Вроде бы каждому понятно: истоки паники вокруг очередной эпидемии гриппа — в политике: нетрудно догадаться, куда ушла круглая сумма, выбитая под давлением на человеческую психику. Но ведь эта проблема действительно имеет медицинский аспект, и нельзя допустить, чтобы она, как уже не раз случалось, нерешенной была «заметена под ковер».
Почему нам упрямо навязывали мысль, что самую большую угрозу для человеческой жизни представляет вирус H1N1 группы А? Действительно ли это новый мутант, образовавшийся вследствие рекомбинации возбудителя свиного группа с человеческим? Что в такой версии замалчивает наша медицина?
КАЛИФОРНИЙСКИЙ, ОН ЖЕ МОСКОВСКИЙ
Если бы это было так, то первыми жертвами пандемии стали бы люди, работающие в сельском хозяйстве. Но свиной грипп, «на ходу» деликатно названный «калифорнийским», зарекомендовал себя как типичный горожанин: откуда же такой эпитет? Здесь мы сталкиваемся с первым элементом медицинского лукавства.
Свое название вирус такой характеристики получил потому, что американский ученый Р. Шоуп выделил его от свиней, и случилось это в 1931 году. Двумя годами позже он был добыт от человека с подтверждением на лабораторных хомяках. По сути, это первый вирус, идентифицированный как возбудитель самой массовой болезни, поражающей нас при сезонных температурных перепадах. Тогда и родилась версия, что именно он стал причиной губительной «испанки», 1919—1921 годов, а потом с человеческого организма перебрался в свиной. Возможности науки того времени не позволяли ни опровергнуть, ни подтвердить эту гипотезу, тем не менее, в том или ином варианте она эксплуатируется и сегодня.
Возбудители гриппа классифицируются по так называемому «антигенному пейзажу» — особенностям группы атомов на поверхности их защитного капсида (рецепторы), благодаря которым эти «гости из микромира» проникают в живой организм, вступая в реакцию с группой атомов на поверхности его клеток по принципу «замок — отмычка». Свиной грипп принадлежит к группе А, и особенностью вирусов этого типа является то, что они свойственны всем нашим соседям по планете — от пингвинов до мотыльков, не найдены они только там, где их не искали. Итак, H1N1 с таким самым успехом можно назвать «конским», «мышиным» либо «тараканьим».
А кроме того, в биосфере осуществляется разнос генетического материала, и бурно развивающаяся наука генная инженерия — лишь слабое отражение того, что происходит вокруг нас. Доказательством этого является тот факт, что бактерии перестают реагировать на антибиотики: от того, чтобы бороться ими с вирусными заболеваниями, медики решительно отказались, хоть еще недавно такое практиковалось. Воюя с микромиром, медицина отказывается признать, что наш организм обречен на взаимодействие с ним, ибо приходится преодолевать вызовы окружающей среды, порожденные течением времени. Геном вирусов и бактерий относительно чист и очень изменчив; наш же генетический аппарат принимает в себя готовую информацию, выработанную в сущностях, которые мы считаем своими лютыми врагами.
«Испанка» — свиной грипп? В лабораториях некоторых стран, в частности в США, сохраняются образцы ткани легких солдат, умерших во время эпидемии 1919—1921 годов, и вирус из них выделен. Но, как и следовало ожидать, теперешние его «родственники» так изменились, что сказать по этому поводу хоть что-то наверняка — невозможно. Да и вообще, губительность «испанки» во многом для науки необъяснима, и автор этой статьи позволит себе предложить собственную версию.
В начале прошлого столетия сочинский врач Н. Шульц собрал 300 тысяч анализов крови, сделанных в лабораториях, расположенных на больших расстояниях одна от другой. Он наблюдал, как падало количество лейкоцитов от 10000—12000 во время Первой мировой войны до 8000—10000, а в современном человеке и 4000 единиц гематологов не смущают. Параллельно в лесах вокруг промышленных городов темнели мотыльки березовые пяденицы. Движущий механизм этого процесса понятен: белокрылые становились слишком заметными на закопченной коре берез, птицы их склевывали, и род продолжили насекомые, у которых активировался ранее «молчащий» ген. Это означает, что, вступая в эпоху научно-технического прогресса, переходя в ноосферу, вся биосфера пережила стресс, после которого адаптационный процесс прошел по «проторенной дороге». Не готовые к такому повороту событий в нашем мире заплатили жизнью.
Ведь все живое, функционируя в пространстве, взаимодействует со временем, проявляющемся в чередовании факторов окружающей среды, как правило, непрогнозируемых. Это понимали древние, справедливо утверждая, что «два раза не вступишь в ту же самую реку».
По мнению вирусологов, эпидемии, вызванные штаммами H1N1, господствовали до 1940 года, потом им на смену пришли другие варианты. H1N1 возвратился в 1977 году, получив название «русского», или «московского», ибо именно из столицы Советского Союза начал наступление на мир. С тех пор свои эпидемические свойства он потерял.
