Когда государство заходит в тупик окончательно, когда долговая пирамида рушится, то деться некуда: надо либо сменить губительный реформаторский курс, либо ждать социального взрыва
Продолжающийся экономический кризис в Украине, грозящий в любую минуту вырваться из контролируемого свыше русла, объясняет пристальный интерес к нему политиков, экономистов, ученых. Собеседник «Дня» академик Национальной академии наук Украины, директор Института мировой экономики и международных отношений Юрий Пахомов, как и подобает ему по должности, предлагает взглянуть на ход событий в контексте мирового развития...
— Действительно ли финансовый кризис в Украине начался?
— Конечно начался, поэтому стоит говорить и о его истоках, и о перспективе. И в том, и в другом случае недостаточен анализ событий сегодняшнего дня. Нужно взглянуть на мир шире, а на Украину глубже. Ибо есть большая разница между конкретным импульсом и глубинными причинами, в силу которых такие процессы разворачиваются. Много значат и перемены на мировой арене, прежде всего — процессы глобализации. Последние открывают новые позитивные возможности, но они же несут новые опасности.
Среди них — учащение перманентных финансовых кризисов. Истоки их — в огромных скоплениях спекулятивного капитала, засоренного грязными деньгами, и в исключительной мобильности, а равно и в «свободновыгульном» (независимом от национально-государственных экономик) поведении транснациональных компаний. Капитал этих компаний, руководствуясь только своими интересами, в своей спекулятивной части быстро перетекает к регионам, где в данный момент можно сорвать наибольший куш. Но он же мгновенно оставляет облюбованные места в случае каких-то неудобств, а подчас — просто паники. Именно отсюда проистекает возможность взрывных финансовых потрясений, которые расширяют зону паники и сопровождаются эффектом домино. В итоге огромные пространства планеты вовлекаются в кризисный водоворот.
Но сразу должен сказать, что последствия кризисов в сильных и слабых странах различны. В странах сильных как правило дело ограничивается потерями владельцев капитала, в части остального населения срабатывают механизмы защиты и компенсации (исключения составляют страны, вошедшие в фазу «своего» кризиса, или слишком отягощенные спекулятивным капиталом). В слабых странах, наоборот, больше всего страдает население. Власти же часто выигрывают, особенно когда страна опущена в пучину мафиозности.
— В какой мере финансовый кризис в России связан с мировым кризисом и его эпицентром в странах Юго-Восточной Азии?
— Анализ обстоятельств свидетельствует о тщетности попыток увязать финансовый кризис в России с кризисом в Юго-Восточной Азии. Отсутствует достаточное взаимодействие этих финансовых и валютных рынков, да и масштабы внешней торговли России с кризисным регионом Юго-Восточной Азии незначительны. Еще меньшее отношение восточный кризис имеет к Украине. Украина представляет пока периферию с крайне неразвитой рыночной инфраструктурой и слабой включенностью в мирохозяйственные, и тем более — финансовые потоки. По этой причине отдаленные от нее кризисные взрывы ее почти не затрагивают; между нашей страной и эпицентрами этих потрясений прокладки в виде неразвитости. Как говорится, нет худа без добра.
Что же касается истоков кризиса в России и в Украине, то здесь надо различать глубинные причины и конкретные поводы. В России пусковым механизмом финансовых потрясений была политическая борьба, по сути борьба за кресло президента. Она продолжается. Могучие финансовые группировки (не без участия стран западных) сцепились между собой в этой схватке и раскачали лодку, сорвали резьбу. Параллельно, в связке с капиталом действовали политические силы.
В Украине импульс был получен от России, но это лишь поверхностная сторона событий. Если же говорить о причинах нынешнего финансового кризиса, то они накапливались в обеих странах на протяжении всех последних лет. Однако финансовый обвал, притом что вызрел он и в России, и в Украине, мог все же сейчас не случиться, особенно в связи с подпоркой финансов кредитами от МВФ. В России толчок обвальному кризису дали отставка В. Черномырдина и назначение С. Кириенко. Украина же была втянута в финансовую воронку российским фактором.
— Каковы же причины финансового кризиса, поразившего Украину?
— Фундаментальные основы начавшегося кризиса те же, что и всех бед, обрушившихся на экономику и народ Украины (как, впрочем, и России). Однако в последние 2-3 года имела место вполне для нас логичная модификация причин, ведущих именно к обвальному кризису.
