Философия как наука, по мнению большинства людей, очень далека от проблем реальной жизни. Потому философов не очень- то жалуют, видя в создателях трактатов и диссертаций таких себе «книжных червей». Но в цивилизованном мире мыслящие философы-публицисты, обращающиеся к важнейшим вопросам человеческого бытия, являются своеобразным камертоном, по которому общество определяет свое состояние. Наш постоянный автор, доктор философских наук, профессор Харьковского Национального университета Владимир Шкода в конце 2000 года издал в Москве книгу «Философские сказки и притчи» (жаль, но широкий украинский читатель вряд ли ее увидит). Сказки и притчи на правовые темы снабжены подробным комментарием. Сегодня «День» открывает новую рубрику «Скамейка философа», и в ее рамках публикует небольшую сказку «Воля народа?» с комментарием В. Шкоды. Также в рамках новой рубрики «День» уже в ближайших номерах планирует напечатать острополемическую работу В.Шкоды «Ода полиции», в которой философ рассуждает о том, какая форма власти (по Аристотелю) — «господская» или «политическая» ближе нам, украинцам ХХI века.
Деревенский кузнец убил человека, и кадий приговорил его к смертной казни. Жители деревни пришли толпой к кадию и заявили:
— Кузнец у нас один. Если ты его казнишь, кто же будет подковывать наших мулов и ослов? Пусть казнят вместо него бакалейщика, он нам не так нужен. Кадий подумал и ответил:
— Зачем же убивать бакалейщика? Он тоже один. Давайте казним одного из служителей бани — ведь их там двое.
КОММЕНТАРИЙ
Что такое демократия? Что такое закон? Если в ответ на эти вопросы начинают говорить о власти народа и воле народа, можно рассказать эту притчу. И выйдет, что судьба деревенского кузнеца, совершившего преступление, решена демократическим путем? Между тем мы чувствуем, что демократией здесь не пахнет. Это — самосуд, дикий произвол и т.п. Жители деревни еще не народ.
Тогда нам могут сказать: а почему нельзя рассматривать деревню как модель общества? Вот весь народ решил, что так будет лучше — казнить не кузнеца, а лавочника. Или, как уточнил сам судья, — служителя бани. Хотя какой в этом смысл: казнить невинного человека, и не наказать виновного? Это же — абсурд! Да, это — абсурд, юридический формализм в чистом виде. Жители как будто бы не знают, что такое вина. Этого судью, можно предположить, поставила центральная власть и объяснила, что есть право, суд, вина и т.д. Он и вынес решение по закону. Но в деревне об этом ничего не знают. Жители рассуждают так: раз за убийство кто-то должен быть казнен, то лучше казнить того, кто деревне не так нужен. А судья, забыв чему его учили, соглашается с ними и даже выдвигает более удобное решение. Это похоже на жертвоприношение. Но Фемида в жертвах не нуждается.
Народ, недовольный смертным приговором, настаивает на своем решении. Но разве это решение не чистый произвол? Разве не понимают жители, что в приговоре судьи таится общественная опасность. Сегодня казнят кузнеца, а кто завтра подкует мула, починит плуг или телегу? Они понимают, что ожидает деревню. Прекратятся полевые работы, хозяйства начнут хиреть, настанет голод. Последствия легко представить — рухнет мир. Впрочем, римский судья невозмутимо ответил бы на это: «Пусть рухнет мир, но торжествует правосудие!».
В этой короткой притче поставлена сложная проблема соотношения права и политики, справедливости и практической целесообразности. Право — это правила игры. Играть, т.е. заниматься политикой и вообще жить, надо по правилам. Но правила меняются. Кто-то однажды сыграл не по правилам, и тем утвердил новое в системе правил. Этот шаг есть акт политической воли. «Пусть рухнет мир, но торжествует правосудие» — так говорит юрист. Политик так не скажет. Он будет действовать, чтобы не рухнул мир и не была нарушена справедливость. Тому, кто сочтет это утверждение логически противоречивым, надобно принять во внимание, что политика — это искусство.
Жители деревни оказывают давление на суд, нарушают принцип независимости судей, входящий в конституции всех демократических государств. Согласно этому принципу, судьи подчиняются только Закону. Не имеет значения, сколько людей оказывает давление на суд — один большой начальник, или миллионы рядовых граждан — все равно это нарушение принципа независимости судей. Правда, рассуждая абстрактно, народ может изменить Закон. Но как бы это выглядело в нашем случае? Пришлось бы принять закон в таком виде: «в некоторых случаях вместо преступника можно казнить невинного человека». И кто бы, спрашивается, за такой закон голосовал? Нашелся хотя бы один человек? Каждый подумал бы: сегодня я проголосую за этот закон, а завтра меня казнят.
Конечно, жители деревни не правы. Но они обеспокоены. Своим диким предложением они напоминают судье об опасности юридического формализма, хотя в данном случае формализма и нет. Жители не правы в своем решении заменить приговоренного к смерти кузнеца кем-то другим. Им надо сказать: если нельзя казнить кузнеца, ибо это нецелесообразно, то уж никак нельзя казнить невинного человека, ибо это несправедливо. Я хотел бы знать о Вашем отношении к моему предложению.
