Тамара Ивановна Хитько (Бодасюк) родилась в поселке городского типа Вишневец, на Волыни, 6 ноября 1930 года. Почти всю свою жизнь Звезда, так ее называли, посвятила борьбе за украинскую свободу и независимость. Еще будучи маленькой девочкой, она стала неизменной связной организации ОУН, а впоследствии — и УПА, помогая им оружием и важной информацией. Ныне Тамара Ивановна живет в Киеве и часто вспоминает те трудные времена. А чтобы почтить память Степана Бандеры и Романа Шухевича, создала собственный мини-музей (фотографии, карточки, памятные монеты, книги, знамена). Своими воспоминаниями она поделилась с «Днем».
— Тамара Ивановна, что вас подтолкнуло в таком раннем возрасте — когда вам было только 9 лет — помогать членам ОУН?
— Детство мое проходило в то сложное время, когда Западная Украина после Берестейского договора была зависима от Польши. Несмотря на то, что я была еще ребенком, я ощущала унижение со стороны Польши. Мы были лишены общения на родном языке. В моей семье, правда, был «Кобзар» Тараса Шевченко (дрезденское издание) и были все три тома Богдана Лепкого: «Мотря», «Не вбий», «Мазепа». Моя мама, как и большинство соседок, не могла свободно читать, поэтому читала им я. Это был «Кобзар», произведения Леси Украинки. Вот почему я много стихотворений знаю наизусть. Не раз мы отмечали Шевченковские дни. В этом нам очень помогала Вера Волынская, которая в то время руководила «Просвітою». Благодаря ее усилиям мы ставили сценки «Ой не ходи Грицю», «Украдене щастя» Ивана Франко и др. Кроме «Просвіти», нами, незаметно от власти, руководили члены ОУН. Это были Бодасюк Анатолий, сотник УПА, Позиховский Евгений, братья Черные.
В 1939 году срочно, на так называемых таксовках, с наших земель забрав по 20—25 лучших десятин, выехали поляки. Но мы не чувствовали к ним вражды. Мы, дети, просто не знали, что делается. В сентябре 1939 года пришла Советская армия. Матери нам сшили фартушки. Мы, детвора, собрали лепестки шиповника, астр, мальв, хризантем и осыпали ими красноармейцев. Началась новая жизнь. Мы пошли в школу. К нам приехали преподаватели из восточных областей, хотя у нас было достаточно и своих. Учили они нас хорошо и, что важно, на украинском языке. Но в январе 1940 года, когда у нас был мороз 20—25 градусов, в открытых товарняках из Западной Украины вывезли 150 тысяч интеллигенции в Сибирь. Тогда звучало слово «Сибирь» и наводило страх на всех жителей. Именно этот факт вызвал большое недовольство местного населения. Помню, как в третьем часу ночи приезжал «черный ворон», давал три часа на сборы и забирал людей. Так был вывезен и мой двоюродный брат Гривас Арсентий, у которого была двенадцатилетняя дочка и маленький сын.
С тех пор взрослое население и молодежь начали уходить в лес. Мы, малые дети, были растеряны. Иногда мы встречали тех людей, которые потом вывозили наших родителей из дома... У меня в хате всегда стоял чемодан, наполненный вещами, и если я хотела взять какую-то вещь и пойти гулять, то мама говорила: «Не бери, потому что как приедут, то где я буду искать...» Это было страшно. Немного позже в Тернополе я видела открытые товарняки, в которых ехали старенькие дедушки, бабушки, маленькие дети, завернутые в кожухах. Мы им бросали яблоки, хлеб, конфеты. Они плакали, махали нам руками... Все это вызвало такую растерянность, что мы начали спрашивать у старших: «Что нам делать?» Нам мало что рассказывали, говорили только, что нужно взять рукавицы, носки для членов ОУН. Так я начала сотрудничать с подпольем. Мы носили в лес еду для знакомых и незнакомых...
— Что происходило, когда на западные земли ступил немецкий сапог?
— Когда пришли немецкие войска, школы перестали работать. Правда, мы с подругой учились. Нас учили истории, которую никогда нам не рассказывали в школе, Леонид Григорьевич и Константин Григорьевич Стефанские. Тогда только за один клич «Свій до свого!», за вышиванку с украинским флагом могли осудить до 15 лет.
— Какой день из того времени вам больше всего запечатлелся в памяти?
— Очень хорошо помню один день. Нам родители сказали одеться, потому что стало известно, что будут уезжать с Волыни поляки и всех нас вырежут. Это уже был 1944 год. Мы оделись, погрузили все, что можно было, на коня. Не могли уговорить поехать только мою бабушку. Я плакала, молилась. Но она сказала: «Нет, дитя, я свою хату никогда не брошу. Пусть вас Бог благословит, ты иди, спасайся, а я буду в своей хате». Теперь я ее хорошо понимаю. Мы поехали, и нас в церкви охраняли члены ОУН.
— Тамара Ивановна, я знаю, что ваш дядя Бодасюк Федор была сотником УПА, который погиб в укрытии под селом Лозы. Он вместе с товарищами запел «Ще не вмерла Україна» и подорвал на себе гранаты. А вы принимали участие в боевых действиях?
