Сразу после гибели Максима Гринчишина воспоминания о нем для книги начала собирать Любава Казмирчук. Ездила в другие города, и даже на восток, к его собратьям. Говорит, что сейчас оглядывается на прошлое и до сих пор не может понять, где взяла на это силы. Но, видно, это было очень необходимо... Кто она? Та, которая ждала его с войны, волонтерила, пишет стихи, работает психологом в Центре реабилитации участников боевых действий в Луцке. В феврале было три года, как погиб в Авдеевской промзоне лейтенант Вооруженных сил Украины, командир взвода 72-й отдельной механизированной бригады Максим Гринчишин.
Прошло всего три года... И в феврале этого года Сергей Григоренко, который более двадцати лет знал Максима, написал в соцсети волнующий пост. Говорилось в нем о том, что годовщина гибели — печальный день не только в связи со смертью молодого Героя, но и о том, что на литургию по погибшим пришли лишь несколько капелланов ПЦУ, немногочисленные друзья и родственники. Совсем мало пришло людей, с десяток. Не было ни одного (!!!) представителя власти города Луцка, хотя памятное событие за несколько дней перед тем анонсировалось в социальных сетях родными Максима. «День грустный, повод чрезвычайно трагический, и все же, вспоминая Максима Гринчишина, с которым мы дружили со школьной скамьи, с 1994 года, хочется закончить на положительных воспоминаниях. Ведь Максим любил жизнь и людей. Он был непростым, упрямым, целеустремленным, порой колючим, саркастичным. Ничему не верил сразу, все должен был проверить лично, попробовать, так сказать, «на свой зуб». Помню, как, увлекшись пешеходным туризмом, мы рассуждали о ночевке в зимнем лесу. Все говорили-говорили, а Максим вдруг взял и поехал, и в десятиградусный мороз, с топором, котелком и теплым покрывалом, намостив на снегу подстилку из еловых веток и разведя большой костер, сам переночевал в Цуманской пуще. Ему было тогда только 15 лет!» — Сергей делился своими воспоминаниями, и из них представал очень ЖИВОЙ молодой человек, который, к сожалению, уже не с нами.
И сейчас, когда общество действительно начинает забывать о тех, благодаря кому живет под мирным небом, а в последние недели слово «коронавирус» вытеснило, кажется, малейшие упоминания о незаконченной войне на востоке, очень хочется рассказать: а каким же он был, Максим Гринчишин?
ОЧЕНЬ ЧАСТО НА ФОТО МАКСИМ ГРИНЧИШИН УЛЫБАЕТСЯ / ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ЛЮБАВОЙ КАЗМИРЧУК
«ЭТО ПЕРВЫЙ И ЕДИНСТВЕННЫЙ ВОИН, КОМУ МЫ, ВОЛОНТЕРЫ, ИСКАЛИ ВОЕННЫЕ КНИГИ И ЖУРНАЛЫ»
— Читала, что Максим стал военным, даже несмотря на проблемы с ногой при рождении, из-за которых его уверяли, что в армию он никогда не пойдет и не станет летчиком. Потом эта описанная Сергеем Григоренко ночная ночевка в зимнем лесу... Думаю, таких примеров было много. Почему он, по вашему мнению, был таким, что и кому пытался доказать?
— Для меня это, скорее, не о доказать, а о соблюдении своего слова, об испытании себя, о росте. Он любил эксперименты — исследовать, придумывать, креативить, изучать. Чего только стоит его оружие — снайперская винтовка, которую он с помощью волонтеров, чертежей, экспериментов усовершенствовал настолько, что те, кто разбирается в оружии, диву давались, как такое возможно. Вот сейчас думаю, что своими туристическими приключениями он изрядно подготовился к войне.
— Мог, наверное, не пойти на фронт. Но ушел? Почему, по вашему мнению? Что писал он вам оттуда?
— Вот он как раз из тех, кто не мог не пойти. До того, как он ушел на войну, был в Самообороне Волыни. Патрулировал с ними город. Коллега делился, что ночью патрулировал в отрядах самообороны, а днем работал. Глаза были красные, но он не жаловался. Потом был фронт, 72-я бригада. Первое наше общение было через соцсети и телефон. Из того, что писал — была удивлена, что он никогда не служил в армии. От него веяло профессионализмом, глубокими знаниями и стремлением к изменениям, к движению. Это первый и единственный воин, кому мы, как волонтеры, искали военные книги и журналы. Первая книга, которую я ему отправляла, называлась, если не ошибаюсь, «Тотальное сопротивление». Он умудрялся, несмотря на увеличенные нагрузки, выкроить несколько часов за счет сна и почитать. Так и писал в контексте переписки: «Извини, я пошел еще почитаю». И очень расстраивался, когда не получалось почитать. Уже тогда, когда между нами были отношения, когда я делилась, что что-то там читаю, то он отвечал: читай, из нас двоих кто-то должен читать, потому что у меня на это не хватает времени.
Наша переписка, наверное, уложилась бы в километры, я до сих пор не могу просмотреть все. Он любил писать. Я еще, бывало, шутила, что ему надо писать книги. Писал о своем дне, о событиях в нем, о людях. Какая-то «вкусная» эта писанина его была. Живая, эмоциональная. Он вообще был эмоциональный, но в меру жизненного опыта умел усмирять свою эмоциональность за умеренностью и рассудительностью. Военная атмосфера тем более не любит эмоций. Поэтому то, что писал, думаю, позволяло ему выплескивать эмоции. Вообще о таких, как он, говорят: «Семь раз отмерь — раз отрежь». Все у него было продумано, четко, конкретно, предусмотрительно.
