«Я СЮДА НЕ ДЛЯ ТОГО ЛЕГЛА!»
Итак, сначала я ничего не замечал, ибо собирался умирать, но потом,
когда дело пошло на лад, я враз почувствовал: что-то здесь не так, как
должно быть в больнице. Мужики ходят не в несуразных казенных пижамах,
а в приличной домашней одежде, даже в джинсах, а один (сдуреть можно) при
галстуке.
Я быстро сообразил, в чем дело: контингент подобрался преимущественно
молодой, и это, так сказать, обязывало. Среди нас, к примеру, был высокий
красивый парень — на вид как невинный девятиклассник, хотя давно он уже
не девятиклассник. Ну, и женская половина одевалась соответственно. Когда
мы все шли в столовую, казалось — будто на танцы. Не то чтобы здесь лежали
какие-то симулянты, нет, были и вполне серьезные диагнозы, — просто сложилась
такая компания и такая атмосфера. Даже духами кое-где пахло.
Как-то вечером ребята заметно занервничали. Ибо на женской половине
появилась какая-то особенная пациентка. Похожий на девятиклассника меня
зовет: «Дядя, посоветуй, как с нею сойтись немедленно, потому что уже известно,
как ее зовут, уже и место уютное есть в теплой подсобке (а это была зима),
даже, можно из приемного покоя позвонить по телефону на женскую половину:
но что ей сказать такое, чтобы она сразу пришла на свидание? Ты же, дядя,
практикованный, скажи — чем ее выманить?». Я говорю: «Целый час рассказывай
ей по телефону, какая она красивая, но ничего не проси, это ее заинтригует
и через два дня она сама придет». «Нет, — говорит, — дядя, мне нужно сегодня».
«Ну, тогда, — говорю, — давай достанем белые халаты, пойдем к ней в палату
и сделаем укол или массаж — она же все равно еще никого из нас не знает».
«Нет, — говорит он, — не годится, ведь девчата знают нас!».
Пошел я спать, а утром выяснилось, что он ей таки позвонил, и она отрезала:
«Я сюда не для того легла!». Ну, посмеялись мы. Захожу я на завтрак и вижу:
в углу сидит, сразу ясно — она! Знаете, носик такой розовый, наверное,
немного влажный, словно она только что с мороза. А глаза серые, будто немного
заплаканные, аж пожалеть хочется. И тут она так пристально глянула на меня,
что я едва до стола дошел. Ведь на меня такие девушки всю жизнь смотрят
поверх головы. Ага, она же не знает, кто ей ночью звонил, и теперь угадывает:
неужели этот?! У нас дед был, ему лет сто, даже на него она с интересом
посмотрела. А на девятиклассника и не глянула. И стало понятно, что он
выиграл.
КАК Я ЗАРАБОТАЛ МЫЛЬНИЦУ
Мужики после капельницы какое-то время с гордостью носят руку, согнутую
в локте, в бравом неприличном жесте...
Вообще же, здесь с каким-то отчаянием чувствуешь себя мужчиной и по-особенному
смотришь на докторшу, потому что она, возможно, последняя женщина, которую
ты видишь на этом свете. Тут я действительно «практикованный», и потому
влюбляюсь молча. Это такое место, где лучше ничего не обещать девушкам.
И даже не потому, что ты можешь отсюда не выйти, а как раз потому, что
когда-то придется отсюда выходить. Позже я объясню эту мысль подробнее.
Итак, я молча прозвал ее Ласточкой, и она об этом не знает. Впрочем...
все они хорошо знают! Как-то ночью, еще вначале, мне было очень скверно.
А дежурила не Ласточка, а ее подружка, Блондинка. Она поступила так: села
на край кровати, взяла меня за руку и сказала: «Вот так мы с вами будем
сидеть до утра, а утром придет ваша Ласточка (имя и отчество) — и все будет
хорошо!». После этого Блондинка вышла, пообещав вернуться. Конечно, не
вернулась. Но я уже знал, что доживу до утра. Но откуда же она знала, что
для моего спасения нужно напомнить имя Ласточки?
...Спортсмен, какого лечила Блондинка, выписываясь, попросил меня написать
для нее стихи. Я с охотой сделал это, удачно зарифмовав ее имя и даже фамилию.
