Саша также согласился рассказать эту грустную-прегрустную историю своего рабства при том условии, что «данные о моей скромной особе опубликованы не будут». Но проблема не в имени, если, образно говоря, этот клин, где окончательно и бесповоротно доламываются судьбы, еще не пахался... Тогдашняя сестра-хозяйка приюта познакомила Сашу с двумя неизвестными, которые назвались владельцами частного предприятия в солнечной Молдове. Мол, делают экспериментальные образцы протезов, поэтому нужен им такой, как вот он, Саша. Чтобы был экспертом изделий. Обещали рай земной: будет ходить на протезах, как на своих ногах, будет что есть- пить и даже будут любовные утехи, о которых уже, по-видимому, забыл.
Два года серых приютских будней нашему персонажу стали хуже горькой редьки. Растерзанная душа желала хоть каких-то перемен, а здесь — привлекательное предложение. Хотя в душе и появился какой-то червь сомнений, но, в конце концов, ему нечего терять. Написал заявление на имя директора заведения, что он уже не является подопечным государства.
Однако свободного, как вскоре оказалось, ждала неволя. Его, действительно, сразу привезли в один-единственный богатый дом на все бедное село в Молдове, содержали как обещали, но здесь-таки заявили, что производство протезов — это не их дело. Он все понял, когда в сопровождении тех же людей, которые соблазнили его обещаниями райской жизни, оказался в вагоне поезда, который несся в Москву. Какой-то инстинкт самосохранения заставил Сашу составить легенду о брате, полковнике милиции из Подмосковья: влияние имеет большое, не допустит, чтобы обидели родного человека. Сказал и о товарище из приюта в Хмельницком, который, если не будет от Саши известия, сразу же даст знать о его исчезновении и полковнику, и во все инстанции родной страны. Эту легенду он и рассказал своим сопровождающим еще по дороге в Москву, которая слезам, как давно известно, не верит.
Когда же там, в московской квартире, ему сказали, что с завтрашнего дня начнет попрошайничать, Саша встал на дыбы. Тогда они заявили, что таких, как он, ежедневно вылавливают в Москва-реке, что на него уже много израсходовано, поэтому должен отработать. Напоминание о брате-полковнике, похоже, как- то повлияло на новейших рабовладельцев. Они пообещали, что через месяц, когда «отработает» расходы, отпустят своего раба. Испытывать судьбу второй раз он не стал.
Легенду же о нем самом выдумали рабовладельцы: «афганец», подорвавшийся на мине, потерял обе ноги, попрошайничает, чтобы собрать деньги на протезы. Мол, беда заставила просить. Отсюда и соответствующий «имидж»: выбрит, наодеколонен, аккуратно одет. В курточке, из которой выглядывала тельняшка, была сделана и прошита дырка, чтобы складывал купюры. Копейки же — в мешок. «Рабочий» день начинался в семь на станции метро, к которой под надзором Анжелы или Ивана (они ежесуточно сменяли друг друга) доезжал на такси, вспоминает Саша. Он и до сих пор не может опомниться от столпотворения станции, где грохочут локомотивы, гремят вагоны, безостановочно идет человеческий поток: «В голове мутится, гудит... Хуже было идти до ветра. Где? Как? Все время был под бдительным надзором Анжелы или Ивана. Шаг в сторону карался матерными словами, угрозами, пинками. Пришлось терпеть. Потом научился ходить в баночку...».
В Москве есть кому подавать. «Афганец» производил впечатление на неравнодушных горожан и гостей мегаполиса: «Эффективность моего труда определялась по весу курточки. Если тяжелая, то хвалили. Если более легкая, то ругались. Я подсчитал, что за день выпрашивал на автомобиль «Жигули». Хуже приходилось деду, который попрошайничал в лохмотьях, демонстрировал прохожим свои язвы на руках и ногах. Его тяжело били за то, что вроде бы даром их хлеб ест. Меня, того деда и еще двух содержали на одной квартире».
О побеге никто и не мечтал: «Все знали, что в московскую милицию лучше не обращаться. Побьют и возвратят туда, откуда убежал. Были «умные», которые обращались. Были, да сплыли. Ага, нам жизнь дорога...». Каждый вечер проверяли, несчастный, случайно, не спрятал ли что-то от рабовладельца. Стыд, переживание за то, что по принуждению «играл» не того, кем был на самом деле, не мешали Саше в работе. Раб, прикованный к нищенской торбе, проклял тот день, когда родился, и всю свою недолгую жизнь, когда лет 10 назад уехал из родного села в Староконстантиновском районе на Донбасс. Работал на шахте, и ноги потерял на железной дороге: «Выпил с ребятами, куда-то злая судьба понесла, очнулся уже на больничной койке калекой». Потом вернулся в родное село, где вскоре стал в тягость для занятых вечными хлопотами об огороде, скотине родных и близких. Отправили в приют.