Не секрет, что начиная с 1992 г. в Украине использовалась непригодная для нас реформаторская модель МВФ, с действием которой связано поэтапное истощение и разрушение экономики, катастрофическое обнищание, профессиональная деградация большинства взрослого населения, тягчайшая для страны криминализация и перекачка средств на Запад и в карманы так называемых новых украинцев.
Этапы и способы обесточивания и крушения экономики известны. Тотальное ограбление народа посредством шоковой терапии; внезапное (сознательно не подготовленное) открытие границ для вывоза награбленного богатства; создание трастовых и иных искусственных условий для перекачки средств в карманы новых украинцев; финансовая стабилизация и приватизация, сломавшие хребет индустрии, уничтожившие науку, лишившие миллионов зарплаты, усилившие откачку средств из страны за счет высвобождения ресурсов и импортной экспансии.
Казалось, что наступившая кладбищенская ситуация служила лучшим механизмом предотвращения финансовых обвалов; не даром все достигнутое нарекли стабилизацией. Народ особо не шумел, а тех, кто побойчее, особенно малый бизнес, власть контролировала и тоже обесточивала в союзе с уголовным элементом, вошедшим конечно же в состав элиты. В итоге оставалось запустить в образовавшиеся от стабилизации пустоты инвесторов.
Но Украина — не Боливия. Ставшие на прикол заводы не обезлюдели, миллионам инженеров и рабочих деваться было некуда. Их надо было как-то кормить; а с ними — содержать огромную социальную сферу, не поддающихся окончательному урезанию науку, культуру, медицину, образование. Расходы государства по части социальной, при всем их урезании, становились непосильными. Бюджет, лишившийся былых (в том числе липовых — инфляционных) доходов трещал; ужесточенный налогами пресс давал сбои. Инвесторы не шли, они боялись сроднившейся с властями мафии.
К тому же стабилизация (опять-таки, Украина не Боливия) не дала обещанного: она не сдвинула автоматически кредиты в реальный сектор; по-прежнему деньги выгодно было сосредоточивать в основном в сфере финансовых спекуляций. Положение, конечно, могло быть исправлено, но для этого в промышленной политике во многом надо было выходить за рамки эмвээфовской модели. А это лишало соблазна легкой жизни и расчета на то, что рынок (как опять-таки монетаристы обещали) «сам все расставит». Да и выход за рамки монетаристской модели зарубежным начальством не поощрялся. Сказывалась, кроме этого, общая ажиотажная атмосфера, искушение получать от любых вложений капитала сиюминутную отдачу. Пир во время чумы определял подходы.
Названные, а равно и другие подобные обстоятельства (например, порицание со стороны МВФ эмиссии и девальвации) определили «постстабилизационный выбор» : капиталы все больше отстранялись от реального сектора, переключались на обслуживание узких интересов, исключающих инвестирование, на латание бюджетных дыр, перемещались на рынок высокодоходных ценных бумаг, в сферу пирамидальных спекуляций, где приращивание доходов достигалось за счет втягивания общества в долговую петлю внутренних и внешних заимствований.
Сразу оговоримся — заимствования сами по себе явление нормальное. Тупиковость нашей ситуации в ином — в неспособности властей промежуточно «пропускать» средства через высокодоходные, быстро окупаемые реальные сектора. Поэтому и наш долг, составляющий лишь 30% ВВП (казалось бы, небольшой) по тяжести своей превосходит долги-гиганты.
Понятно, что существование в долг, за счет спекулятивных заимствований, да еще при разваленном производстве по самой логике вещей должно стать завершающим витком многолетнего процесса обесточивания экономики. На нынешнем этапе на пути даже вялотекущего движения воздвигается преграда, которая в какой-то момент в рамках именно данного курса реформ станет непреодолимой. Кредиторы, да еще и зарубежные, — это не простой народ, привыкший почти безропотно сносить бедствия и издевательства. И когда государство заходит в тупик окончательно, когда долговая пирамида рушится, то деться некуда: надо либо сменить губительный реформаторский курс, либо ждать социального взрыва.