Черновик стиха он спрятал, мол, пригодится. «Так там же именная рифма!»
— «Ничего, перепишем», — сказал благодарный Спортсмен и подарил мне свою
пластмассовую мыльницу.
КУРЬЕЗЫ ЭТИХ МЕСТ
Между тем, когда-то давно меня резал старый армейский хирург. Я был
под местным наркозом, и мы говорили о том-сем, и о девушках тоже. Он говорит:
«Вы мужчина еще молодой, вам это пригодится, я вот здесь с ноги натяну
вам одну мышцу к животу, и все будет лучше, чем было!». Говорю: «Натягивайте,
вам виднее!». Ну, он натянул, зашил.
Но лучше, чем было, вряд ли стало: стоит мне где-то согрешить (или даже
хорошо подумать об этом), как та мышца начинает проситься на свое место,
и некоторое время я хожу, таская за собой ногу, словно Джон Сильвер. И
мне кажется, все знают, в чем дело.
Да, здесь случаются курьезы. Читаю свой эпикриз, а там, напротив слов
«употребление алкоголя», написано: «Умер». Что такое?! А они говорят: «Умеренное!»
— Я же вообще не пью!
— И кто же вам поверит?
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Когда-то Наташа Ермакова (здесь не время и не место рассказывать об
этом Вольтере в юбке), — так вот, когда-то Наташа рассказала мне, каким
образом она отвечает на вопрос «Ты меня любишь?» Ответ состоит из трех
пунктов: а) кто же об этом спрашивает? б) ты что — сам не знаешь? в) но
кто же тебе правду скажет?!
ПРОЦЕДУРА С ХОМУТИКОМ
Мне была назначена такая процедура: на шею одевается хомутик, а сквозь
него потом пропускается электроток. Делала мне процедуру высокая красивая
девушка, опять же — не из тех, которые смотрят на меня с интересом. Но
мне было достаточно и того, что пока она одевает этот хомутик, ее тонкие
смуглые руки (словно у восточной танцовщицы), мелькают перед моим лицом
так соблазнительно близко, что губы начинают лихорадочно чесаться. «Не
дергайте, потому что ударит током», — говорит она, смотря поверх головы.
«ОТНЮДЬ, СУДАРЫНЯ...»
Когда выписали и девятиклассника, и девушку с влажными глазами, контингент
ощутимо постарел, и все как-то изменилось. За моим столом появился тип,
который собирался умирать, а посему ничего не ел и укоризненно смотрел
на всех, кто ест. (Такие как он, я уже не раз убеждался, живут долго).
А еще появилась бабуленция в вязаном беретике с помпоном — Татьяна Владимировна.
Осмотрела всех оживленными голубыми глазками и сказала мне: «Вот вы здесь
старослужащий, а поэтому будете старшим стола». Я отвечаю: «Як «старослужащий»,
старшою призначаю вас!» — «А почему?» — «Бо так в армії робиться». — «Ах,
как интересно! А вы, судя по всему, моряк?» — «Ні». — «Ах, вы должно быть,
в пехоте служили?» (Здесь стоило бы ответить: «Нет, сударыня, я имел честь
служить в кавалерии!»).
Ест она долго, смакуя манную кашу. Облизнувшись, спрашивает: «Любопытно,
здесь есть библиотека?» Даже наш умирающий с интересом на нее глянул. В
другой раз она разламывает пирожок и заглядывает туда. Спрашиваю: «Що,
Тетяно Володимирівно, любовна записка?» — «Ах, если бы меня кто-нибудь
так осчастливил!» — «А ви зараз суворо подивіться на всіх — хто послав
записку, той почервоніє!» — «О, нет, я знаю более гуманный и красивый способ!
Я подниму над головой пирожок и громко скажу: кто это сделал, у того сейчас
серебряная ложечка в стакане зазвенит!» — «Не спішіть, все одно тут немає
чайних ложок, як і в армії!» — «Ах, как жаль...»
МЫ ТАКИМИ НЕ БУДЕМ
Здешние старики — отдельная тема. Подходит дедуля к окошечку в столовой:
«Поменяйте мне это!» — «Да кто же это теперь будет есть, вы же уже надкусили!»
