Эпиграф:
Если власть современной Польши предаст Украину как своего стратегического союзника, она предаст и своего гениального поэта Юлиуша Словацкого, пророка украинской государственности
Дмитро Павличко
Продолжение. Начало читайте в «Дне» № 217-218
Речь Посполитая — независимое, могучее государство, а в то же время Украиной правят гетманы, как утверждает поэт, «нічим і ніким не скуті». А степная дума и песня украинская звучат чисто, облагораживая жизнь польской шляхты дыханием наивысшей поэзии:
«Ляхи! Тепер цього вам не збагнути,
Як то заходили в двори до вас
Давно колись пісні і думи степу...
Дух матері старої України,
Що спати ще в могилі не хотів,
Душа гетьманська,
і гетьманські чини,
І синя мла, і помроки степів,
Гробів летючих крилля
соколине —
Все йшло по клавішах,
лилося в спів,
Немов дитини ручка неуважна,
А часом як старця рука поважна».
Период бесконфликтного сожительства обоих народов принадлежал однако к прошлому. Его окутали темные тени более поздних событий. История Украины была героической, но исключительно трагической. Словацкий никогда этого не забывал. Своей несчастной и героической, мученической и страждущей, однако воскресающей душой Украина наиболее точно соответствует характеру поэта, его печальному воображению и неисчерпаемой мифотворческой фантазии. Он сумел наблюдать не только несчастья, которые обрушивались на Украину, но и ее непреодолимую волю к жизни. Могилы — вспомним — Словацкий не считал миром умерших. Его фантазия подсказывала ему, что похороненные в них казацкие воины и атаманы не спят вечным сном, а только дремлют.
Увлечение украинской тематикой пришло к Словацкому в самом начале его поэтического творчества, еще до того, как он задекларировал Украину как свою вторую отчизну. Изучая украинскую историю, Словацкий открыл знаменитую тему, которая прекрасно соответствовала созданию «байроновской» поэмы, — история Запорожской Сечи. Так появляется его поэма «Змей».
В объяснениях к поэме Словацкий признает, что шел «за духом поезії українського народу, бажаючи зробити образ живішим». Поэма (кстати, ее достаточно хорошо перевел на украинский язык Валентин Струтинский) имеет приметы избыточной, кое-где неправдоподобной романтики. Но от обвинения произведения в искусственности и подражании байроновскому «Корсару» его спасает искреннее и большое увлечение подвигами и характерами запорожцев. Такое увлечение находим только в поэзии Т. Шевченко.
Запорожцы Словацкого презирают опасность и саму смерть, а деньги, добытые в ходе нападений на турецкие города, не имеют для них никакой ценности. Это побледневшие, желтые листья, которые должны исчезать вместе с осенними ветрами. Запорожцы Словацкого, хоть кое в чем напоминают корсаров, не являются морскими разбойниками. Это организованное войско, которое знает дисциплину, готово сражаться за свою родину — Украину. Их кобзарь поет, адресуя предкам тоскливую песню:
«Спіть, бо минулася ваша пора!
О, ви жили колись тут, в Україні,
Поки земля не взяла вас сира!
Ви жили вчора, ми живем нині!» 1
А те, кто «живе нині», возвращаются из похода и их радость исходит из того факта, что имеют они отчизну — Украину:
«Ми до меду!
Під звін чарок
Будем в нашій Україні
Мед-горілку пити».
Вдруг в поэме «Змей» появляется несколько печальных строк, как трагический плач в светлой мелодии. В бравурной симфонии казацких побед звучит нота печали об уничтожении Запожской Сечи:
«Коли запорожці Дніпро залишали,
На Дон ідучи у вигнання, тужні
Там чулись пісні;
У піснях тих лунали
Лукавій цариці прокляття
й погрози.
О хвиле блакитна!
В далекі ті дні
Ти чайки носила їх...
Ти бачила сльози».
