Три часа ночи. В кафе на 46-й улице еще довольно много публики. Сквозь стекло смотрим на феерические краски неугомонного в любое время суток Бродвея, неторопливо потягивая из чашечки кофе. После обеда нам улетать в Киев, поэтому никто из группы не спешит ложиться, понимая, что не скоро снова окажемся здесь, на чужом празднике жизни.
За нашим простым деревянным столиком добровольный гид по ночной столице мира — 23-летний бывший сибиряк Дмитрий. Он приехал в Штаты 8 месяцев назад и работает в небольшом баре рядом с нашей гостиницей, где за завтраком мы и познакомились.
У каждого эмигранта своя история. У Димы знакомая схема: приехал в Штаты с берегов Ангары, имея семьсот долларов в кармане, снял комнатушку на окраине. На следующий день отправился на Брайтон Бич, там накупил русскоязычных газет и выписал все объявления о рабочих местах. Затем начал обходить их одно за другим. Перебивался какое-то время случайными заработками, пока не нашел место в баре, точнее, небольшой закусочной со стойкой в самом центре Нью-Йорка, хозяином которой был бывший ленинградец. Сейчас Дмитрий сменил квартиру, ходит на курсы, изучает компьютер, у него есть девчонка, несколько друзей.
Мы расспрашиваем его об американских впечатлениях, сверяемся со своими наблюдениями, выясняем детали, каждый раз возвращаясь к сакраментальному: почему у них получается, а у нас нет? Неужели мы хуже? Ведь сами видим, что нет!
Дима довольно односложно отвечает; пожалуй, ему самому нужен консультант-советчик, но под конец выдает фразу, похожую на отточенную формулу.
— Понимаете, — говорит он, — жизнь обычного американца куда длиннее, чем наша. Я не о годах говорю. Вы посчитайте. Он за день в 3 раза больше успевают, чем мы, ведет активный образ жизни гораздо больше нашего (70 лет тут еще далеко не старость). Вот и выходит, что в его жизнь укладывается штук пять наших...
Мы поулыбались над этими сентенциями. Но потом я часто вспоминал этот разговор. И неоднократно приходил к выводу, что — по сути — так оно и есть. Украинский (и не только!) менталитет устроен таким неправдоподобно мифологизированным образом, что нам все время кажется, будто жизнь еще где-то впереди, а мы только на подступах к ней, и что обязательно найдется добрая фея, которая своей волшебной палочкой решит все проблемы! А американец всегда настроен на «can do»! И нет для него преград, которые он не хотел бы преодолеть. Американское кино практически все на этом построено!
Вот еще одна история. Львовская художница София Шаткивская попала в Штаты со своим близким другом лет пять назад. Им хотелось повидать иной мир, поработать там и вернуться обратно во Львов, где у Софии осталась дочь-старшеклассница. Полгода вдвоем колесили из штата в штат. Написаны десятки картин, сотни эскизов. Многому научились за это время. Дома планировали развернуть собственное дело. Но уже буквально перед отлетом произошел трагический случай — ее друг на пустынном шоссе гибнет в машине Софии. Заработанные шесть тысяч долларов она отдает за доставку тела на родину, но сама, подумав, решает остаться в Америке.
Вскоре добивается, что ее дочери разрешают жить в Штатах (развитая и умненькая Наташа теперь одна из лучших в классе). Живопись приходится оставить. В Вермонте нет хороших специалистов по работе на камне, и София, уловив конъюнктуру, осваивает эту профессию. По 10—12 и более часов в сутки она, лежа на плите, обрабатывает камень молотком и зубилом, выполняя заказ на памятник или фирменную вывеску.
«Уже можно возвращаться в Украину?» — спрашивает она очередного земляка, которого занесло в этот горный край, напоминающий издали наше Закарпатье. София говорит, что хотела бы вернуться обратно на родину. Какие-то сбережения у нее есть. Она зарегистрировала небольшое предприятие по изготовлению памятников. Так что и деловой опыт появился. Однако София наслышана о наших «негараздах» и терять понапрасну времени не хочет.
