Нобелевскую премию торжественно вручают каждый год 10 декабря — в день смерти Альфреда Бернгарда Нобеля, который своим завещанием от 27 ноября 1895 года учредил фонд и указал, что «назначение его — ежегодное награждение денежными призами тех лиц, которые на протяжении предыдущего года сумели принести большую пользу человечеству». Он выделил пять премий (одна из которых должна присуждаться «лицу, которое в отрасли литературы напишет выдающееся произведение идеалистического направления»), к которым Банк Швеции в 1969 году добавил шестую — по экономике. И как бы ни относились к решениям Нобелевского комитета в сфере литературы, что бы ни говорили о заангажированности или неожиданности его решений, однако все это лишь усиливает и без того громкий интерес как к самому явлению Нобелевской премии, так и к ее очередным писателям-обладателям.
Какие же в этом смысле перспективы у украинской литературы? Возможно ли спрогнозировать, когда наши писатели смогут более-менее реально претендовать на премию, престижнее и резонанснее которой в мире пока еще нет? И что нужно сделать для того, чтобы эта премия перестала быть для украинского литпроцесса лишь недоступным миражом?
О ПЕРЕВОДАХ И МИРОВОМ ЛИТПРОЦЕССЕ
Прежде всего желательно на два-три порядки активизировать переводческую деятельность. Речь идет о том, чтобы в украинских издательствах значительными тиражами начали выпускать книги новых и актуальных зарубежных писателей — европейских, азиатских, арабских, африканских, американских, австралийских. Перевод — это не только форма литературно-творческой работы и не только проявление межлитературного и межкультурного взаимодействия, это в первую очередь установление тесных мостков, живых контактов, налаживание непрерывного взаимодействия между национальным художественно-эстетическим сознанием и мировым литературным процессом. А именно с таким взаимодействием у украинской литературы есть, мягко говоря, серьезные проблемы. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что на момент определения нобелиантов 2009, 2011 и 2012 годов — а это соответственно Герта Мюллер (Германия), Тумас Транстремер (Швеция) и Мо Янь (Китай) — ни одна их книга на украинский язык не была переведена. Да и с Марио Варгасом Льосой, который имеет, кстати, двойное гражданство — Перу и Испании — и которого еще в 1970-е годы характеризовали как классика латиноамериканской литературы, ситуация не является кардинально иной: на время объявления его нобелевским лауреатом у 2010 году отдельным изданием в Украине было выпущено лишь одно его произведение — роман «Зеленый дом» (К.: Днепр, 1988) в переводе и с послесловием Юрия Покальчука.
Не обойтись также и без того, чтобы украинских писателей начали печатать за рубежом в престижных издательствах и солидными тиражами, сопровождая это мощными промоакциями в масс-медиа. Для Нобелевского комитета довольно чувствительным и знаковым индикатором является уровень переводов писателя, который номинируется на эту премию. Достаточно сказать, что произведения Герты Мюллер переводили на разные европейские языки, на шведский переведены все ее книги, а сборник ее эссе «Король кланяется и убивает» 2008 года в Швеции попал в список десяти лучших книг, написанных женщинами за последнее время. Не лишним будет напомнить, что поэзия и книги Тумаса Транстремера переведены более чем на 60 языков мира, а сам он свою популярность за пределами Швеции объяснял в первую очередь тем, что переводами занимались его коллеги — люди, которые живут поэтическим словом и тонко чувствуют его сущность. «Мне повезло: меня переводили поэты, которые немного знали шведский, — когда речь идет о таком «малом» языке, это редкая вещь, — подчеркивает он. — Чаще всего оказываешься в руках специалиста, который либо не чувствует поэзии, либо вообще ею не интересуется». Среди тех, кто переводил Транстремера на украинский, выделю едва ли не самого искусного нашего переводчика — Дмытра Павлычко.
ЕВРОПЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ И «ПРОБЛЕМА РИФМЫ»
Вероятно, украинскому художественно-литературному сознанию есть смысл принять во внимание те ценности, которые утвердились в европейской и мировой литературной практике. В сфере поэзии это — верлибр, что, как известно, не предусматривает рифмования и рифмованных структур. Известный русский поэт и переводчик Илья Кутик (который, между прочим, родился во Львове, а с 1990-х годов проживает в Чикаго; стихотворения которого переведены более чем на 20 иностранных языков и который на рубеже 1980 — 1990-х переводил нерифмованную лирику Тумаса Транстремера) так рассуждает над вопросом, который стоит обозначить как «проблему рифмы»: «Со шведской поэзией (тогда уже) я был вообще неплохо знаком. Да, они не рифмуют. А кто в Европе рифмует (в настоящее время)?! Рифма в европейской поэзии — это каламбур или электрогитара (под/для нее и рифмуют!) Рифма — это несерьезность (первый признак оной), регистр снижения (смысла)». Кроме тезиса о традиции рифмовки как причастности к более низким лигам поэтического чемпионата, Илья Кутик выражает еще одно симптоматическое мнение — об идентификации «европейскости» поэзии посредством теста на отсутствие/наличие рифмовки. «Невозможно в настоящий момент в Швеции писать конечными рифмами, — утверждает он, — это и не принято: считается, что иначе шведская поэзия не вписывается, а точнее, не вписалась бы в европейский контекст».