Словацкий хорошо понимал, что песня, которая бросала проклятие на голову царицы Екатерины II, не вписывается в сюжет его произведения. Но он также хорошо знал, что скорбь по потере казацкого государства так глубоко укоренена в сознании украинского народа, что без этой трагической ноты невозможно представить себе его историю. Песня об уничтожении Запорожской Сечи, на первый взгляд, выражает будто бы только печаль, но, в сущности, это песнь народного протеста и сопротивления, которая не теряет своей актуальности в течение веков. Словацкий считает, что украинский народ никогда не смирится со своим порабощением. Следовательно, еще до появления Т. Шевченко с его болью и печалью по казацкому государству, с проклятиями, адресованными русским царям, уничтожившим ее, впервые именно в произведении польского поэта появляются такие же переживания, смешанные с такими же проклятиями.
Если сравнить первое произведение Словацкого «Украинская дума» с поэмой «Змей», то можно легко убедиться, что наивное, почти детское увлечение Украиной сменилось у поэта сознательным, продуманным, политически мотивированным отношением к ней. В первом произведении казак Рунько — сентиментальный парень, которому предстоит только рыдать, в конце концов покончил с собой. А в поэме «Змей» уже появляются другие казаки, воины и мстители, осознающие свое национальное призвание.
Словацкий видел украинский характер с разных сторон. Он умел уживаться с разными типами запорожцев, перевоплощаться в них, но любил больше всего таких, как гайдамака Семенко из пьесы «Срібний сон Саломеї». Перед тем, как отдать того смельчака на сжигание палачам, региментар Стемповський допрашивает его. Он хочет напутствовать Семенко на предсмертное покаяние, но казак отвечает:
«То дуже вже прохав би
я ваш мості
Лишень про смерть,
але не про науку...»
«Срібний сон Саломеї», «драматический романс», как назвал это произведение сам Словацкий, только теперь усилиями Романа Лубкивского переведен на украинский язык. Между тем это чрезвычайно важное произведение для понимания феномена, который называем украинским патриотизмом Словацкого. В этом произведении поэт освещает те же события, которые стали основой для «Гайдамаков» Т. Шевченко. На первый взгляд, польская пьеса и украинская поэма вызывают противоположные мнения и эмоции.
Однако только на первый взгляд. Острая критика в обоих произведениях направлена на польскую шляхту. Клеймя ее ничтожество и ограниченность, Словацкий, как и Шевченко, дополнительно обращает внимание на эсхатологический характер украинско-польской резни. Представленная в его произведении шляхта не способна понять ни глубокий смысл, ни правдивые размеры развернутой на ее глазах апокалиптической кровавой картины.
«Срібний сон Саломеї» — повествование о жестоких деяниях украинских повстанцев-гайдамаков и о еще более жестоких действиях польских магнатов в качестве наказания и мести непокорным. Драма основана на исторических фактах. Образ региментаря Стемповского выписан из реального лица. Был это владелец села Кодни на Житомирщине, который приказал посадить на кол десятки невиновных крестьян и выставил их на несколько верст с обеих сторон дороги, которая вела к его имению. В пьесе Стемповский приказывает облить смолой казака Семенко, поджечь и вести его, как живую свечу, по селу для устрашения народа.
Но и гайдамаки не лучше. Нет большого расхождения между сценами убийства детей Гонты и истязания детей пана Грушинского. Возможно, у Шевченко жестокость показана с большей экспрессией, потому что вождь гайдамаков режет сам своих сыновей, а барских детей убивают кольщики. Однако произведение Словацкого имеет более сильное звучание, потому что преступность поляков совершается на фоне их полного безразличия к кровавой вакханалии. Один лишь Пафнуций, человек религиозный (возможно, священник) глубоко переживает трагедию. Когда он пробует заинтересовать страшными событиями других — его никто не хочет слушать. Никакими ужасающими рассказами об украинско-польской борьбе не может он озадачить шляхту, которая предается утехам жизни, обсуждает будущую свадьбу Саломеи. Пафнуций обращается сам к себе:
«Не буде України, ох, не буде!
Бо люди ці потнуть її мечами,
Ох! Ох! Кінець-погибель Україні!
Бо звестись на могилах
шляхетські знамена повинні».