— «А больше порции нет?» — «Нет!» — «А, давай назад!»
Когда мне стало можно есть, я как-то задумался и съел морковное пюре
— свое и своего соседа. Опомнившись, уверил, что достану еще одну порцию.
Он спокойно сказал: «Не стоит, я уже лет двадцать как потерял аппетит!»
Между тем, курить он ходил исправно, курил только «Приму», и было ему восемьдесят
лет.
Вообще, здесь стоит видеть старых людей, чтобы оценить кое-что. Одним
из моих соседей по палате был неразговорчивый Кибернетик. Утром и вечером
он звонил по телефону жене из нашего коридора: «Привет, это я!» — и вешал
трубку. Объяснял мне: «Чтобы знала — я жив, а что еще?» Впрочем, он имел
тонкую натуру. Собираясь на улицу, говорил: «Пойду, отремонтирую ручей...»
Ручей был в лесу, за больницей, и Кибернетик ухаживал за ним, как за ребенком.
Другой сосед тоже уникум — совсем глухой еще с войны, он умел не надоедать
своими монологами, хотя и было что рассказать. Имел удивительную толерантность
— когда чихал, обязательно говорил «Спасибо!», хотя ему не говорили «Будь
здоров!», ведь все равно не услышит.
Иногда он долго с кем-то разговаривал по телефону. Оказалось — со своим
приятелем-ровесником, которому где-то в другой больнице вырезали гортань.
То есть, этот не мог слышать, тот не мог говорить, но они разговаривали!
Как? Оказалось, приятель отвечает ему стуком по мембране телефонной трубки,
для этого они разработали специальный код, намного проще и удобнее, чем
морзянка.
Глухой был лет на тридцать старше меня. Но выяснилось, что мы оба в
детстве любили зефир, и его нам обоим иногда приносили из дому. Вечером,
перед сном, мы церемонно — молча — обменивались зефиром: я ему розовый,
он мне белый, или как-то еще.
Я знаю, что он, слава Богу, жив, иногда хочется позвонить ему, но как
мы будем разговаривать?
НУЖНО УМЕТЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ
Едва ли не самое трудное — уходить из больницы. Ведь, придя сюда, ты
имел мужество молчать о своей боли и о своей влюбленности, и это было видно,
и в этом была твоя сила. А когда выздоравливаешь — это куда-то исчезает,
и ты, хоть и не грешил, чувствуешь себя банальным слабым развратником,
которому просто хочется домой.
Я умею сюда достойно приходить, даже в карете «скорой помощи», но не
умею возвращаться отсюда.
Но на этот раз мне повезло. Как-то Кибернетик достал несколько сырых
картофелин, и мы пошли печь их в лес за больницей, где он ремонтировал
ручей. Разложили огонь на снегу, и разговор неплохой наклюнулся, но что-то
мне было тревожно, так, будто возле ворот больницы меня кто-то ждет. Я
извинился перед Кибернетиком и пошел через лес назад. И действительно:
Ласточка стояла возле ворот, ждала городской автобус. Я подошел и попрощался,
и это было очень хорошее и правильное прощание, хоть до выписки оставалась
целая неделя.
НЕОЖИДАННОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ ИСТОРИИ С ХОМУТИКОМ
Когда я что-то пишу, то зачастую злоупотребляю собственными слезами.
Собираясь писать эти заметки, сказал себе: ни слова о слезах, ибо это будет
кощунство. Но не вышло. Я в последний раз пошел на процедуру с хомутиком,
туда, где девушка со смуглыми восточными руками. Вот одела она мне хомутик,
лежу, не шевелюсь, чтобы током не ударило. Как вдруг где-то рядом зазвонил
телефон. Мне было слышно, как она сняла трубку и несколько раз с отчаянием
повторила: «Саша, ну, говори, ну, не молчи, я же знаю, что это ты!» И я
вдруг почему-то молча заплакал, и натекло мне полные уши слез, ведь, когда
лежишь, то слезы стекают прямиком туда. Теперь у меня была забота — как-то
вытряхнуть эти слезы из ушей, чтобы она не увидела, когда придет снимать
хомутик. Рискуя быть ударенным током, я все-таки сделал это.
