УКРАИНСКИЕ МАТЕРИ

«У нашім раї на землі
Нічого кращого немає,
Як тая мати молодая
З своїм дитяточком малим...»

— Мама, а куда это летят журавли?

— В теплые края, сынок, в теплые края...

— А где они, мама, эти теплые края?

Мать пожала плечами и продолжала вглядываться не в синее-синее небо, где игриво подпирали его журавли, журавлихи и журавлики: не отводила взгляд от пыльной дороги, по которой топтали землю миллионы мужских ног, еще вчера здоровых и сильных, но уже подкошенных печалью, позором, недоеданием и переживаниями.

— Мама, а куда гонят этих людей? — опять спросил мальчик, который непослушно крутился на руках здоровой молодицы.

Она погладила его голые ножки, поцеловала в пухленькое личико и сказала:

— Не в теплые края, сынок, не в теплые края, потому что там тепло и уютно. Их гонят из одной ямы, уманской, куда-то в другие ямы, где не все из них выживут. Вон уже двое упало. И сейчас по ним могут стрелять...

Мать закрыла лицо платком, повернулась спиной к адской дороге вместе с трехлетним сыном, а когда опять глянула, колонна пленных, особенно одетых — преимущественно в потрепанную сельскую одежду, словно погустела. Или, может, так показалось?

...Не показалось. Победители (а это были немецкие солдаты) брали под конвой и мужчин в потрепанной сельской одежде, которых по полям и яругам блуждало немало. Если безволосый, стриженый наголо — значит, переодетый советский боец. Но ловили и отправляли в колонны пленных и тех, кто имел красивый чуб, потому что видели в них командиров или политработников. (Немцы рядовых вермахта не стригли, а в Красной армии был другой порядок.)

Оксане девятнадцать. Но уже столько видела на своем веку. Но даже в тот страшный голод, который был восемь лет назад, когда под хаты ездили подводами и стучали в окна, спрашивая, есть ли уже мертвецы, чтобы везти на кладбище, — даже тогда (меньшей была!) не было так страшно, как теперь, когда увидела, как растет колонна пленников, наполняясь мужчинами в гражданской одежде.

— Боже милостивый, да что же это делается?

Небо закружилось над землей, Оксане казалось, что она вот-вот упадет. Но превозмогла себя, смотрела, смотрела. Нет среди гонимых и голодных ее Ивана, любимого и такого доброго к людям мужа, отца Тарасика, также, наверное, самого нежного в мире.

Идут, идут и идут. Сгорбленные, в просоленных рубашках, босые или же в порванной обуви. Под дулами автоматов, лезвиями штыков.

А журавли в небе летят и летят. Свободно и беспрепятственно.

Вспомнилась песня «Чому я не сокіл, чому не літаю? Чому мені, Боже, ти крилець не дав?». Тогда бы она каждого несчастного вынесла на своих крыльях из этой смертельной колонны. ...И вот Бог услышал ее тихий молитвенный плач. К ней из колонны протягивает руки высокий русый мужчина:

— Дай мне мальчика...

Она онемела, но... нежно передала Тарасика незнакомцу. Тот стал целовать мальчика, идя крайним в колонне.

Небо опять закружилось над землей, а солнце спряталось за вычурное мохнатое облако. А журавли летят. И каждый словно спрашивает: «Что ты сделала?». Об этом словно переживали, пугаясь, удивляясь тысячи и тысячи женщин, дедов и детей, которые от рассвета до заката стояли вдоль дороги, по которой гнали и гнали пленных. Что она сделала? Сейчас конвоир порешит из автомата и того русоволосого, и ребенка, да и саму ее.

Мужчина в штатской одежде, крайний в колонне, все отдалялся и отдалялся. Она уже хотела броситься бежать, как вдруг немецкий солдат огрел палкой русоволосого, чтобы тот шел с ребенком прочь, не мешая колонне двигаться. «Век! Век! Век!»

Слух пошел от села к селу. Одни говорили, что могло случиться непоправимое, другие неподдельно называли это подвигом той женщины. Правда, и Тарасик так целовал своего «папу», думая, что он действительно его родной, так обнимал его, что уже и немолодой немецкий охранник поверил.

Автор этого воспоминания также в свои одиннадцать лет стоял среди тысяч наших людей на обочине дороги мучеников, но сам не видел этого. Однако уже вечером услышал, как женщины говорили о той молодице, которая освободила из плена незнакомого, чужого ей мужчину. Говорили и о его особенной смекалке... Но уже спустя много лет автору пришлось прочитать об этом подвиге украинской матери в прозе Евгения Долматовского, автора уникального произведения «Зелена брама», многих известных песен, в том числе «Ой, Дніпро, Дніпро». Он тоже был среди тех мучеников, которых гнали из уманского концлагеря через Гайсин, Немиров на Винницу. И достоверно свидетельствует об этом героическом поступке украинки.