Несомненно, это голос самого автора. Словацкий в совершенстве знал, что бессмысленная резня во имя развешивания благородных штандартов на казацких могилах ничего хорошего не принесет ни одной, ни другой стороне. Но самый правдивый голос Словацкого в пьесе — не Пафнуций, который призывает только к покаянию, а старый лирник Вернигора. Он предрекает страшную угрозу, которая идет от той резни и для Украины, и для Польши.
Словацкий выводит во многих своих произведениях Вернигору как проповедника и пророка украинско-польского примирения и союзничества. Вернигора обращается к полякам от имени украинского народа:
«Ані за жодні перли-діаманти
Не буду тут при бесіді й забаві,
То ж не присяду при столі на лаві.
Споріднений із вами,
духом братній».
Региментар спрашивает старого вещуна раздраженно: «Чого ти хочеш?» А тот отвечает: «Попрощатися з тобою, духом мого народу». Вернигора трактует украинско-польскую резню как преступление всех ее участников, а шляхетско-магнатскому миру предвещает незамедлительный конец. Его пророчество звучит, как колокольный звон. Старый волшебник верит в то, что польские магнаты будут наказаны за несправедливость, нанесенную украинскому народу.
Теперь произведение Словацкого о Колиивщине переведено на украинский язык. Оно не только для чтения, а в первую очередь для театра. Мы не должны соглашаться со всем, что написал в этой драме польский поэт. Думаю, правда Словацкого о трагической, но общей украинско-польской истории ничего не отнимает у нашей, украинской, правды, а только добавляет к ней современный аспект. «Срібний сон Саломеї», поставленный как раз сейчас в театре, когда оба народы ищут понимания, входят из стадии взаимной ненависти в стадию нормального, не искаженного стереотипами давности мышления, может принести только позитивные результаты.
Проявлением симпатии к Украине вообще и, в частности, к фигуре Ивана Мазепы является одно из лучших произведений Словацкого, написанное в шекспировской манере, которая полностью отличается от романтической расплывчатости, присущей поэмам Байрона и Гюго о легендарной молодости украинского гетмана. И при жизни, и после смерти Мазепа был для московской империи источником тревог и, разумеется, наибольшей опасности — отделения Украины от России. «Изменник народа», непримиримый враг Петра І, помощник польской шляхты... Мог ли такой герой внести какие-то позитивные элементы в писанную под диктовку Кремля украинскую историю? Украинские советские литературоведы как огня боялись анализировать пьесу Словацкого «Мазепа», потому что само имя героя требовало откреститься от этого героя и этого произведения. Понимание этого произведения советские исследователи сводили к утверждению, что трагедия «Мазепа» не имеет ничего общего с Украиной, а ее заглавный герой является только «ловеласом і кмітливим пажем» польского короля.
Кто же такой Мазепа у Словацкого? В первую очередь — человек хлопского (в понимании украинского) происхождения. Воевода, фактически главный персонаж трагедии, не воспринимает его как себе равного в социальном плане, невзирая на то, что Мазепа принадлежит к королевскому окружению. Воевода обращается к своему сыну, предостерегая его от дуэли с Мазепой: «Стидайся, сину мій. То хлопський син — таких у воєводи б’ють киями. Я дав наказ, і Хмара не забуде почастувать його, щоб шанувався...»
Но Словацкий хорошо знает, о ком пишет. Он читал о нем намного больше, чем Байрон или Гюго, его не очень интересует интрига, которая лежит в основе их поэм. Об этом свидетельствует упоминание о гетмане в незаконченной повести Словацкого, написаной на французском языке — «Король Лядавы». Герой повести путешествует. Он заезжает в Польшу, а чтобы его «оттуда вернуть, мне достаточно будет привязать его к коня Мазепы», — пишет Словацкий.
Далее поэт не без иронии говорит о героях Байрона и о романтической легенде, согласно которой Мазепа, привязанный к коню, преодолевает за одну ночь триста миль, прилетает в родные края, не наткнувшись по дороге ни на один город или село.