В украинском художественном социуме есть поэты, которые концептуально разрабатывают «верлибровый карьер». Это визийно-метафорический Василий Голобородько, эпатажно-фабульный Сергей Жадан, зрительно-странствующий Олег Коцарев, однако сегмент верлибров занимает незначительное место в общем пространстве современной украинской поэзии. Итак, вписывается ли украинская поэзия с ее ритмичной и рифмованной традицией в мировой литературно-художественный мейнстрим? И если она находится за его пределами, то не стоит ли держать курс на ее семантико-формальное переформатирование и утверждение канона верлибра — то есть предельно разгерметизированной структуры стихотворения, безгранично свободной фактуры сказания или рассказа, который охватывает абсолютно все грани и проявления реальности, не распределяя их на «поэтические» и «непоэтические», «высокие» и «низкие»? Иначе говоря, не следует ли ориентироваться на утверждение такой текстуры стихотворений, где ритмика становится необязательной, рифма и рифмовка — лишними или даже невозможными, а дистилляция, внутреннее цензирование реалий, которые становятся материалом стихотворений, — абсурдным? И если наша лирика так и не впишется в мировой поэтический мейнстрим, то станет ли она в более близкой или более отдаленной перспективе конкурентоспособной и сможет ли реально претендовать на широкое общемировое признание?..
В сфере прозы Нобелевскому комитету нередко импонируют произведения, которые представляют широкие срезы национального жития-бытия. Именно это свойственно романам и повестям Марио Варгаса Льосы, рассказам и романам Мо Яня. В романе «Зеленый дом», который, по словам Юрия Покальчука, «принес Марио Варгасу Льосе мировое признание», насчитывается не один десяток действующих лиц, среди которых — военные, служащие, предприниматели, священники, индейцы из сельвы. Многих из них — Бонифацию, Фусию, Литуму, Адриана Ньевеса, дона Ансельмо — прозаик проводит фактически сквозь весь роман, постоянно добавляя новые краски-сведения к их жизненным историям, раскрывая своих персонажей с новой или достаточно неожиданной стороны. В романе Мо Яня «Большая грудь, широкие бедра» (в русском переводе Игоря Егорова — «Большая грудь, широкий зад») также изображены эпические картины национального жизненного пространства — семейный быт, межличностные сложности и межсемейные отношения, сцены партизанской войны китайцев против японцев времен 1930-х годов, многочисленные испытания, которые выпали на долю главного персонажа произведения — Шангуань Лу, жены, которая после восьми дочерей наконец рожает долгожданного сына. А в единственном тексте Мо Яня, переведенном на украинский язык, — в рассказе «Гений» (специальный выпуск журнала «Всесвіт» — «Альманах китайської літератури», 2010, перевод Евгении Красиковой) — изображается характер из «народного потока»: Цзян Дачжи, акцентуированный мыслитель-самородок, который, отказавшись от университетского образования и профессиональной карьеры, возвращается в свое село, чтобы найти способ спасения человечества. Много ли в украинской прозе последних пятнадцяти-двадцати лет можно насчитать произведений, где бы изображались столкновения, дилеммы, типажи, которые бы представляли не отдельные региональные или сословные особенности, а общежитейские, панинтеллектуальные, универсальные психологические надежды и метания нации, где бы с художественной яркостью и без навязчивых сентенций натурально изображалась феерическая и абсурдно достоверная тектоника нынешней жизни?
ЦЕЛЬ — НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ
Скорее всего, не стоит недооценивать и фактор общелитературной и даже общесоциумной настроенности на Нобелевскую премию, где под настроенностью имеется в виду не вербальный или, точнее, вербально-манифестный, а сугубо деятельностный аспект. В этом контексте репрезентативной выглядит ситуация в актуальной китайской литературе, которую очертил профессор Пекинского педагогического университета Ли Чженжун, акцентировав внимание на том, что в его стране среди писателей оформилась тенденция — целеустремленно работать на получение Нобелевской премии: «Авторы пытались написать то, что потенциально может понравиться Нобелевскому комитету. Представители комитета — самые желанные гости в Китае, их принимают, как императоров. Также лучшими друзьями китайских писателей стали культурные атташе зарубежных посольств в Китае, поскольку мнение этих людей имеет большое значение для Нобелевского комитета. Многие писатели специально стремятся издавать свои книги на Западе, чтобы стать ближе к взлелеянной в мечтах цели. Когда они пишут, сознательно ориентируются на нобелиантов последних лет». И хотя в оценочном отношении Ли Чженжуна такое литературное и социумное поведение китайских писателей приобрело скорее критические, нежели одобрительные акценты, однако факт остается фактом: лауреатом литературного Нобеля-2012 стал их соотечественник. И это уже второй Нобель для китайской литературы за короткий период: до Мо Яня эту премию в 2000 году получил Гао Синьцзян, который, правда, на тот момент уже имел гражданство Франции.
Безусловно, есть еще один мощный фактор, который мог бы эффективно служить продвижению украинских писателей к нобелевскому признанию, — участие в этом процессе политиков. Разумеется, наших. Причем имею в виду не только представителей властных либо государственных структур, но и тех, кто позиционирует себя в качестве оппозиции. Внешнеполитическая и внешнекультурная активность страны в этом направлении также имеет значение. Однако на этот фактор стоит рассчитывать меньше всего. Наши провластные и противовластные структуры настолько заняты своими политико-корпоративными, точнее собственными, бизнес-интересами (а политика в Украине является в первую очередь формой личного бизнес-проекта), что делать серьезные ставки на их внешнюю поддержку, внешнюю промоцию автоматически означало бы отложить дело литературного Нобеля для Украины в очень долгий ящик.
Не свидетельствует ли все это о том, что современная украинская литература пока не очень готова к получению своей первой Нобелевской премии? Думаю, все это означает лишь одно: украинским писателям, критике, литературоведам есть смысл сосредоточить свои усилия на повышении уровня «европейскости» нашей литературы. Если же учесть, что политика Нобелевского комитета в глобальном смысле направлена на расширение спектра национальных литератур, отмеченных этой премией, то становится понятно: нобелевского олимпа достигает тот литературный социум, который этого очень хочет.
