В странах-лидерах самыми выгодными инвестициями считаются вложения в так называемый человеческий капитал, а перспективы экономического и социального роста справедливо связываются с качеством образования. Украина также начинает усваивать эти истины. Желая не только казаться, но и быть европейской, отечественная система образования переживает реформаторский бум — во всех украинских вузах ускоренными темпами идет Болонский процесс, внедряется тестирование... Тем не менее, многих рядовых преподавателей и студентов, как раз и являющихся непосредственными участниками этого процесса, не оставляют сомнения: а действительно ли этот путь ведет в Европу? Развеять их мы попросили академика НАНУ Владимира СЕМИНОЖЕНКО.
— Сегодня магистральная линия реформ в украинском образовании — Болонский процесс. По «официальной версии» он считается безальтернативным путем европеизации нашей высшей школы. Это действительно так?
— Начнем с того, что для самой Европы Болонский процесс — одна из альтернатив, и далеко не безоговорочная. ЕС концентрируется не на Болонском процессе как таковом, а на развитии естественных и инженерных наук, разработке и внедрении высоких технологий. Осознавая насущную необходимость конкурировать на равных, в первую очередь — с США, Европа стремится к повышению конкурентоспособности экономики, а реформа образования по «болонскому сценарию» просто признана наиболее оптимальным на сегодняшний день средством для ее достижения. Европа четко понимает, зачем ей нужны именно такие реформы в образовании, а вот понимаем ли это мы? Для нас, а точнее для Министерства образования и науки, Болонский процесс, как, впрочем, и множество других рецептов, заимствованных на Западе, становится самоцелью. Но как раз это и делает его «бесцельным»! А значит, в лучшем случае, итогом «болонизации» окажется евроремонт фасада украинской системы образования, а отнюдь не глубинные и действительно назревшие изменения в высшей школе. Кстати, именно от непонимания сути Болонского процесса происходит и непонимание некоторых его ключевых аспектов.
— Каких, например? Болонский процесс регламентирован достаточно жестко — единая система оценок, двухступенчатая модель высшего образования... Места для извращенного толкования его положений не так уж и много...
— Возьмем то же разделение на бакалавров и магистров. Кстати, модель эта вошла в наше законодательство еще в середине 1990-х годов, и проблема здесь в другом. Реформы реформами, а результат, тем не менее, выглядит как сплошная профанация. Заимствуя форму двухступенчатого высшего образования, Украина помещает в неё старое, советское по сути, содержание. Во-первых, степень бакалавра до сих пор де- факто не признана на рынке труда, по существу она приравнивается к неоконченному высшему образованию. Так что в глазах общественного мнения диплом бакалавра выглядит каким-то «неполноценным». И, во-вторых, зачем в принципе вводятся два этапа? Чтобы сделать процесс обучения максимально мобильным. Чем старше курс, тем больше у студента возможностей самостоятельно выбирать предметы. А переходя в магистратуру, он вообще может сменить специализацию. Ведь в предельно динамичном, информационном мире актуальность того, чему научился человек, каждый год теряется примерно на четверть, а значит — после окончания вуза выбранная специальность может уже ничего не стоить на рынке труда. Да, формально украинские студенты превратились в бакалавров и магистров, но в чем смысл этого «превращения», если корректировать собственную профориентацию по ходу обучения они по-прежнему не могут? В то же самое время Министерство образования и науки вообще не видит здесь проблемы. Ни оно, ни Минэкономики не проводят никаких маркетинговых исследований, чтобы выяснить, какие специальности будут актуальны на рынке труда через пять — шесть лет. Нет данных о трудовых ресурсах, необходимых для развития тех или иных технологических укладов, и у Госкомстата... О какой же целостной стратегии реформ в образовании и экономике тогда вообще может идти речь?
— С чего, по вашему мнению, следует начать реформу образования, чтобы форма и содержание были приведены в соответствие?
— Первым шагом должно стать возвращение в вузы науки. Утверждение, что наша высшая школа обладает серьезным научным потенциалом, конечно же, верно, только вот потенциал этот остается преимущественно нераскрытым. Большинство высших учебных заведений вообще не занимаются исследовательской деятельностью. А мы тем временем повторяем правильные слова о повышении качества образования! Не может быть качественного высшего образования без достаточно высокого уровня науки в стране и без участия ученых в образовании! Это замкнутый круг — падает уровень научных исследований — падает уровень преподавателей, а значит, снижается уровень подготовки студентов. Потом эти студенты приходят в науку, и все идет по кругу. Давайте опять вспомним Болонский процесс. В его рамках был сформулирован следующий основополагающий тезис: «Европейское пространство высшего образования и европейское пространство исследовательской деятельности — это две взаимосвязанные части «общества знаний».
— Многие, тем не менее, утверждают, что наши вузовские ученые как раз занимаются чистой наукой, результаты которой не имеют рыночной ценности. Да и большинство выпускников вузов с их фундаментальным образованием не могут затем найти свое место на рынке труда. Есть ли здесь проблема?
— Проблема, несомненно, есть, однако виновато в ней отнюдь не образование. Дело в том, что фундаментальная наука и прикладные исследования сегодня уже не так разобщены, как раньше. Некогда фундаментальная наука действительно не была экономическим агентом, она производила чистые знания, часть из которых затем пересматривалась с прикладной точки зрения, воплощалась в технические разработки, а только затем использовалась в промышленных целях. Теперь экономической целесообразности подчинена вся цепочка, а наличие ученых, занимающихся фундаментальными исследованиями, рассматривается как одно из основных конкурентных преимуществ государства. Неконвертируемость отечественного образования, как это ни парадоксально, вызвана не тем, что оно абсолютно оторвано от перестроившегося рынка труда, а как раз тем, что идет у него на поводу. Тот весьма специфический капитализм, который сформировался в Украине, повысил спрос на представителей сферы услуг и практически нивелировал востребованность естественного и технического образования. Вузы, в том числе с весьма солидными научными традициями, предпочли приспособиться к этому запросу.