Очень интересно подана здесь же характеристика новых, как поэт говорит, народных литератур Европы. Словацкий четко формулирует мысль о влиянии украинского песенного фольклора на развитие письменности многих европейских стран: «Народная литература, идя за духом времени, начала находить звуки отчаяния и печали, которые были когда-то признаком песни украинского народа, тех запорожских казаков, которые прославились войнами против турок и которые не раз воевали против Польши». Мазепа у Словацкого — в первую очередь представитель казачества. «Я сын казацкий, я умею драться!» — говорит о себе королевский паж и, как оказывается по ходу пьесы, он оружием умеет не только себя защищать, но, что важнее, защищать тех, кто слабее его. Точно об этом сказала Алина Ковальчикова, польская исследовательница творчества Словацкого: «Мазепа, окутанный славой хитрого сводника, проявляет мудрость и благородство сердца» 2.
Впрочем, Словацкий не идеализирует своего героя. «Казацкий сын», молодой красавец, от взгляда которого млеют женщины, полон бурной приязни и мужских слабостей, готов падать на колени перед каждой красивой шляхтянкой, вымаливать у нее греховную любовную ласку. А в то же время он — человек большого сердца. Его донжуанство — не нудная забава, а возможность проявить рыцарские черты в обстоятельствах, угрожающих ему смертью. Это личность, которая своим необычным нравом выделяется из всего королевского окружения.
Все его поведение на замке — это будто вступление в те времена, когда паж станет гетманом и на его государственнической деятельности отразятся противоречивые приметы его характера. Будет неодобрительная для окружения любовь с Мотрей, унизительная служба (что-то вроде пажа) царю Петру І и, наконец, ум и честь поведут его по жертвенному пути открытой борьбы за независимость Украины.
Шедевр польской драматургии «Мазепа» сегодня приобретает политическую злободневность. Теперь, когда происходит возвращение гетмана в украинское всенародное сознание, что является одним из важнейших аргументов в пользу украинской государственности, это произведение воспринимается как пророческий эпизод из молодости выдающегося государственного мужа.
К счастью, Украина имеет, как это подтверждает Флориан Неуважный, «прекрасный пример пьесы, который доныне является образцом переводческого искусства» 3. Речь идет о труде Мыколы Зерова. В контексте нашего времени с большой пользой для идеи взаимопонимания между украинцами и поляками мог бы зазвучать театральный спектакль «Мазепа», обновленный в соответствии с современным восприятием произведения.
Грандиозное по масштабам и глубине проникновение в историю, самая реалистичная из всех романтических видений Словацкого, поэма «Беневский» дает больше всего материала для того, чтобы понять, какое место занимает Украина в сознании поэта. В этом произведении, пытаясь согласовать противоречия, возникающие из анализа причин упадка Речи Посполитой, Словацкий постоянно возвращается мыслями к Украине, которая представляется ему как усыпленное, но не мертвое гнездо свободы. Здесь выступает не только абстрактная «воля» в философском измерении (стремление к такой воле никогда не угасало в сердце Украины — об этом Словацкий хорошо знал!), но и конкретная казацкая сила, способная получить реальную свободу.
Словацкий утверждает в поэме, что Украина, пытаясь постичь независимость, застряла на перепутье, не знает, куда двигаться дальше: идти с поляками — или по пути Богдана Хмельницкого. Словацкий понимал драматизм этого вопроса, который углубился, когда Польша, вслед за Украиной, потеряла свою независимость. Давнее единство обоих народов — и это хорошо понимал поэт — утрачена была навсегда. В его произведении «дух старой матери Украины» постоянно встречается с духом матери Польши, но между ними уже существует какой-то предел, непреодолимый конфликт, генетическое отличие:
«О мати Польще! Ти давно не чула
В степах такого дикого волання!»
