Бабий Яр и Кирилловская больница, или, как теперь ее называют после череды переименований, психоневрологическая больница имени И.П. Павлова... Они находятся совсем близко, и в дни фашистской оккупации Киева старинной лечебнице, этому прибежищу для душевнобольных, казалось бы, самой силой обстоятельств была уготована мрачная судьба поставщика новых и новых жертв для страшного конвейера смерти. Ведь после адского исхода 29 сентября 41-го, после массового убийства тысяч невинных людей, расстрелы на месте трагедии не прекращались ни на день. А психически больных новая власть также рассматривала как «недочеловеков».
Впрочем, в первые недели захвата города немецкими войсками больница жила своей обособленной жизнью. Так было при всех режимах. Пациентов следовало лечить и кормить, и городская управа даже организовала нечто вроде отдела здравоохранения. Оккупанты в распорядок больницы пока не вмешивались, и врач-психиатр Моисей Дорофеевич Танцюра, которому пришлось взять на себя обязанности ее фактического руководителя, полагал, что все обойдется. Однако уже в октябре эсесовцы, появившиеся между корпусами, без каких-либо объяснений расстреляли прямо на месте группу больных. А потом патруль сменила «душегубка». «Изъятия» происходили не потому, что немецкие власти заподозрили: в больнице утаивают евреев, хотя при Танцюре из заведения действительно никого не отправили в Бабий Яр. Просто в силу вступил гитлеровский «орднунг». Ведь и в самом рейхе не церемонились с лишенными разума вследствие недуга. Тем более, не нужна была такая обуза в городе, предназначенном к рабству.
Танцюра и его ближайшие коллеги очутились перед трудным выбором — превратиться, вольно или невольно, в пособников палачей или, рискуя собой, попытаться воспрепятствовать психогеноциду. И почитаемый среди больных и их родственников доктор, понимая, что он становится заложником, избрал нелегкий путь спасения своих подопечных: они вдруг не по дням, а по часам стали «выздоравливать». Танцюра искусно фальсифицировал диагнозы, подменял истории болезни, оформлял ложные консилиумы. Разумеется, свои планы он особо не разглашал, документация выглядела безупречно, ведь приходилось ожидать доносов и проверок. Больницу в сопровождении близких, по данным родных доктора Танцюры, покинуло по его инициативе около 500 пациентов.
Почему-то и поступление резко сократилось. Дело в том, что родные таких хронических больных обычно знают друг друга, посещать страдальцев приходится годами. И теперь действовало «бытовое радио»: Танцюра рекомендует повременить с госпитализацией. Словом, тезка легендарного библейского Моисея благополучно провел сотни обреченных сквозь волны нацистского террора.
В ноябре 1943 года Киев был освобожден. А спустя несколько недель Танцюра был арестован «за сотрудничество с оккупантами». Он ведь и в самом деле работал при немцах. Судьба теперь словно распорядилась так, что он должен был кануть в лагерную безвестность.
Сегодня имя мудрого и бесстрашного защитника тех, кто просто не мог постоять за себя и предвидеть опасность, однако, на слуху. И при этом — как доброе имя. Ассоциация психиатров Украины, по почину правозащитника и врача-психиатра С.Ф. Глузмана, исполнительного директора Ассоциации, с 1998 года присуждает медали имени Моисея Танцюры врачам и медали имени фельдшера Анания Мазура, соратника смелого доктора, среднему медицинскому персоналу психиатрических учреждений Украины «за достойное поведение в недостойных ситуациях». В память о тихом подвиге и за следование ему. Итак, справедливость, стараниями Ассоциации, восстановлена. Но почему и я вдруг отваживаюсь прикоснуться к драматичной теме, о чем новом тут можно поведать? Получилось так, что мне довелось встречаться с Моисеем Дорофеевичем и даже написать о нем как об искусном специалисте задолго до воскрешения славного его деяния.
Вот как все происходило. Работая с 60-х годов врачом в туберкулезном госпитале для инвалидов Отечественной войны в Пуще- Водице, я приобщился и к литературным пробам. Написал даже повесть об этом госпитале «Чужая боль», но она так и не увидела света. Однако в газетах стал публиковаться, касаясь вопросов медицины. Будущая моя диссертация, хотя я был фтизиатром, касалась и неврологических феноменов применительно к характеру туберкулезных поражений. Понятно, что меня заинтриговала психотерапия, исследования о гипнозе. Не один вечер, углубляясь в предмет, я провел в Харькове, в доме профессора Ильи Захаровича Вельвовского, одного из основоположников применения психопрофилактики и психотерапии, заведующего такой кафедрой. Среди наиболее талантливых психотерапевтов Вельвовский выделял своего киевского сотоварища Моисея Дорофеевича Танцюру, работавшего в санатории имени 1 мая в Пуще-Водице. Я ежедневно проходил мимо санатория — и разыскать врача, владеющего чем-то необычным, для меня не составляло труда.
Танцюра, Танцюра... Я вдруг вспомнил, что в недавние лета моей учебы в Киевском медицинском институте любимицей студентов, да и их заступницей на кафедре патологической анатомии была преподаватель Екатерина Моисеевна Танцюра. Лицо ее всегда выражало спокойствие и приветливость, а помощь была безотказна. Прошла войну в качестве врача. Впрочем, нам тогда читали сплошь фронтовики. Значит, неведомый доктор — ее отец?
