Днепропетровский историк Сергей Жук, защитив вначале кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию по проблемам американистики, оставил Днепропетровский национальный университет и уехал в США, где заново начал преподавательскую и научную карьеру. Сейчас он работает в американском вузе — Ball State University в небольшом городке Манси, штат Индиана. Об отличиях образовательных систем США и Украины он рассказал «Дню» во время своего пребывания в Днепропетровске.
— Еще в юности я увлекся историей США. Позднее, когда по окончании Днепропетровского университета я поступил в московскую аспирантуру, моим научным руководителем стал известный американист, академик Н. Болховитинов. Это был настоящий ученый, который объективно смотрел на многие вещи, в то время как другие занимались критикой Рейгана. Американистика тогда была сосредоточена в основном в Москве. По крайней мере, в Украине я оказался единственным, кто занимался колониальной историей США. В период перестройки мои работы заметили на Западе, появилась возможность съездить за границу. Там больше всего мне понравилось отношение к научной интеллигенции, ведь здесь о нас «вытирали ноги». В начале 1990-х, когда страна погрузилась в кризис, ситуация стала еще хуже. К тому же, после распада СССР во всех постсоветских государствах акценты сместились в сторону национальной истории. Специалисты по зарубежной истории оказались невостребованными, и американистика отошла на второй план. Но именно в это время мне посчастливилось поехать на стажировку в США. Американские архивы и библиотеки с украинскими сравнить нельзя. Даже в провинциальном вузе легко получить любую прессу, материалы, книги на многих языках. Я занялся исследованием истории квакеров в Пенсильванском университете — известном центре изучения колониальной истории. Для поездки в США мне был необходим академический отпуск, но давали его в Днепропетровском университете «со скрипом». Нередко возмущало и другое. Например, посольство США предложило мне создать первый в Украине Центр американской истории, передало книги, но я столкнулся с ужасными бюрократическими препятствиями.
— Как удалось продолжить научную деятельность в США?
— В США я уехал в 1997 году, и мне пришлось нелегко. Не говоря уже о том, что американисту найти там работу почти невозможно, поскольку масса своих специалистов. Кстати, я пришел к выводу, что они чем-то напоминают наших бывших преподавателей истории КПСС. Если у нас американисты, как и остальные «зарубежники», были наиболее продвинутой частью историков, то в США американисты, как правило, не знают других языков и очень консервативны. Наших научных степеней в Америке, как известно, не признают, хотя в 1996 году я уже защитил докторскую диссертацию. Побеседовав с коллегами, я пошел на авантюру — решил снова поступить на учебу в... аспирантуру, но теперь уже в США. Я начал заниматься историей евангельских христиан в Украине и России. Такие исследования в США приветствуются, тем более, что этой темой почти никто не занимался. В результате я защитил диссертацию доктора философии — по англосаксонской системе такую степень может получить гуманитарий любой специальности.
Теперь, когда я стал по нашим меркам доцентом, понимаю, что прошел трудные испытания. Приходилось снимать в Балтиморе небольшую двухкомнатную квартиру под самой крышей. Много денег уходило на оплату жилья, страховок, а кроме того, там высокие налоги. Положение облегчало то, что мой сын в американской школе оказался по уровню своих знаний по математике и физике на голову выше своих сверстников. Честно говоря, система среднего образование в США, в отличие от вузовской системы, оставляет желать лучшего. Программа по математике отстает от нашей, а гуманитарной составляющей почти нет — историю преподают только в старших классах. Иностранные языки обычные школьники практически не изучают, ведь весь мир говорит по-английски. Мой сын Андрей с отличием закончил школу и благодаря этому получил грант на все пять лет обучения в вузе. Получилось, что мы ни цента не заплатили за его образование — почти уникальный случай.