Так пишется о возгласах запорожских казаков, которые отправляются на битву под командованием союзника поляков атамана Савы. Если они выходят вместе с поляками против московских нападающих, которые окружили восставший Бар, так почему их глас, как этого хочет поэт, «дикий»? Не потому ли, что все же он предательский? Судьба печали ожидает восставших шляхтичей-конфедератов в Баре. Не имеют они вокруг своего народа, потому что чужые на тех просторах. Украинский народ их не поддержит, потому что не понимает и не разделяет благородную идею. Следовательно, просят польские повстанцы помощи у крымских татар. Пробуют подкупить запорожцев, обещая самолюбивому Саве украинское гетманство. Но это — не зря. После обращения к матери Польши поэт адресует свою новую реплику «до найбілішої, найсумнішої». Сами образы подсказывают, что говорится об Украине:
«Моя вітчизно давня! Я стою
В твій смертний лик вчарований
без тями;
Ти зваблювала молодість мою
На давній шлях сумний
між цвинтарями,
Вже інші про будущину твою
Співають! Я мов сторож
між хрестами...
Мов журавель в руках своїх
тримаю
Своє камінне серце, о, мій краю...
О найбіліша, найскорботніша моя,
Одну в тобі, а над тобою другу —
Дві пісні чую, і хотів би я
З’єднати їх в одну ясну потугу...
Не пам’ятай мене о тій годині,
Як будеш ти з дарами золотими,
Та, доки моя Іква по долині
Пливе, наповнена слізьми за тими,
Хто серце мав, допоки в Україні
Жебрак співає, а з Дніпра сумними
Туманами йде дух, встає зірниця,
І борзий кінь Пуласького
ще сниться,
Допоки люди в нових духу силах
Не віднайдуть в собі лицарства
й співу,
Допоти маю право на могилах
Стояти і співати...»
Словацкий не сомневается в том, что песня украинская — бессмертна. Пока поет народ над Днепром, до тех пор вера в возрождение Украины не угаснет. Поэт хотел бы приобщить свой голос к его пению, чтобы укрепить его, придать ему большей мощи и силы. А если вспоминает о Казимире Пуласском в этом тексте, то делает так, исходя из твердой веры в то, что повстанческий дух Польши имеет те же источники, что и свободный казацкий дух. Словацкий слышит две песни: одну поет украинский народ, вторая будто бы снится, всплывает из цокота копыт коня польского повстанца. «Дві пісні чую і хотів би я з’єднати їх в одну ясну потугу», — признает поэт. Многое в его произведениях свидетельствует о том, что он понимает: его желание уже невыполнимо.
Вину за разъединенность и все более глубокую вражду между украинцами и поляками поэт возлагает на польскую шляхту. Не щадит он при этом украинских верховодов, разоблачает их продажность и тупоумие. Повествуя об атамане Саве, который был на польской службе, поэт не проявляет уважения к нему. Наоборот, с большой симпатией пишет о запорожских казаках, которые вспоминают в Саве изменника Ярему Вишневецкого, потом связывают его и оставляют в лесу на растерзание зверей. Не любит Словацкий Савы. Хоть как это не удивительно, но польский поэт восторженно пишет о запорожцах, в частности о том, как напоминают они Саве о временах Хмельницкого:
«Дай наказ — і вибухне пожар,
Що вздрять його із вікон
у Варшаві!»
Словацкий однозначно на стороне обиженных, тех, кто верит, что новые силы народа возродятся не из воли шляхты, а из его страданий. История подтвердила справедливость этой веры. Выразителем взглядов Словацкого в поэме является в какой-то степени священник Марко (KsiadzMarek). По его оценке, резня между гайдамаками и шляхтой — это преступление господствующей стороны, которая должна была предотвратить кровавое столкновение двух неравноправных сторон. Но вместо того чтобы позаботиться о судьбе собственного государства, польские магнаты сосредоточены на частных имущественных интересах. Это спесь Потоцкого уничтожает надежды на единение... «Потоцький все гальмує... Хоче бути паном над пусткою!» — пишет поэт.
Украина была для Словацкого не только предметом его исторических поисков и исследований. Она дала ему главный мотив (так, как Т. Шевченко) для понимания христианской морали и концепции самого Бога. В поэзии «Гимн», написанной на начальном этапе его творчества, каждая строфа заканчивается нотой печали: «Боже, сумно мені». Это и нарекания на человеческое бессилие, на безразличие небесной высшей силы к несправедливым порядкам на земле. Здесь образ Бога — образ духа, который не вмещается в жизнь человека. Он — только свидетель, а не судья человеческих поступков. А тот Бог, который представился Словацкому среди украинской степи, — совсем иной:
«Це Бог не хробаків, не того тіла,
Що нишком під ногами проповза,
Він любить птаха широчезні
крила,
Біг коней гуркітний, немов гроза,
Вогнем він пише, кличучи до діла,
Його вблагає чин, а не сльоза,
Перед костьольним
згублена порогом —
Ниць перед ним паду,
бо він є Богом!»