— Можно исправить данную ситуацию с помощью госзаказа?
— Если госзаказ останется в том виде, в котором он был осуществлен в 2005 году, то однозначно нет. Государство заказало и, соответственно, профинансировало специальности по принципу «понемножку, но всех и всем». То, что вузы пытаются самостоятельно корректировать госзаказ, создавая дополнительные контрактные места, в принципе правильно. Ошибочно то, что ориентируются они исключительно на сегодняшнюю конъюнктуру. Отсюда — перепроизводство экономистов, переводчиков, юристов при явном снижении квалификации. Все это — из-за отсутствия в Украине национальной стратегии научно-технического развития, в соответствии с которой интеллектуальные и материальные ресурсы целенаправленно шли бы в действительно важные для экономики отрасли. В идеале, госзаказ должен представлять собой своего рода консенсус интересов государства, деловых кругов и образования. Сегодня к этому идеалу начинает приближаться Россия. Там на государственном уровне утвержден проект привлечения крупного бизнеса в образование. Причем не на благотворительных, а на равноправных условиях. Крупные корпорации, которые фактически определяют спрос на рынке труда, смогут участвовать в разработке учебных программ и отчасти формировать перечень вузовских специальностей. Иными словами — создавать заказ в образовательной сфере. Впрочем, этот опыт также не однозначен. Главная угроза видится мне здесь в том, что востребованными будут специалисты узкого профиля. Для постиндустриальной, инновационной экономики передовые западные университеты, напротив, расширяют и перечень, и содержание специальностей. Ведь, повторюсь, такая экономика диверсифицируется очень быстро, следовательно, ставка на отдельные узкие специальности в ближайшем будущем может оказаться ошибочной.
— Что конкретно нужно сделать, чтобы приблизиться к современным мировым стандартам в образовании?
— В первую очередь — интегрировать науку, образование и бизнес в единую систему. Только тогда вузы начнут работать на построение конкурентоспособного государства, на его инновационное лидерство. Хочу подчеркнуть: любая, в том числе Болонская, реформа образования обречена на провал, если она проводится изолированно от реформ в экономике. Ведь чтобы наметить ориентиры образовательной реформы, нужно ответить на вопрос, для какой экономики мы готовим кадры. Мы должны пересмотреть существующие стереотипы. Например, университет вполне может быть коммерчески успешен, но не за счет создания платных факультетов и обучения иностранных студентов. Как свидетельствует мировой опыт, экономически состоятельный университет — это университет особого типа, а именно — ядро региональной инновационной инфраструктуры. Он может функционировать по типу холдинга, включая в себя исследовательские центры компаний, взаимодействуя в рамках единой системы с бизнес-инкубаторами, технопарками, венчурными фондами. Так, в состав технопарка могут входить организованные студентами и преподавателями фирмы, которые до этого прошли через бизнес-инкубатор. Еще одна принципиальная особенность: помимо своей основной специальности все студенты такого университета осваивают основы менеджмента инновационных предприятий, что дает практически каждому из них шанс стать бизнесменом от науки.
— Насколько это реально в Украине?
— Тотальная перестройка нам не нужна и, более того, вредна. Реформировать вузы по этому алгоритму целесообразно там, где уже имеются хотя бы отдельные элементы инновационной инфраструктуры, в регионах с традиционно высоким научно-производственным потенциалом. Обязательными являются и исходные возможности вуза стать инновационным центром. Объективно в Украине таких вузов не более десятка — КНУ им. Т. Шевченко, Киевский и Харьковский политехнические университеты, «Львовская политехника», ХНУРЭ и некоторые другие.
— Какая государственная поддержка понадобится этим вузам и «потянет» ли ее наше государство?
— Главное преимущество подобных комплексов заключается в том, что они являются «саморегулирующимися системами». И если для их создания действительно необходимы определенные преференции со стороны государственных органов — выделение государственных грантов, дополнительное финансирование университетских лабораторий, уменьшение учебной нагрузки преподавателей ради культивирования непосредственно исследовательской деятельности и т.д., то впоследствии материальная поддержка со стороны государства им, в общем-то, уже не требуется. В европейских странах, к слову, их изначально зачастую поддерживают муниципалитеты, то есть органы местной, а не центральной власти. В целом же инновационный бизнес, развернутый вокруг университета, не просто самоокупаем, он — прибылен! Получается, что вопрос, по большому счету, не деньгах и даже не в их количестве, а в политической воле к реформам и в профессионализме власти, правильно расставляющей приоритеты. А в том, что Украина имеет образовательные и научные резервы для их реализации, не может быть никаких сомнений. Посмотрите, какие страны занимают сегодня высшие позиции в рейтинге конкурентоспособности — Финляндия и Швеция. Для инновационного прорыва в экономике им понадобилось приблизительно 15 лет, а стартовали они в условиях, едва ли не худших, чем у нас сейчас. Так что я уверен — конкурентоспособность перестанет быть для Украины утопией, как только станет ее главным национальным проектом или, если хотите, национальной идеей.