...Калашник. Калашник. Калашник. Ежедневно слухи о герое, освобождающем пленников, которых собрали, чтобы гнать на каторжные работы, или сидящем в театре рядом с немецким генералом и приклеивающим к его мундиру записку «Сидел Калашник». А дальше — все больше и громче. Разбитые полицейские участки, оккупационные комендатуры, уничтоженные самые жестокие коменданты и их прислужники, забранная с мельниц мука, которая назначалась для вермахта, взорванный мост, посаженный в бочку поп, который благословлял ехать и работать на Германию (и предупрежденный, чтобы не двигался, потому что «сверху мина»). Однажды в майский день сорок второго года остановилось движение на многоколейной железной дороге между Винницей и Киевом. Потому что на приколейных столбах висели предупреждения: «Я вас жду. Калашник». И так от Винницы до Киева. Минерам хватило работы.

Калашник — это был дух народный, это была сила, и мы, мальчики, мечтали пойти в лес и присоединиться к нему. Ходили слухи, что у него 100- тысячная армия, и этот слух кружил от Дона до Карпат. Только много лет после войны я узнал, что его отряд редко когда превышал 25 бойцов.

Калашник действовал как настоящий украинский герой. Почему именно украинский? Это я тоже понял спустя много лет после войны. Наш «вождь и учитель», который выступил с обращением к народу аж на 12-й день после начала войны, призывал «убивать немцев на каждом шагу». А их фюрер Гитлер приказал за каждого убитого рядового солдата рейха расстреливать 10 местных жителей. А за офицера — 100. Кроме того, сжигать села. Но когда на месте отмщения оккупантам находили объявление: «Это сделал Калашник», — у логично точных немцев не возникало искушения убивать не-калашников и жечь хаты.

Воспетый в легендах, герой Калашник вошел в украинскую историю и останется навеки в ней, как и мраморная плита в городишке Дашив на Виннитчине с надписью «Легендарному партизану Калашнику И.И.».

Но что мы знаем об его окружении, близких и родных? Ведь герои не вырастают и не действуют в пустоте... В начале далеких 70-х годов уже прошлого века мне удалось посетить небольшое село под Гайсином — Рахны Лисовые (кстати, родное село Василия Стуса). Там проживали жена и дочка Калашника.

Мария Валерьяновна, сморщенная, сгорбленная тяжелой работой и жизнью рассказала много об Иване Ивановиче (кое-что я смог использовать в повести «Куди летиш, журавлику?» и в романе «Вогонь на себе»).

Калашник рано остался без матери, но часто повторял ее наставления: «Люби родную землю, защищай людей!». И когда услышал, что староста растоптал конем ребенка, то сказал жене и ее матери: «Он не имеет права на жизнь». Решил наказать преступника принародно. Но посоветовался с женой и ее матерью. И они согласились, что он всенародно будет объявлять о своих действиях. Чтобы люди не страдали. А на руках у Марии Валерьяновны оставалась двухнедельного возраста Людочка и дебоширил трехлетний Виталька.

МАТЕРИ благословили единственного своего кормильца и защитника на самый тяжелый в жизни труд. И ждали наихудшего. Однако враги решили брать хитростью. Они то бросали их с детьми в подземелье, то выпускали, надеясь, что их гроза Калашник придет увидеться и они его схватят. И так много месяцев.

После изгнания немцев Мария Валерьяновна, накормив детей, шла на заре вместе с другими матерями впрягаться в бороны. Великой победе и миллионам тех, кто ее выковывал, нужен был хлеб...

«Он был почти ребенком, но сам прошел, неся важные документы, около пятисот километров по вражеским тылам», — так характеризовал известный партизанский командир Д.М. Медведев тринадцатилетнего Володю Саморуху в книге «Сильные духом». От установления связи с Москвой зависела судьба винницких партизан, которые изнемогали в кровавых боях с карателями. Многое изведал мальчик в тяжелом пути, но с честью выполнил задание. За это был награжден орденом Красной Звезды. Мне удалось написать о его подвиге повесть, которая имела несколько изданий, в том числе зарубежных, и побывать с ним в зарубежном плавании на торговом судне. Сейчас Владимир Петрович живет в Одессе.

— Что было главным двигателем? — спрашивал я у него.

— Наверное, мамино напутствие: «А ты, сынок, борись вместе со взрослыми!»

Это мама крикнула ему с поезда, который убегал на восток и не остановился, а только замедлил ход на их полустанке, где она должна была сойти, а сын ее должен был обнять.

...Герой. Героиня. Кто они? Это люди, которые должны служить примером, образцом всем последующим поколениям. И плохо, горько забывать о них. Потому что, как говорят на Кавказе, кто в прошлое стрельнет из пистолета, у того будущее рванет из пушки.

Украина имела и имеет настоящих героев. Но самым великим, самым прославленным в веках героем является УКРАИНСКАЯ МАТЬ. Она и сегодня с нами, МАТЬ каждого из нас, где бы душа ее ни находилась, — в небесах или на земле.