Трактовки Бога как высшей справедливости, огненного пера, который пишет приговоры людям — пресмыкающимся и червям, навеянное Словацкому украинскими степями, где продолжались казацкие войны за правду и волю. Степные могилы, как и у Шевченко, напоминают у Словацкого морские волны. Но здесь они не только идут и двигают, но и взлетают, будто соколы. Как творец вольнолюбивой христианской мысли, противоположной рабскому повиновению, которую можно найти в Евангелии, Словацкий сформировался под воздействием своего увлечения Украиной. Без Украины, которой поэт гордился и которую откровенно называл своей «кров’ю й молоком плинною» родиной, его мистические переживания над Атлантическим океаном (в Порнике) были бы более убогими, если вообще возможными...
Как именно понимал Словацкий свою украинскость, как определял свой казацкий патриотизм? Ответ может подсказать его критика творчества Богдана Залесского. Этот величайший поэт «украинской школы», по мнению Словацкого, утратил возможность стать Ариосто украинского казачества, потому что не проникся песнями кобзарей-слепцов, не вслушался в казацкие думы, следовательно, не создал ничего такого, что должно было бы вернуться к тем же лирникам, будто их собственная поэма: «Богдан мог возвыситься очень высоко, — пишет Словацкий, — если бы формировался на образцах и не потерял свою украинскую самостоятельность».
В произведениях Словацкого прочитывается «украинская самостоятельность», которой он требовал от своего земляка. Но это не только творческая, художественная, эстетическая самостоятельность; та самостоятельность имеет в себе дух политического мышления: поэт дошел не только до четкого понимания национальной обособленности Украины, но и к пророческому виденью будущего украинского государства.
Если прибавить все высказывания Словацкого об Украине к пророчеству, которое он выразил в поэме «Вацлав», то создается впечатление, что его «украинская самостоятельность» достигает Шевченковского уровня.
Поэма «Вацлав» заслуживает особого внимания украинского читателя, потому что именно в этом произведении Словацкий пророчил воскресенье украинского государства. Поэма написана в 1835 г., она принадлежит к произведениям «украинской школы» в польской литературе, но выделяется среди них настоящим украинским патриотизмом.
Словацкий чувствовал Украину как национально отделенную часть Российской империи, как подавленное казацкое государство. И вину за это притеснение польский гений возлагал и на польскую шляхту. Вацлав — шляхтич, за которым тянутся тяжелые обвинения в измене восстания под руководством Тадеуша Костюшко. Принимая участие в ноябрьском восстании 1830 г., он своей кровью будто смыл давний грех. Однако этого никто не помнит. Этот польский магнат живет в Украине не где-нибудь, а над Днепром, но не имеет никакой связи с украинским народом, не имеет вообще ни прошлого, ни будущего. Это безликая фигура, которая вызывает отвращение даже у собственной жены. Литературоведы высказали догадку, что за образом Вацлава кроется историческая фигура, а именно — Александр Потоцкий, сын Софии и Щенсного Потоцких из Умани. Такая трактовка Вацлава еще больше подтверждает мысль о том, что ненависть к нему идет в первую очередь от прислуги, от украинских крепостных, которые хорошо знали, насколько ничтожен их пан.
Среди того простого люда есть женщина, выкормившая Вацлава своим молоком, няня, которая не может иметь к нему каких-то «польских претензий». Его ничтожество, бездушность, замкнутость она воспринимает как признаки «неудачного сына», который по ее мнению, как изменник должен быть наказан после смерти самим Богом. Это она, украинская женщина, появляется на похоронах Вацлава и проклинает покойника:
«Ти йдеш у гріб з трутизною гіркою!