Мы эволюционируем, господа. Но факт этот нужно понимать не как вознесение обезьяны до статуса homo sapiens (вопрос остается открытым), а как постоянное приспособление к окружающей среде, где — доказано многочисленными опытами — каждая секунда оставляет свой след на веществе, из которого состоят клетки нашего тела. Из этого вытекает, что если носитель наследственности ДНК — это заложенная в наш организм «перфокарта», где означены возможности родового развития, рассчитанная на вечность, то должна быть и другая «перфокарта», переводящая то, что может осуществиться, в ситуацию «тут и теперь», с которой приходится сталкиваться всем сущим на нашей планете. И она должна прийти из окружающего мира: ведь жизнь — это петля обратной связи с ним. Каков же ее механизм?
А если приблизить этот концептуальный вопрос к практике, то медицине вместо того, чтобы нагнетать страсти, сбрасывая в одну кучу грипп сезонный, калифорнийский, ОРЗ и разные формы воспаления легких, следовало бы поискать ответы хотя бы на самые насущные вопросы: способен ли старый штамм гриппа вызывать повторные эпидемии — или речь может идти только об эпизодических заболеваниях? Что представляет собой возбудитель так называемого сезонного гриппа? Это генетически стабильное образование или же группа вирусов, проходящих в нашем организме дарвиновский отбор, а следовательно, и меняющих свои характеристики в соответствии с особенностями сезона? Почему в западных областях зафиксированы случаи «мгновенного сгорания» от какого-то загадочного воспаления легких с образованием кровяных сгустков? Не стоим ли мы на пороге пандемии, вызванной действительно новым рекомбинантом? Ведь такое же не исключается!
Но вместо объективной оценки ситуации у нас велась «охота» именно на первый вирус, который увязали с эпидемиями гриппа, ставшими неотъемлемой составной нашей жизни, выдавая его за нечто новое и потому особенно опасное.
Итак, почему именно свиной вирус оказался поводом для нагнетания страстей? Ответ, увы, прост: как профилактическое средство именно против него создана вакцина еще... в начале восьмидесятых годов прошлого столетия. Даже если допустить, что в свое время она была эффективна, то как же далеко «ушел поезд» времени за четверть столетия: вирусов, на которые она могла бы подействовать, в природе просто не существует. Известно, что эта вакцина наделала много вреда в США, став причиной ряда громких судебных процессов.
Поэтому нашему Министерству охраны здоровья пришлось «умыть руки», предоставив самому населению решать, вакцинироваться ему или нет против H1N1. И за то спасибо! Ведь можно было потребовать и штампа в паспорте...
Но здесь открывается глобальная проблема, которую нашей медицине надлежит если не решить, то хотя бы к ней приблизиться.
ГРИПП ПРИХОДИТ С «НОВЫМ ЛИЦОМ»
Вакцинация для медицины — дело святое. Тех, кто смеет выступать против этой технологии, обвиняют в нецивилизованном поведении — ни больше, ни меньше! При этом основной аргумент известен: мы оспу преодолели вакцинацией! Но так ли и с гриппом будет?
Процитируем отрывок из книги авторитетных вирусологов, докторов медицинских наук Д. Б. Голубева и В. З. Солоухина «Размышления и споры о вирусах» (М., «Молодая гвардия», 1989): «Более полувека широко применяется вакцина из гриппозных вирусов. И живые, и убитые, а в последнее время — и расщепленные. Их готовят из отдельных составляющих вирион компонентов, при этом ответная реакция на прививку оказывается мягче, безболезненнее. Прививается ежегодно десятки миллионов человек, детей и взрослых. А заболеваемость?
А заболеваемость не только не снижается, но, наоборот, год от года даже растет».
Уместна ли при такой ситуации ссылка на победу над оспой? Ведь медицина здесь сталкивается с совершенно различными явлениями.
Возбудитель оспы — это дезоксирибонуклеиновая кислота, где 200 действующих генов. А вирус гриппа — это рибонуклеиновая кислота, где действующих генов семь-восемь, и разница между первым и вторым больше, чем между слоном и мухой. Еще классик вирусологии Лев Зильбер размежовывал вирусы кризисные (возбудители оспы, бешенства, полиомиелита) и интеграционные: в первом случае вакцинация эффективна, во втором — нет.
Вакцинация против гриппа — это война со вчерашним днем, ибо возбудитель самой массовой болезни всегда приходит с «новым лицом». Почему? Да потому, что это и есть природный механизм переведения означенных в нашем геноме общих, рассчитанных на родовую вечность векторов развития, в ситуацию «тут и теперь», механизм осуществления петли обратной связи с окружающей средой. Такая мысль могла показаться странной лет десять назад, но не теперь, когда открыта способность рибонуклеиновой кислоты (а вирусы гриппа, напоминаем, состоят из нее) включать и выключать гены в дезоксирибонуклеиновой и даже восстанавливать ее участки в случае разрыва обеих цепей, — теперь в этом сомневаться не приходится. Но должно пройти немало времени, пока новое мышление утвердится, открыв пути для развития медицинской практики.