— Скольким своим приятелям во Львов я писала и звонила: давайте что-то раскручивать, сувениры украинские, к примеру, пытаться здесь продавать, выставки художников и скульпторов организовывать. Подсчитала — даже выгодно возить в Украину автомобили отсюда, за тридевять земель! И что? «Хорошо, надо подумать, посоветоваться. Мы тебе сообщим». И все! Как вода в песок! Ни привета, ни ответа. Тут если берутся за что-то, то искры во все стороны летят; чем задача труднее, тем яростнее ее штурмуют. А у нас — первые трудности — и все, складывают ручки и покорно чего-то ждут.
София за эти годы стала другой. Она выучила язык, отлично водит машину. Смеясь, подробно рассказала мне схемы ухода от налогов (на удивление похожие на наши: личные траты писать в расходы предприятия, чтобы уменьшить доход; не показывать зарплату и т.д.).
Может быть, у вас возникнет вопрос: почему наши, куда ни эмигрируют, там пашут за троих, а дома такого рвения за ними не наблюдается? И дело тут, как мне кажется, не столько в разнице в оплате за труд, хотя она огромная. Заработать тысячи долларов в месяц можно теперь и у нас. Отгадка в ином. На поведение человека решающее влияние оказывает атмосфера общества, те правила, по которым оно живет. Вот мы и живем здесь по правилам НАШЕГО общества, а не иного. И что представляют собой эти правила, пересказывать нет смысла, вы их хорошо знаете.
ICTV в свое время показал блестящий сериал «Заложники свободы» на эту тему. Я видел его до поездки. И в Америке многократно убеждался, что исторически этой нации повезло, что начинала она с чистого листа и, будучи замешанной на энергии европейских авантюристов и романтиков, постепенно выковала в себе жуткую уверенность и огромный задор. Знаменитое «Can do» («можно сделать») могло родиться только здесь. Бродяги и золотоискатели хотели доказать Старому Cвету, что они чего-то стоят, и доказали!..
Но вернемся к нашим встречам, ибо в них, как в капле воды, отражаются выводы, которые я сделал, размышляя над тем, почему реформы не поддержаны нашим народом, почему селяне землю не берут в собственность, почему умения и работоспособности у нас куда поменьше, чем у соседей в Европе или, глянем дальше, в Японии, Китае или США.
Американский Питсбург. Две реки, сливаясь на окраине, рождают третью. Город очень похож на Кривой Рог, если смотреть на карту. О нем еще лет 30 назад говорили: «Это ад, с которого скинули крышку». Там работало свыше тридцати предприятий металлургической отрасли. Один горожанин вспоминал в разговоре со мной, что в полдень от дыма тут становилось темно, словно садилось за горизонт солнце.
И представьте себе: сегодня это прекрасный чистый город, который ничем не напоминает бывший металлургический центр. В Питсбурге нет ни одного (!) металлургического предприятия. Ныне это мощнейший центр компьютерной промышленности, операций на сердце, строительства.
Две причины, как мне объяснили, привели к таким немыслимым переменам. Это, прежде всего, плохая экология и — обратите внимание — сверхвысокие заработки металлургов этого региона, завоеванные при помощи профсоюзов. Именно это так подняло себестоимость стали, что конкуренты начали обходить питсбуржцев на рынке, продавая металл по более низкой цене. Выбран был путь, которого у нас в Донбассе, Кривбассе боятся, как черт ладана, ибо он буквально грозит ликвидировать рабочие поселки и города, облепившие шахты, рудники и карьеры.
И в Америке процесс перемен шел очень болезненно. Но шел. Предприятия закрывались, людей переучивали или выдавали пособия. Одновременно вырастало новое лицо Питсбурга. И уже через несколько лет это дало результаты. Кстати, среди безработных оказалось немало украинцев, которые в послевоенные годы, оказавшись за океаном, начинали именно на этих предприятиях.
