только на следующие генерации..
— Но ведь раб не может воспитать свободного человека. Кто же и на чем воспитает эти следующие генерации? На том мусоре, который хлынул на экраны нашего телевидения, — самом низкопробном культурном продукте Запада?
— Готов спорить с вами. Эти фильмы делают одно очень хорошее дело. В каждом втором, если не в каждом из них, стреляют потому, что, скажем, на девочку «наехала» мафия, и она, вместо того чтобы плакать или вешаться, — борется, отстаивает собственное достоинство. В следующем фильме папа мальчика попал в плен к врагам, и этот маленький мальчик идет со своими друзьями ему на помощь и освобождает папу. Эти фильмы учат не поддаваться обстоятельствам, не ждать, пока тебе напишут очень хороший закон в Верховной Раде, а брать ситуацию в свои руки — это яркая модель западного мышления.
— Это вы как человек мыслящий и имеющий определенную внутреннюю культуру, кстати, нажитую еще во времена СССР, извлекаете такой урок. А мальчик-подросток видит лишь, как клево, когда у тебя накачаны бицепсы и есть пистолет, и ты можешь добиться чего угодно...
— А вот как раз и нет. В американском фильме «плохой» всегда проиграет. Герои Сталлоне — прекрасный образец для молодежи, не хуже, чем Павка Корчагин. Гораздо опаснее, когда наша молодежь включает телевизор, а там какая-нибудь взбесившаяся самодеятельность или некоторые представители украинской эстрады, выступающие на подобном же уровне, а на другом канале разыгрывают какую-нибудь кофемолку, предлагая зрителям вопросы типа: какого цвета у Вицина пиджак был в таком-то фильме, в таком-то кадре. А вот «Студия «1+1», СТБ, к примеру, показывают массу хороших фильмов. Я помню, как был счастлив, когда меня в свое время приняли в Союз кинематографистов — это открывало мне дорогу в Дом кино на просмотры. А сегодня я могу спокойно в течение недели посмотреть Рене, Трюффо, Феллини...
— Но вы же не станете отрицать, что общий уровень культуры в обществе резко понизился?
— Потому что в любом капиталистическом обществе искусство коммерциализировано, исчезает диктат идеологии, появляется диктат денег. Никто не хочет делать глубокие философские картины — это дорого и не окупится. Сегодня на нашем экране сплошные ток-шоу: сели, поговорили несколько человек. Так можно в день по две-три программы снимать, потом напичкать их рекламой — и заработать. Поэтому я не переношу, когда в моем присутствии ругают американские фильмы и передачи — вы еще поднимитесь до такого уровня профессионализма. А помните, на своих советских кухнях мы мечтали избавиться от идеологического диктата? И вот мы это получили. Раньше государство давало деньги на интеллектуальное кино и передачи. А сегодня частное лицо или коммерческая организация десять раз подумают, прежде чем потратиться. Я до сих пор удивляюсь тому, что мне удалось снять «Бегство от свободы» — социальное кино-размышление, что телекомпания «Альтернатива» дала на него деньги.
— Для кого же в таком случае ваш фильм, кто его будет смотреть?
— А я романтик. Я его сделал для тех людей, которых волнуют эти вопросы, я понимаю, что их далеко не 90%. Но я же не политик, мне не нужны голоса избирателей. Я делаю то, что мне интересно и важно. А раз мне это важно, значит, еще найдутся люди, которым это важно. Люди, которые сомневаются, ищут. Меня вообще поражают те, кто в точности все знает: вот этих надо убить, а этих повесить, а это — сломать... Я даже завидую, как им просто жить...
— Категоричность, доходящая до фанатизма, вообще неконструктивна. Потому что она не предполагает диалога с носителями других взглядов, то есть возможности компромисса и совместного существования, приемлемого для всех. Но, с другой стороны, что такое человек, который ни во что не верит? Ради чего он живет? Какие идеалы нам предлагаются сейчас?
— А я думаю, что можно жить, веря в идеалы свободы и демократии, как верят американцы и западные европейцы. Другое дело, что свобода и демократия имеют там человеческий вид, и потому люди преданы этим идеям. А наши сегодняшние «свобода» и «демократия» не позволяют в них верить. Это только путь туда, куда мы когда-нибудь доползем. Но если не ползти, точно — загнемся. И уже есть какие-то ростки. Люди перестали бояться говорить то, что думают. Сейчас интервью на улице брать — одно удовольствие. А раньше — это можно было умереть режиссеру вместе с оператором и звукооператором. Мы всегда завидовали, когда показывали американцев по телевизору: раскованные, оживленно жестикулируют, смеются, интересные вещи говорят. А наши — такие зажатые. Прошло десять лет, и уже ни один человек на улице не отказался дать мне интервью для картины. И не стесняется, и не боится. И есть что сказать. Вообще, наш фильм о том, что украинское общество уже вошло в новый этап: закончилась пора ожиданий, всеобщая эйфория, появились первые плоды эпохи перемен. И оказалось, что они не такие уж сладкие.
— Возможно, это уже прогресс. Ведь эйфория всегда свойственна менее зрелому состоянию души. Возможно, та зрелось, которая наступает сейчас в обществе, тоже принесет свои плоды. И они будут слаще.
— Безусловно. И сегодняшнее настроение нашего общества — это симптом трезвости. Это — отрезвление. Утро после новогодней ночи...