Политика спекулятивных заимствований существенно ускоряет наступление финансового обвала. Но эту же сугубо отрицательную роль выполняет в нашей крайне ослабленной стране твердая национальная валюта. Речь идет о завышенном курсе гривни; в случае российском — рубля. Подобное представить трудно; ведь твердая гривня — почти единственное достояние наших реформ. И все же истина в том, что именно искусственно сильная гривня нас подкашивала, тащила к кризису. И прав был Г. Явлинский в рассуждениях об истоках кризиса в России: «Рубль падает потому, что курс рубля по отношению к доллару был искусственно завышен благодаря кредитам. Теперь, когда пришло время платить по долгам, все приходит в состояние, которое соответствует реальности». Даже в некризисной обстановке твердая валюта в слабой стране — непозволительная роскошь, достижение этой «твердости» обходится здесь слишком дорого, во многом потому, что прибыль в этом случае перераспределяется в пользу импортеров, а экспорт ущемляется. По этой причине (выгоды импортеров) завышенный курс гривни приветствуется Западом, а значит, — и МВФ. Попытки же девальвирования валюты переходных экономик, наоборот, осуждаются (речь не об обвальной, а об управляемой девальвации).
— Каковы различия между обвальной девальвацией и девальвацией управляемой?
— Между ними разница огромная. Обвальная девальвация разрушительна. Управляемая — созидательна; она ущемляет банки и импортеров, зато оживляет промышленность и привлекает инвесторов. К девальвации периодически прибегают даже мощные державы, например, США и Германия, что дает их экономикам выигрыш в конкурентной борьбе.
Решающую роль в осуществлении валютной (курсовой) политики играет главный банк страны. Но в случае осуществления пусть даже оздоровительной девальвации система банков попадает в сложное положение: она (эта система) при девальвации проигрывает. Поэтому политика банка должна отчасти корректироваться, а случаи ущемления и потерь — компенсироваться. Но это доступно в успешном государстве.
На днях глава НБУ заявил, что банк отвечает только за гривню. И в этом он конечно прав. Но есть и другая сторона этой ответственности. В стране, где доминируют монетаристские макроэкономические регуляторы (да, впрочем, и в любой другой стране) через ответственность за нацвалюту должна реализовываться ответственность банка за экономику страны. В противном случае масштабы влияния банка на экономику окажутся несоразмерными с масштабами его ответственности за судьбы страны. Банк вроде бы молодец, а экономика — дура. То же самое наблюдается и в России.
Конечно, сейчас, когда опасен финансовый обвал, об управляемой девальвации говорить трудно. Но для оценки глубинных основ кризиса это важно.
— Не думаете ли вы, что в Украине кризис будет таким же обвальным, как в России?
— Я убежден, что с нынешней финансовой ситуацией можно справиться, а общую предрасположенность к кризису и обвалу удастся еще какое-то время игнорировать, т.е. будет наращиваться скрытый инфляционный и девальвационный потенциал еще какое-то время. В силу неразвитости украинских финансовых рынков, ограниченного присутствия спекулятивного капитала и т. п. у Украины есть запас времени. Даже с Россией Украина связана не так прочно, как развитые страны друг с другом. Так что превентивные меры принять еще можно.
— Какие способы выхода из кризиса вы видите для Украины?
— Есть разные способы, выбор рецептов зависит от многого, но по большому счету прежде всего от самой ситуации, но за ее пределами — от двух рядов обстоятельств.
Во-первых, от того, что представляет собой страна: сильная она, или слабая. Сильной может быть страна и с либеральным (США, Германия, и даже Польша и Эстония) и с авторитарным (Китай, Узбекистан) режимом. Кстати, в Китае в момент возгорания кризиса в Таиланде и Гонконге считалось, что кризис спровоцирован мощнейшими ТНК с целью расшатывания Китая, в отместку за Гонконг. Принятые в Китае меры оказались настолько эффективны, что финансы не шелохнулись, а юань даже укрепился, что дало повод думать о необходимости его девальвации. Там ведь МВФ не указ, там не надо кого-то спрашивать.
Во-вторых, от того, соблазняется ли власть половить для себя рыбку в мутной воде, решить свои и не свои проблемы, в том числе и такие, которые для нее взрывоопасны. В этом случае кризис может быть раскручен искусственно, но так же и угаснуть, не разгоревшись по-настоящему. Иное дело — власть, ориентированная на служение своему народу, она имеет большой шанс и упредить кризис, и минимизировать его последствия в случае если кризис стал фактом.
