Одно из последних достижений института — разработка (совместно с другими
организациями) методики наблюдений, анализа и оценки качества воды в озерах
и реках. Новая методика учитывает все требования ЕС и ООН в водной политике
и одобрена правительством для общегосударственного применения. В постчернобыльских
условиях это очень важно.
— Кстати, как сказалась чернобыльская катастрофа на общем состоянии
внутренних водоемов Украины?
— Радиоактивное загрязнение внутренних вод страны, к счастью, не достигло
уровня, который считался бы серьезной угрозой для здоровья человека. Конечно,
у высших водорослей и в организмах рыб, особенно хищников, происходит накопление
радионуклидов. Но наибольшая их концентрация зафиксирована не в живых организмах,
а в донных отложениях, особенно в иле. Наши ученые отслеживают процессы
водной миграции радиоактивных веществ и их влияние на водную биосреду.
Предлагаем также практические методы детоксикации.
— А в каком состоянии сейчас Днепр? Это все-таки еще река или просто
цепь водохранилищ?
— Днепр в его бывшем естественном состоянии давно не существует. Ведь
технические сооружения оказывают значительное влияние на любую реку. В
частности, существенно снизилась скорость движения воды, что приводит к
зарастанию русла водорослями. Однако, оказалось, что водохранилища оказывают
не только отрицательное, но и положительное влияние. В частности, там постоянно
происходят процессы самоочищения воды. Хотя за счет бурного развития цитопланктона
в водохранилищах вода теряет прозрачность, «цветет», что существенно снижает
ее качество. Состав воды Днепра очень далек от благополучного. Однако сегодня
антропогенное влияние на реку заметно снизилось — за счет падения промышленной
активности. Но ниже Запорожья ситуация критическая — там в воде вы можете
найти полную таблицу Менделеева.
За разработки, связанные с оценкой влияния гидротехнических сооружений
на жизнь водоемов, на качество воды, Институт гидробиологии получил Государственную
премию.
— Что можно сказать о малых реках, которые когда-то украшали нашу землю,
а сегодня чуть ли не входят в системы канализации?
— Мы исследуем факторы их загрязнения. На первом месте здесь сельскохозяйственная
деятельность: распашка берегов, смыв в реки гербицидов, удобрений. В городах
— это коммунальные и технические стоки. Институт разработал детальные карты
миграции и трансформации наиболее распространенных токсических веществ
в различных физико-географических зонах страны, а также научные рекомендации
по оздоровлению рек. А что касается озер в столичном регионе, то здесь,
как правило, санитарно-гигиенические данные отрицательны. Я бы там не купался,
не ловил рыбу, а тем более — не покупал ее.
— Я удивлена безлюдностью и тишиной в институте. Создается впечатление,
что сейчас здесь вообще никого нет. Или ученые выехали на полевые исследования?
— Когда-то лето действительно было напряженным сезоном научных экспедиций,
масштабных работ на природе. Для этого у нас были все возможности — деньги
на командировки, снаряжение и даже свой флот. У нас и ныне четыре исследовательских
корабля — целая эскадра. Но она превратилась для нас в большое финансовое
бремя.
А что касается пустых коридоров, то здесь несколько причин. Во-первых,
неполная неделя у многих работников, отпуска. А еще, к сожалению, значительное
ослабление дисциплины. А что вы хотите? Был период, когда люди месяцами
совсем ничего не получали и вынуждены были где-то зарабатывать, чтобы прокормить
семью. И разве можно прилично жить на наши оклады?
— А какие в вашем институте зарплаты?
— Кандидаты наук имеют оклады 200–260 грн., доктора — 250–270 грн. Все
тарифы, разряды и ставки утверждает правительство. При такой уравниловке
трудовые заслуги теряют для человека любой экономический смысл.
Мало того, и эти мизерные деньги выплачиваются нерегулярно. Очень сложными
были 1995-96 годы. Люди месяцами не получали ни копейки. Сейчас несколько
лучше, — у нас задолженность только за декабрь 1997 года. Но тех денег,
которые мы сейчас получаем, не хватает на всех. Поэтому определенная часть
работников переведена на неполную рабочую неделю, иными словами — на неполную
оплату. Сейчас готовимся к тому, чтобы перейти на неполный график всем,
а это будет означать тотальное снижение месячной зарплаты. Однако на сокращение
штатов мы не идем — нельзя выбрасывать на улицу людей, которые столько
лет отдали науке.
— Давайте немного подробнее остановимся на болезненном вопросе — финансировании
института.
— Почти каждый год финансирование научных учреждений урезается; и каким
бы маленьким оно ни было утверждено в начале года, в конце года обязательно
дают еще меньше. В прошлом году наши неотложные потребности были обеспечены
бюджетом только на 74%.
Как мы выживаем? За счет внебюджетных источников. Во-первых, участвуем
в конкурсах на те или иные разработки, которые заказывает науке государство
в лице Министерства науки. Полученные гранты обеспечивают хотя бы частичное
обновление научной аппаратуры. Определенную, очень небольшую, копейку зарабатываем
хозяйственными договорами. Здесь, однако, все очень ненадежно и нам не
всегда оплачивают выполненный заказ — или фирма исчезает, или госпредприятие
не имеет денег. Появилась также конкуренция со стороны различных псевдонаучных
фирм, которые вырастают, как грибы. Это, собственно, посреднические фирмы,
без собственного научного потенциала, а работают там часто наши же ученые.
— И как все это сказалось на кадровом составе Института?
— До 1990 года общее число работников института колебалось вокруг цифры
450, сейчас у нас работает 300 человек. Среди них — 98 кандидатов и докторов
наук. Однако главная кадровая проблема состоит в том, что научный коллектив
стареет. Большую часть исследований сегодня выполняют ученые пенсионного
возраста. Это касается, кстати, всей академии. И хотя мы готовим ученых
в аспирантуре и докторантуре, куда, как и всегда, конкурс, предоставленный
нам лимит (2-3 места в год) не обеспечивает воссоздания научных кадров.
Поэтому рвется важное звено «учитель-ученик», на котором всегда держалась
научная преемственность.
К тому же молодые ученые все чаще идут в коммерческие структуры. Немало
наших ведущих специалистов работают за границей. И везде подтверждают высокий
уровень нашей науки, хотя почти всегда у них более низкий статус, чем у
«туземцев» (там хорошо известно, сколько они зарабатывали здесь). Поэтому
кадровые потери имеют по большей части финансовую причину.
P.S. Когда интервью было подготовлено к печати, стало известно, что
ЦК профсоюзов НАН Украины (председатель Анатолий Широков) и Киевский региональный
комитет профсоюзов работников НАН Украины (председатель Москаленко Анатолий)
в очередной раз обратились в правительство страны. Обращение требует от
Кабинета Министров, в частности, погасить задолженность по заработной оплате
к первому ноября этого года, не сокращать средства, утвержденные в Госбюджете
на науку, своевременно перечислять бюджетные средства на счета научных
учреждений НАН.