Сейчас об этом вспоминают спокойно, так как живут значительно лучше. Но вы, вероятно, хорошо понимаете, сколько для таких реформ потребовалось мужества и умения, той политической воли, которую мы вечно поминаем и никак не можем найти в родной державе.
У меня там был примечательный случай. Я стоял и любовался суперкрасивым высотным зданием из алюминия, стекла и бетона. И тут заметил на стене табличку «Построено в 1984 году». Вот те на! Мне сразу стало грустно и печально. Я вспомнил, что именно в этом году получил наконец настоящую квартиру в хорошем новом микрорайоне. Какая, оказывается, огромная разница! Мы жили будто в одно время, но в разных мирах...
Наш с кинопродюсером из Киева Володей Кузнецовым давний американский приятель Роман Кокодыняк, у которого нам посчастливилось дополнительно к программе погостить, с гордостью показал свой дом, похожий на корабль, стоящий в открытом поле. Роман несколько лет назад за 6 тысяч долларов приобрел солнечные батареи. Они помогают обогревать и освещать их с Лин дом, подзаряжать аккумуляторы.
На мой естественный вопрос: что это дает и когда расходы окупятся, Роман ответил: через девять лет. Меня это тогда поразило. Человек планировал жизнь на десятилетие вперед! Скажи кому-то у нас, что газовый счетчик или обогреваемый пол окупится через 5—7 лет, никто в сторону этих агрегатов и не посмотрит!.. «Ждать сколько!»
Деловитости и практичности американцев приходилось не раз удивляться. Помню, во время домашнего торжества, когда гости нахваливали украинское сало, привезенное нами в Вермонт, жена Романа Лин незаметно исчезла из-за стола и отсутствовала почти час. Как потом выяснилось, она ходила доить коз на свою небольшую ферму (кроме коз, у нее там были две лошади-красавицы и несколько уток). Лин работает в госпитале, но лошадьми и своей фермой занимается, вероятно, потому, что ей тесно в рамках профессии медсестры — энергия бьет из нее ключом.
Из Монтпельера в Нью-Йорк мы добирались поездом. В пути один из двух туалетов в вагоне вышел из строя, и мы с кинопродюсером Владимиром Кузнецовым, увидев, как проводник цепляет табличку на двери, понимающе переглянулись. Однако уже на следующей остановке в вагон вошел слесарь, вызванный по радио, и за пару минут устранил неисправность. На пульте над дверью (аналогично тому, что в самолете) опять загорелся огонек «работает».
И последний эпизод. Помню, в вашингтонском аэропорту я обратил внимание на потрепанный листик с вопросами к пассажирам, лежащий перед невысоким негром — приемщиком багажа. Содержание мы уже хорошо знали. Во всех аэропортах нас обязательно спрашивали, нет ли у нас в багаже ничего запрещенного, не везем ли мы чужие вещи. Переводчики строго-настрого нас предупредили, чтобы мы, не дай Бог, не вздумали пошутить, мол, бомба в чемодане... Неприятностей не оберешься! Так вот среди двух десятков языков этого вопросника мы обнаружили и фразы на украинском, чему невообразимо обрадовались и даже возгордились. Знают уже нашу Украину!
Об этом стандартном листике я вспомнил в родном «Борисполе». Молодая таможенница в ладно сидевшем фирменном, отутюженном костюмчике, повертев декларацией Володи Кузнецова, недоуменно спросила:
— А чего это вы на английском написали?
— В самолете такие декларации раздали, вот я и заполнил. Мне все равно, на каком писать.
Девушка повертела декларацией и, хмыкнув, протянула ее Володе.
— Перепишите, я не понимаю по-иностранному...
Ей было от силы лет 25, она работала на главной таможне страны, но она не знала даже английского, и перед ней не лежала хотя бы шпаргалка, как перед тем негром, с тремя десятками языков.
И кто мне ответит, почему она не «can do»?..