В 2002 году я защитил диссертацию, но это само по себе не дает никаких гарантий трудоустройства. Мне было уже за сорок, и хотя я неплохо знал язык, найти работу оказалось совсем непросто. Мы уже собирались возвращаться в Украину, и вдруг моей диссертацией заинтересовалось местное издательство. Они издали книгу о реформистских церквях в России, что для американцев почти «терра инкогнита». Книгу заметили в нескольких университетах США. Мне предложили пройти собеседование, в основном те вузы, где преподают историю России. Украинской историей, к сожалению, занимаются преимущественно исследовательские центры, которые существуют при крупных университетах. Я удачно прошел испытания и выбрал университет в небольшом городке в штате Индиана.
— Каково быть преподавателем американского вуза?
— Я читаю два курса по истории России — дореволюционный период от Ивана Грозного, которого считают первым русским царем, а также советский и постсоветский период — от Ленина до Путина. Украинской истории приходится касаться лишь в этом контексте, и это чаще всего моя инициатива. Лекции посещают не только гуманитарии, но и, скажем, архитекторы, если сам студент считает, что это ему пригодится. В университете преподается и общий курс — история западной цивилизации, начиная от Египта, Иудеи и Месопотамии, куда уходят корни христианства и Библии. Всемирная история, в том числе и история России, изучается очень узко. Работать преподавателем в американском вузе непросто. Оценка твоей работы идет с двух направлений — со стороны самих преподавателей, которые должны посещать лекции своих коллег и со стороны студентов. Необходимо также вести научную работу, публиковать статьи и рецензии, хотя бы раз в пять лет издавать книгу и иметь на нее отзывы двух-трех специалистов. Кроме того, преподаватель обязан принимать активное участие в факультетских и университетских комиссиях, где совместно обсуждаются и решаются многие проблемы без всякой бюрократии. Отлынивать от этой «общественной» работы нельзя. Ты должен «расти над собой», постоянно совершенствовать свой уровень. Среди преподавателей много иностранцев со всех континентов, в том числе и наших бывших соотечественников из стран СНГ. После приема на работу дают испытательный срок — до шести лет. Конкуренция очень жесткая. Чтобы выбиться по нашим меркам в доценты или профессора, люди седеют, теряют аппетит и сон.
— Если в США так трудно работать, то почему туда стремятся наши ученые?
— Кроме приличного заработка и комфортных условий жизни, в Америке действует англосаксонская традиция демократии. Человек свободен в своем выборе — творчестве, потреблении, во всем. Но не нужно путать демократию со вседозволенностью. Американское общество — это общество осознанной дисциплины. Американцы — очень законопослушные люди, в отличие от нас. При этом контроль закона начинается с твоего социального номера — идентификационного кода, без которого ты не можешь шага ступить, а тем более сделать крупную покупку. Ты не можешь зарабатывать и тратить деньги, не учтенные государством, не можешь уклоняться от уплаты налогов. Обойти закон невозможно: если ты попытаешься это делать, значит, ты преступник и попадешь в тюрьму. Американский закон можно сравнить с железной клеткой, а теперь эту функцию дополняют еще и современные технологии. Но зато во всем остальном ты свободен и можешь абсолютно свободно заниматься наукой. Наверное, это прозвучит странно, но большинство гуманитарной интеллигенции в США по своим взглядам — левые. Но это не значит, что они откажутся от своих привилегий и высокой зарплаты ради победы мирового пролетариата. Просто американские ученые имеют интеллектуальную свободу. Они любят различные теории и узкую специализацию. Считается, что специалист по истории американской революции, к примеру, не может быть компетентным в вопросах истории Украины. Наши ученые, которые разбираются в широком круге вопросов, для них — многостаночники. В чем-то американцы правы. Ведь не секрет, что 90% вузовских преподавателей истории КПСС после провозглашения независимости срочно «переквалифицировались» в специалистов по истории Украины.
— Что рядовые американцы знают об Украине?