Йди, трупе! Я тебе в колиску
клала,
Я молоком своїм тебе плекала,
Тепер тебе кладу в могилу радо,
Йди, чорна трумно, йди,
огидна зрадо,
Моя дитино й мій отрутний гаде,
Іди, нехай тебе черва обсяде;
Хоч кров твоя твій чорний гріх
замаже,
Бог звістувати це тобі
не каже, —
Не знатимеш у пеклі, ти,
шайтане,
Що Україна із могили встане!»
Украина в этом тексте не является географическим понятием (географические понятия не воскресают!). Здесь она — не часть Польши, а историческое государство, хотя и положенное когда-то врагами в могилу и предреченное на воскресенье. Так чувствовал и так думал польский поэт. И так случилось.
Украинский патриотизм Словацкого можно справедливо сравнить разве что с патриотизмом Шевченко. Речь здесь идет не столько о схожести образов, метафор на тему воскресенья народного духа, а в первую очередь о религиозном, непреодолимом убеждении обоих поэтов в том, что бессмертие нации происходит из ее страданий и неповиновения.
Именно со Словацким, с его образом вечного революционера, который возник из метафорической теории автора «короля-духа» о неистребимости человеческого страдания, связано одно из самых выдающихся произведений Ивана Франко «Гимн». «Вечный революционер» Франко — не отрицание, а продолжение и развитие мысли Словацкого в украинских условиях борьбы за человеческое достоинство, за победу продвижения, науки, света над реакцией и темнотой. Не будет преувеличением сказать, что через произведение Словацкого «Відповідь на «Псалми майбутності» пришел к Франко по-европейски сформулированный самый главный мотив Шевченковского творчества, вера в то, что «церков-домовина розвалиться, а з-під неї встане Україна».
Юзеф Пилсудский говорил, что порабощенные поколения поляков приходили к творчеству Словацкого, чтобы «зміцнивши дух, вистояти в неволі й пробудити в собі сили, коли тих сил буде треба». То же самое можно сказать о поколении украинцев XX ст., которые в своем национальном и человеческом призвании читали Словацкого, переводили его, собирались в Кременце на день его рождения в самые тяжелые времена советско-российского порабощения, чтобы в нужное время иметь силу шевченковского духа, вечного революционера, силу своего национального и человеческого призвания.
В пятой песне «Беньовського» о своей второй отчизне Украине Словацкий пишет как о земле,
«...котра кров’ю і молоком плинна
І котра мене також любити
повинна!»
Словацкий имел право надеяться на добрую память о себе в Украине, любви к слову, которой пронизаны его бессмертные строки о крае, где он родился. Украина не проявила еще надлежащего уважения своему сыну, который любил ее польским сердцем, пророчил ее государственную и счастливую будущность. Правда, немало уже сделано для озвучения его произведений на украинском языке, и пришло время, когда не только исполняются его увещевания, но и со всей выразительностью и неизбежностью опять перед нами возникли те же вопросы, над которыми мучился он, — вопросы понимания и настоящего братства между украинским и польским народами.
Юлиушу Словацкому должен быть памятник в Киеве, как Тарасу Шевченко — в Варшаве 4. Это будет справедливо с любой точки зрения, ведь эти два гения родственные по силе патриотических чувств, символизируют украинско-польское духовное единение. Но еще более фундаментальным памятником Словацкому в Украине должно стать усвоение на украинском языке, глубоко анализируемое на уровне развития разных поколений, как теперь, так и в будущем, его титаническое творчество.
Май 2002 г.
1. Отрывки из поэмы «Змій» подаются в переводе В. Струтинского; отрывки из «Срібного сну Саломеї» в переводе Р. Лубкивского.
2. А. Kowalozykowa, Slowacki, Warszawa, 1999, ctr. 183.
3. F. Nieuwazny. Recepcjatworczosci Slowackiegona Ukrainie[w:] JuliuszSlowacki, Warszawa, 1999, ctr. 45.
4. В то время, когда читалась эта лекция, памятника Ю.Словацкому в Киеве еще не было (примечание редакции газеты «День»).