Небольшой одноэтажный домик в глубине санаторной территории, скромный кабинет со стандартной мебелью. Здесь ведет прием заведующий отделением Танцюра. Я передаю ему привет от Вельвовского. День клонится к вечеру, и завязывается долгий разговор об удивительных секретах лечебного внушения. В ноябре 1964 года в «Правде Украины», где я сотрудничал как внештатный корреспондент, была опубликована моя статья «Сила слова», в которой описывались удивительные приемы М.Д.Танцюры по превращению застойного нервного очага в коре головного мозга, по И.П.Павлову, поддерживающего и провоцирующего болезненное состояние, путем целенаправленного словесного воздействия, некоей «бескровной операции», в мощный импульс выздоровления.
Иногда теперь мы ехали с Моисеем Дорофеевичем трамваем в Пущу, коротко беседуя, но вскоре госпиталь в виде отделения перевели в состав вновь построенной городской туберкулезной больницы по Гостомельскому шоссе, и наша связь прервалась. Больше Танцюру я не видел. Но о статье и резонансе на нее, разумеется, помнил.
Выходит, это тот Танцюра! Так возникает замысел разузнать о Моисее Дорофеевиче нечто большее в сравнении с общеизвестным. Но ведь и Екатерины Моисеевны свыше двадцати лет нет на свете. И все же ее, замечательного человека и педагога, не могут не помнить на кафедре. По совету профессоров Екатерины Олеговны Богомолец и Владимира Николаевича Благодарова нахожу доцента Марию Борисовну Хоминскую, дружившую с Екатериной Танцюрой. Попадаю на ее лекцию, в той самой аудитории, где когда-то на первом курсе слушал анатомию. Рассказываю Хоминской о своей цели. Она знала Моисея Дорофеевича. К вечеру я уже получил номер телефона Татьяны Николаевны Таратинской, врача скорой помощи в Белой Церкви, дочери Екатерины Моисеевны. Уговариваемся, что встретимся под Киевом, на даче у доктора Таратинской, куда семья намерена поехать на майские праздники.
И вот мы всматриваемся в реликвии домашнего архива. Обращает на себя внимание большая статья М.Д.Танцюры «В чем сила слова?» в «Правде Украины», в начале 1965 года, где есть ссылка на мою первоначальную публикацию. Оказывается, после ее появления в санаторий, в адрес Танцюры, посыпались письма с просьбой помочь при различных формах неврозов, и он обстоятельно ответил на вопросы. Описал, как внушением избавил человека от фобии, что у него рак желудка, поведал, как лечит различные спазмы, например, спазмы глаз, как преодолевает расстройства речи и глотания, навязчивые двигательные явления. Татьяна Николаевна показала оттиск статьи Моисея Дорофеевича в журнале «Врачебное дело» о разработанных им методах. Впрочем, каких-либо научных званий или наград он за блестящие нововведения не получил. Это были работы лишь рядового врача...
А теперь, наверное, о самом главном, мало кому известном, о строках горьких, но и благословенных. Мы вчитываемся в машинописный оригинал справки из ИТК — исправительно-трудовой колонии. В ней указывается, что Моисей Дорофеевич Танцюра, врач санчасти колонии, находился в заключении с апреля 1944 года по май 1946 года. Освобожден постановлением Военной коллегии Верховного суда СССР с полным снятием обвинения. Иначе говоря он, в весьма суровое время, был полностью реабилитирован...
Решение Верховного суда страны об абсолютном оправдании человека, обвиненного в пособничестве врагу — что стоит за этим редким тогда справедливым вердиктом? Ведь само клише — «находился на оккупированной территории» — воспринималось тогда как что-то порочащее. Вместе с Татьяной Николаевной мы задумываемся над загадкой.
— Подробностей я не помню, я ведь была тогда ребенком, — говорит внучка врача-праведника. — Но полагаю, что это результат хлопот и усилий мамы. Она не побоялась встать против системы. Ей удалось найти свидетелей истинной роли Моисея Дорофеевича в дни страшной эпопеи в Павловской больнице и, очевидно, добиться пересмотра дела. Нашлись все-таки совестливые судьи и следователи. Что же, ордена дедушке не дали, но честное имя вернули.
В больницу, где проистекли его, в сущности, героические деяния и где кто-то, очевидно, оболгал его, Танцюра так и не возвратился, наверное, его там и не очень ждали, наступили новые времена и пришли новые эскулапы. После плодотворной, необыкновенно полезной работы в санатории, куда он был принят в штат в 1962 году, ушел на пенсию. Умер в семидесятых.
И несколько биографических моментов. Моисей Танцюра родился в 1895 году, в крестьянской семье, в селе Ковалиха ныне Черкасской области. Окончил фельдшерское училище, и, уже имея медицинский стаж, поступил в 1921 году во вновь организованный Киевский медицинский институт. Держу в руках подлинник врачебного диплома довольно большого формата на украинском языке, с фото выпускника, где указывается, что М.Д. Танцюре присвоено звание врача. Диплом датирован 1927 годом и выдан Наркомздравом республики в Харькове, таков был тогда распорядок. Следовательно, доктор Танцюра — один из первых питомцев института. Сразу же избрал психиатрию и неврологию.
Эпизоды бытия... Они иногда, словно увеличительное стекло, контурируют черты личности. Мария Хоминская рассказала о мгновениях, со слов Екатерины Танцюры, когда Моисея Дорофеевича под конвоем уводили из дома. Он вдруг сумел закурить, будто ничего не случилось, ободряюще улыбнулся дочери и жене — мол, не все потеряно. Подарил им веру, что не сломлен.
Перечень лауреатов премий имени М.Танцюры и А.Мазура теперь все пополняется. В том, что подвижники обрели вторую жизнь, конечно же, заслуга и Семена Глузмана. Того самого юного Славика Глузмана, за которого, на пороге северных лагерей, хлопотали Виктор Некрасов и Максим Рыльский. Но снова о Танцюре. Быть может, пришла пора, чтобы в городе его милосердного подвига появилась и улица его имени?