Все ему было нужно на войну — от мелочей (нитки/иголки) до технического снаряжения. И все должно быть качественным. Он был человеком вкуса и качества. Потребности, которые возникали там, распределял между всеми волонтерами, которых знал. В тех запросах не было наглости, а имущество берег так, что кое-что передавал, чтобы другие могли еще использовать.
«ЛЮДЕЙ ОН СОХРАНИЛ, НИ ОДИН ИЗ ЕГО ПОЗИЦИИ НЕ ПОГИБ»
— Как вы познакомились с ним? Что дало вам это общение?
— Когда не стало Макса, кто-то из его друзей сказал, что «это был человек, глубину души которого мы вряд ли постигнем». Лучше и не скажешь. Максим — это действительно человек большой глубины, и каждому из близких удалось лишь немного коснуться ее. Сначала не верилось, что он погиб, потому что знала: он из тех, кто выберется, из тех, кто найдет выход из любой ситуации. Мы познакомились в начале войны в 2014-м. Он — боец 72-й ОМБР, я — волонтер. В одну из посылок положила свои стихи. И до чего было трогательно, когда я, просматривая фото, которые мне скинули его собратья после гибели Макса, встретила одно, на котором он что-то читает. Сближаю. Мой... первый стих из первой посылки ему. Стих назывался «Спасибо тебе, друг, что живой...». Так завязалось общение. Сразу почувствовалось, что это особенный человек — в разговоре, в мышлении, в шутках, в подходе к решению дел. Удивилась, что в армии никогда не служил, настолько профессионально ориентировался в военной сфере. Впоследствии ему дадут звание офицера. Имел позывной «Прометей».
Говорил, что свою работу нужно делать хорошо или никак. То, что говорил, обязательно выполнял, а если был не уверен, тогда просто не обещал. Разбрасываться словами — это не про него. Постоянно совершенствовался. Кроме дневной работы воина, ночью читал профессиональную литературу. Его карта памяти телефона — это целое военное пособие. Максима знали не все волынские волонтеры. Знали, что если что-то просил на передовую — значит, это уже точно необходимо, и это, как правило, не ему, а другим, потому что свои военные нужды часто закрывал самостоятельно. Очень бережно относился к вещам. А людей ценил превыше всего. От себя требовал все и немного больше. Так, как и от окружения, особенно собратьев. С этим было немного трудно ему, ведь не все люди так могут выкладываться в работе. Не все воспринимали его требовательность и скрупулезность. Но его задачей как командира было сохранить людей. Людей он сохранил. Ни один из его позиции не погиб.
«С НИМ ХОТЕЛОСЬ ЦВЕСТИ, С НИМ ЧУВСТВОВАЛАСЬ ЗАЩИЩЕННОСТЬ»
— В период января-февраля 2017 года на Авдеевской промзоне было очень жарко. Не всегда Максим мог отписывать или отзванивать. Волновалась Любава. Волновались родные и друзья. Он отписывался родным ему людям: «Жив-здоров и в балаклаве».
— Мы придумали с ним условный знак — точку «.», когда не мог отписывать на сообщения — просто ставил точку, — вспоминает Любава. — Я понимала тогда, что с ним все хорошо. Последним сообщением от него была точка «.», а через два дня он должен был уйти в отпуск... Он никогда не давал пустых обещаний. А еще не рассказывал, какой он крутой или классный. Та неподдельная подлинность, вероятно, больше всего притягивала. А еще улыбка. Красивым был очень. Если бы отмотать время назад, я прошла бы тот же путь. Только старалась бы его немного больше узнать. Немного больше окунуться в его глубину. Люди, которые на пути нам встречаются, наши учителя. Он был ошеломляющим для меня. Особым Учителем мудрости, подлинности, искренности, настойчивости, безоговорочного доверия, принципиальности. Той принципиальности, которая обоснованна. Он не говорил, чтобы говорить. У него слова были действием. И это сверхценно.
С ним хотелось цвести. С ним чувствовалась защищенность. Живейшее воспоминание, которое у меня есть, это запись нашего с ним телефонного разговора. Он как-то испытывал свой телефон на такую функцию. А потом, уже после гибели, мне удалось случайно отыскать эту запись. Еще очень красиво пел. Когда к ним в Волноваху приехали певцы, с которыми пел «Червону руту». Всегда говорил: «Я офицер, я должен выглядеть так, чтобы на меня хотели равняться».
— Вы составляете книгу воспоминаний о Максиме. Думаю, что из этих воспоминаний и для вас, которая его хорошо знала, предстает что-то новое, что?
— Пока до воспоминаний не могу дойти, чтобы расшифровать (нужно собраться с силами). Для меня стало открытием, что в юном возрасте он серьезно был задействован в одной из Церковных общин. У него там были хорошие успехи и знания. Это мало кто знал из тех, кто ему встретился во время войны. Я тоже. Он особо не говорил про духовность, высшие материи, но ощущение, что он является достаточно духовным, у меня было. Оттуда, видимо, эта глубина, которая чувствовалась очень. Очень запомнилось, как его коллега говорил, что Макс был надежен, как стул — ты садишься и знаешь, что он есть. Знаю, что вытаскивал раненых своих собратьев...