— Не совсем. Я бы не назвала это боевыми действиями. В 1944 году я в 14-летнем возрасте приступила к вооруженной помощи ОУН—УПА. Мы вместе с моим роевым Головатюком Назаром Михайловичем (Богун) воровали оружие и отдавали его воинам УПА. Немного позднее от нас убегали румыны, и за еду мы выменивали у них оружие, которое мы носили в лес воинам УПА. Однажды я с роевым украла бельгийский пистолет у офицера, который квартировал у моей тети. Я должна была зайти в хату и выключить свет, если офицера нет, в то время Назар Михайлович забирал оружие. После этого случая тетю Наталью вызвали в КГБ. Она хорошо знала, что организатором была я, но не разоблачила и фактически спасла меня.
— Вы упоминали, что у членов ОУН всегда рядом с «Кобзарем» лежала Библия, которая охраняла их в сложных походах. Это она берегла вас?
— Довольно часто тогда говорили, что нас охраняла Почаевская Божья Матерь, возможно, поэтому я и осталась невредимой. Тогда мы были еще подростками и нас оберегали, не разрешая часто ходить на опасные задания.
— Продолжали ли вы поддерживать связь с ОУН после войны?
— В 1944 году от нас ушли немцы. Открыли нашу школу. Мы начали заниматься. В нашем классе учился сын первого секретаря райкома партии Юрий Агеев, поэтому мы никогда не могли свободно праздновать Пасху, Рождество... Но члены УПА продолжали нами руководить. Весь наш класс, кроме детей членов райкома, изготавливал и разносил антисоветские листовки. Эти послания были против вступления в колхоз, в комсомол. В один очень морозный вечер я не расклеила все листовки, пришла тихо домой, по лестнице взлезла на чердак и спрятала их в лук, у дымохода. Мама через несколько дней их нашла и была очень напугана. Она знала, что если бы эти листовки нашли, нас бы всех вывезли в Сибирь. В 1949 году я закончила школу и вступила в Львовский торгово-экономический институт. Тогда я также была связана с оуновской средой. В этот период арестовали моего роевого, Назара Михайловича. Я ему носила передачи в тюрьму. Это было очень опасно, потому что нас все время проверяли, расспрашивали... Я ему всю жизнь благодарна за то, что, несмотря на пытки, он не выдал меня.
— Сегодня советские воины и воины ОУН и УПА не могут пожать друг другу руки. Хотите ли вы, чтобы вас и ваших побратимов приравняли с советскими воинами?
— Мы не так ставим этот вопрос. Мы хотим, чтобы нас признали воюющей стороной за украинскую независимость, а на приравнивание мы не согласимся. Да, была такая мысль. Но теперь это очень трудно воплотить в жизнь.
— Тамара Ивановна, вы создали собственный музей памяти Степана Бандеры и Романа Шухевича, а случалось ли вам общаться с ними лично?
— Нет, с такими высокими представителями я не общалась. Я общалась только с Дмитрием Клячкивским, которого убили в Закарпатье. Сегодня ему установили памятник в Збараже, и сейчас, я знаю, собирают деньги, чтобы поставить памятник в Закарпатье, где он был убит. Общалась с Игорем Кокуриком, который возглавлял бой в селе Антоновцах, которое не могли взять ни немцы, ни советские войска. В этом селе была создана так называемая Антоновская республика. Сейчас в этом знаменитом селе организовали музей.
— Ныне вы поддерживаете связи с бывшими побратимами?
— Я общаюсь с Екатериной и Галиной Кочан, которые, как и я, являются представителями Братства ОУН-УПА, с Головатюком Назаром...
— Вы родились на Волыни, а как судьба привела вас в Киев?
— Я закончила Львовский торгово-экономический институт. Меня направили товароведом в Борислав. Но тогда я очень хотела пойти на преподавательскую работу. Представитель Министерства торговли посоветовал мне поехать в Киев и изменить место направления. Я приехала в столицу, зашла в Министерство торговли к заместителю министра господину Бурлакову. Он со мной поговорил, потом оставил. Вернулся и говорит: «Пройдем со мной к министру». Министром тогда был Запорожец Василий Порфирьевич. Он со мной поговорил и говорит: «А если мы вам предложим работать в министерстве?». Я тогда сама не могла решить этот вопрос, поехала домой, чтобы посоветоваться с родителями. Я приехала в свой Вишневец. Одна из моих знакомых сказала: «Все рвутся в Киев, а ты еще думаешь? Соглашайся сразу». Так я согласилась, начала работать в министерстве инспектором в отделе учебных заведений. Немного спустя меня направили заместителем директора в техникум советской торговли. Был момент, когда меня приглашали в ЦК, но я не могла позволить себе там работать, потому что была связана с оуновским подпольем в Киеве.
— Ваш муж Богдан Николаевич знал о том, что вы помогали членам ОУН?
— Лет 20 муж не знал, что я была членом подпольной организации, а я не знала, что его отец был репрессирован. С этим тогда было очень трудно. Как только Украина стала независимой, я сказала мужу, что я бандеровка, а муж рассказал, что он сын репрессированного. А до этого на это было наложено табу.
— Как вы ныне отмечаете День создания УПА — 14 октября?
— Мы вместе с Братством отмечаем этот праздник очень торжественно: поем бандеровские песни, как например, «Лента за лентою набої давай, украинский повстанче, в бою не відступай!» Мы вспоминаем всех. Уже очень многих нет в живых, но мы их помним...