Саша сидит в своей коляске под высоким деревом на дворе заведения. Птички отпевают последние дни лета. Я же стою напротив его. Женщины и мужчины в колясках, словно птицы на проволоке. Эти жильцы заведения уже потеряли интерес к нашей встрече. Давно уже беседуем. О драме, пережитой моим собеседником, они знают. Директор приюта предупреждает, чтобы молчали, не верили тем, кто приглашает к себе, обещая райскую жизнь. Вон, говорит, Саша — живой пример. «Когда прошел месяц, и я напомнил им о брате-полковнике, о том, что меня будут искать, купили мне билет на поезд, дали немного денег и отправили в Хмельницкий», — продолжает Саша. Уже после того, как он вернулся, встретили здесь, в Хмельницком и другого беглеца из рабства — старше Саши по возрасту: «Где-то в пригороде Москвы попрошайничал на автозаправочной станции. Как-то раз обратился к водителю крутой иномарки, что хорошо с ним рассчитается, если тот вывезет. Вскочил в машину...».
Второго беглеца из рабства долго здесь, в Хмельницком, не перепрятывали. Почувствовали какую-то опасность. Будто бы отправили в другой приют где-то в селе, далеко от областного центра. Корреспондент «Дня» позвонил по телефону в приют в том селе, назвав фамилию, имя, отчество того, второго беглеца из рабства, спросил, значится ли он среди жильцов. На противоположном конце телефонной проволоки вдруг стало тихо, потом собеседница как-то перепуганно ответила, что такого не знают, что нужно забыть этот номер телефона, и положила трубку.
Никто достоверно не знает, сколько же несчастных уехало, чтобы стать соучастниками «технологического процесса по изготовлению протезов», и где они теперь. Инспектор управления труда и социальной защиты населения облгосадминистрации Надежда Галанда заявила для «Дня», что среди подопечных заведений «ведется соответствующая разъяснительная работа». Чтобы десятой дорогой обходили тех, кому «здоровых не надо, а только — калек». Уже это на том этапе, когда всплыла на поверхность эта ошеломительная история. Однако Надежда Галанда не уверена, что разъяснительная работа дает стопроцентный результат: «У каждого своя судьба. Силой в интернате никого не удерживают». Если, мол, решил, то пиши заявление и иди на все четыре стороны этого сумасшедшего мира. А как же, мир широкий. Уже никого не заинтересует, куда пошел и где оказался.
Старший оперуполномоченный управления МВД в Хмельницкой области Вадим Храбуст знает о мытарствах Саши. Подполковник милиции Храбуст отвечает за этот участок работы — розыск людей, которые пропали без вести. Он сообщил, что знает и более печальные истории. Однако некоторые оказываются вне его профессионального внимания: «Берутся к розыску те, о пропаже которых заявляют официально родственники и близкие или же учреждения, из которых они ушли и «назад» не вернулись». Конкретный Саша к категории разыскиваемых не принадлежал.
Подполковник милиции Хребуст говорит, что число объявленных в розыск увеличивается: «Сначала в этом году получено 361 заявление, на 38 больше, чем за соответствующий тогдашний период. Десятерых еще не нашли. К сожалению, не все, кого нашли, — живы. Розыск ведется по линии Интерпола, даем соответствующие задания коллегам из тех городов, куда поехали разыскиваемые, обращаемся к общественности через СМИ...»
Стынет кровь от услышанного в обращениях убитых горем родственников и близких из Каменец-Подольского, Летичева, Славуты: поехал в Москву на заработки, и не вернулся, местопребывание неизвестно. Последнее обращение датировано августом 2001г.: поехал в далеком 1993-м на заработки в Якутию, с тех пор от него ни слуху ни духу. Кто-то из тех, кто обращается, не теряет надежду на возвращение дорогого человека. Вот, вспоминает, в отдаленное село Хмельницкого района только через 4 года вернулся один несчастный, уехавший на заработки, которого где-то под Москвой держали в кандалах, на работу, как раба, водили. Бежал из неволи и молчит, никому не рассказывает о том, что с ним случилось и как убегал. И он — то же самое, что и Саша из приюта: «У них длинные руки...»
«У них» — это у рабовладельцев, которые безнаказанно сделали переход из далекого прошлого во второе, а после этого — в третье тысячелетие. «Что должен сказать людям? Разве что следующее: не знаешь брода, не лезь в воду», — угадывает одну-единственную возможность решения неожиданной проблемы подполковник милиции Храбуст.