— Информацию они получают в основном из масс-медиа. «Средний» американец знает о Голодоморе и Чернобыле, от которых украинцы пострадали по вине Москвы. Вообще, долгое время Голодомор был непопулярной темой, поскольку СССР расплачивался валютой от продажи зерна за оборудование и технологии, которые поставлялись из США. Это сильно выручало американскую экономику, переживавшую Великую депрессию. Журналист Уолтер Дюранти даже получил за свои бодрые репортажи из СССР Пулитцеровскую премию. Теперь о Голодоморе пишут совсем другое. Правда, при президентстве Обамы эту тему старались дипломатично обходить, но его противники из числа консервативных республиканцев говорят об этом охотно. Конечно, в США есть очень серьезные специалисты по Украине, которые публикуются в научных журналах и издают книги, но обыватель их не читает. Всплеск массового интереса к Украине наблюдался в период оранжевой революции, и тогда нашу страну сравнивали с Грузией. В это время выходило много публикаций, но теперь очевиден спад интереса. Когда я издавал книгу о Днепропетровске — «Рок-н-ролл в ракетном городе», то редактор даже убрал слово «украинский» из подзаголовка и написал «советский Днепропетровск», чтобы было понятней читателю. Звучит обидно, но это так. Конечно, украинская диаспора в США и Канаде пытается привлекать внимание к тому, что происходит на бывшей родине. Но американского обывателя события в нашей стране интересуют в определенной плоскости: прежде всего, их беспокоит, чтобы Украина не объединилась с Россией и не возродился Советский Союз. Понять их можно, поскольку американцы долгие годы боялись ядерной войны.
— Какой видится из-за границы научная жизнь украинских вузов?
— К сожалению, украинские вузы производят не лучшее впечатление. Мне есть с чем сравнивать, и то, что я вижу, похоже на медленное вымирание даже постсоветской науки. У нас пытаются форсированными темпами внедрить англосаксонскую систему образования, которая в Англии или США формировалась на протяжении веков. Наша система в свое время была позаимствована из Германии. Она не хуже — она другая. Нынешние реформы, на мой взгляд, приведут к оттоку специалистов за границу. Мне кажется, здесь невозможно серьезно заниматься наукой. Это видно даже по представительству на международных конференциях. Если в 1990-х Украина была на уровне, то сейчас она отстает все более и более. Думаю, что это происходит от недостаточного понимания государством роли науки. Финансирование, как я понимаю, не то, что недостаточное — оно нулевое. У меня в США 80 процентов студентов получают разные дотации от государства. Это дети небогатых родителей — рабочих и фермеров. Особенно внимание к образованию усилилось при Обаме, хотя его критикуют за чрезмерные расходы. В Украине никто не мыслит на перспективу — думают только о текущих проблемах, и совершенно напрасно. Это тем более обидно, что лучшие научные кадры формировались в Украине, и они пополняли научные учреждения Москвы. Кстати, я общаюсь с российскими коллегами. Они жалуются, что при Путине фактически развалили Российскую академию наук. Ученые в академических институтах живут на голодном пайке. В Америке тоже есть проблемы, но их нельзя сравнить с теми, что в республиках СНГ.
— Ты упоминал о своей книге, которая посвящена Днепропетровску. Чем она может заинтересовать американского читателя?
— Ракетно-космический Днепропетровск в советские времена был абсолютно закрытым городом для иностранцев. Его называли и родиной застоя, и кузницей кадров, откуда вышли советские руководители — Брежнев и его соратники. Тем не менее, западная культура в виде кинофильмов, музыки, танцев, одежды проникала за «железный занавес». Произошла парадоксальная вещь: чем сильнее были запреты, тем сильней люди тянулись к свободе. Благодаря этому в нашей стране формировалась новая элита, восприимчивая к либеральным идеям Запада, которая вышла на сцену в постсоветский период. Чтобы показать процесс развития инакомыслия, мне пришлось обратиться к бывшим архивам КГБ. Было очень интересно изучать документы, отражающие изменения в обществе, в котором ты жил и многое помнишь. Украине еще предстоит осмыслить свое недавнее прошлое, чтобы найти дорогу в будущее. Политическая борьба в украинском обществе налицо — это не простой процесс, но постепенно новое вытесняет старое.