В нашей ситуации, если предположить развертывание кризиса (что маловероятно, скорей всего будет его «свертывание»), рецепты сильной страны по понятным причинам не подходят. И даже то, что сейчас рекомендуется в России, — аргентинский вариант, — нам не осилить. Ведь там срабатывал фактор доверия народа. Не исключаю, что в нынешней нашей ситуации всеобщего разочарования масштабные (как в России) финансовые потрясения могли бы привести к смене власти, а значит, — к расширению диапазона применяемых способов тушения пожара.
Расхожим в нынешней ситуации стало выражение о структурных переменах как чуть ли не способе выхода из кризиса. Звучит это более чем странно. Ибо предпосылок для подобных перемен не было даже в докризисной ситуации, из-за причин вышеупомянутых. К тому же такие повороты требуют наличия в стране стратегических решений, а сейчас все заняты тушением пожара. Наконец, для структурных реформ нужна и иная власть, и иная модель реформирования. Так что такие разговоры носят спекулятивный характер.
— Но ведь выдерживания линии на реформы требует от нас Запад, не будет ли любая смена курса расценена на Западе как отход от реформ?
— Запад, когда он требует от нас реформ, имеет в виду лишь общие их контуры. Но мы должны знать, что эти призывы за редким исключением (Министерство финансов США и МВФ) имеют в виду не нашу постылую конкретику, а рыночно-демократический вектор как таковой. Западу не известны ни степень нашего зомбирования экспансионистским монетаризмом, ни степень опасности дотошного внедрения у нас эмвээфовской модели. И в этом — его (Запада) проигрыш. Ибо уже по итогам свершившихся у нас реформ Запад утратил в Украине доверие большинства интеллигенции (не путать с элитой, себя так обозвала мафия), т.е. тех, кто еще не так давно был его надежным другом и восторженным поклонником. Сейчас же важно предотвратить враждебность. И для этого сейчас появились веские основания, ибо именно сам Запад (опережая нас) удостоверился в полнейшей непригодности модели МВФ, освященной в начале 80-х годов т.н. Вашингтонским консенсусом и рассчитанной исключительно на Латинскую Америку того (не нынешнего!) времени.
Сейчас, наконец, в мире наметилась окончательная смена реформаторских вех. По аналогии с процессами в мировой науке и тенденциями в технологиях, односторонние подходы заменяются реформаторским синтезом. Соответственно сходят, и все больше будут сходить с арены агрессивные модели, претендующие на универсальность. Среди них, в первую очередь, монетаризм эмвээфовского образца, далеко позади оставивший по своим претензиям и амбициозности не только кейнсианство, но и идеологию планового управления советского образца последних лет.
Показательно, что отказ от дискредитировавшей себя (особенно в переходных экономиках) модели громогласно и честно провозгласил и ее отец-основатель, напарник МВФ, Всемирный банк. Отречение от клятвы, данной на Вашингтонском консенсусе, нашло концентрированное выражение в результатах реализации крупнейшего исследовательского проекта Всемирного банка, реформам посвященного, а также в докладе вице-президента и главного экономиста Всемирного банка Дж.Стиглица, сделанном в 1998 г. в Университете ООН.
Судя по содержанию исследования Всемирного банка и названного доклада, монетаризм постигает судьба планового экспансионизма советского типа. Монетаризм несомненно останется (как и кейнсианство, и плановость) одним из величайших достижений мировой экономической мысли, но в качестве инструмента найдет лишь ту нишу, где он по-настоящему уместен. Несомненно, что эти перемены возродят истинный монетаризм, а нынешний заангажированный уродец сойдет с арены.
Что же касается доклада Дж.Стиглица, где мысль об отказе от обанкротившейся модели пронизывает все содержание, и где, между прочим, высказывается радость, что фанатики от МВФ не перепакостили экономическое пространство США: «Если бы этим советам последовали, то не удалось бы достичь в США значительного экономического роста». Из него достаточно привести вывод о важности замены Вашингтонского консенсуса (то есть модели МВФ) консенсусом пост-Вашингтонским: «Второй принцип рождающегося консенсуса — большая скромность, осознание того, что у нас нет ответов на все вопросы. Требуются новые исследования и дискуссии, и не только Всемирного банка и МВФ, но и представителей всех стран...» Не правда ли приятно и неожиданно?!
— А как же на это откликнутся в Украине?
— Властный Олимп ждет. Немая сцена. Но пока власти у нас те же, а у них, если отталкиваться от каламбура известного украинского политика, — «все сзади».
