Посещение нашего государства предстоятелем Русской православной церкви Патриархом Кириллом (с «пасторским визитом», как было официально объявлено; Патриарх именовал себя самого в эти дни «паломником») вызвало оживленную, заинтересованную и неоднозначную реакцию в украинском обществе. Политики, комментаторы, эксперты делятся с рядовыми гражданами оценками содержания и влияния визита Патриарха Кирилла на ход духовно-религиозных, социокультурных и особенно политических (именно так!) процессов в независимой Украине. Приходится признать, что именно политические аспекты визита высокого московского гостя играют в программе этого мероприятия особую роль; ведь несмотря на частое и охотное обращение Патриарха (человека, вне сомнения, незаурядно одаренного, европейски образованного, наделенного талантом оратора и проповедника) к «вечным» темам смысла жизни, веры, греха, добра и зла — все же слишком громко звучали в дни его визита хорошо знакомые из прошлого рассуждения о принадлежности России и Украины к единому, общему «русскому миру» (читай: украинцы и россияне —единый народ, говорить об их обособленности и суверенности первых нет, следовательно, никаких оснований!) и тому подобное.
Но провести глубокий, честный и объективный анализ идейной платформы, которую патриарх Московский и всея Руси предложил украинцам, то есть понять, где здесь высокая духовность, о которой Кирилл очень много, метко и красноречиво говорил, а где тонкий, выверенный и совершенно нехристианский, неблагородный расчет повлиять на будущие президентские выборы в Украине (иначе говоря, разобраться, только ли интересы православной церкви отстаивал Патриарх, или также интересы российского политического руководства) — это дело будущего, более или менее далекого. Мы же сейчас дадим слово несколько неожиданному «эксперту» — выдающемуся российскому философу Владимиру Сергеевичу Соловьеву (1853 — 1900), одному из великих мыслителей России конца XIX века, сыну знаменитого историка Сергея Соловьева. История русского православия, его будущая судьба, его трагедия и высокая миссия в грядущем — эти проблемы волновали В. Соловьева всю жизнь, он постоянно возвращался к этим темам, писал об этом много, страстно, с вдохновением пророка. Его мысли интересны еще и тем, что принадлежат они не заклятому «идейному бандеровцу», врагу России и всего российского, а удивительно русскому человеку, глубоко верующему христианину, другу и ученику Достоевского, в некотором смысле русскому националисту.
Обсуждать внутренние противоречия взглядов Владимира Соловьева (был он какое-то время и сторонником католического Рима, и адептом великороссийского государственного мессианизма, стремясь поставить на место православия самодержавие, а на место церкви — империю) сейчас не является нашей задачей. Лучше сосредоточимся на тех произведениях знаменитого философа (прежде всего его трудах «Россия и Вселенская Церковь», «Русская идея», «Исторический сфинкс»), где он жестоко, точно и неумолимо правдиво пишет об органических, глубинных недостатках и болезнях Русской православной церкви. И главный из этих недостатков — самая тесная, неразрывная и, скажем откровенно, кровавая связь церкви и власти в Московском государстве и Российской империи.
Является ли Россия достойным духовным наследником завещаний Киевской Руси эпохи равноапостольного князя Владимира Святого, ставит вопрос В. Соловьев, ведь «у нас готовятся к торжественному празднованию девятисотлетия христианства в России». Ответ автора по меньшей мере неутешителен: «Нам следовало бы принять второе крещение духом истины и огнем любви... Это второе крещение, безусловно, необходимо если не для всей Руси, то во всяком случае для той части нашего общества, которая в настоящее время говорит и действует. Чтобы стать христианской, ей придется отречься от нового идолослужения, не менее бессмысленного и значительно более вредного, чем идолослужение наших языческих предков, отвергнутое Святым Владимиром. Я говорю о новом идолослужении, об эпидемическом безумии национализма, толкающем на поклонение своему собственному образу. Покаяться в своих исторических грехах и удовлетворить требования справедливости, отречься от национального эгоизма, отказавшись от политики русификации и признав безоговорочно религиозную свободу — вот единственное средство для России приготовить себя к открытию и осуществлению своей истинной национальной идеи».
Вовсе не случайно у Соловьева речь идет о «политике русификации» (которая очень ощутимо повлияла и на Русскую православную церковь), политике, которую знаменитый философ не раз именует «позорной». Соловьев утверждает: «Эта система угнетения, которая плоха сама по себе, становится еще значительно худшей от той вопиющей противоречивости, в которой она пребывает по отношению к великодушным освободительным идеям и бескорыстному покровительству, на которое российская политика всегда заявляла свое преимущественное право. Эта политика пронизана безграничной лживостью и лицемерием, что лишает ее всякого престижа и делает невозможным любой устойчивый успех. Нельзя безнаказанно написать на своем знамени свободу славянских и других народов, отнимая в то же время свободу у поляков, религиозную свободу у униатов (среди которых было немало украинцев; эта грубая практика была приумножена в сталинские времена. — И.С.), гражданские права у евреев». Сказано жестко и честно; много ли руководящих деятелей современной Русской православной церкви способны так же честно отнестись к оценке духовного наследия русского православия.
Сейчас высокими представителями РПЦ Московского патриархата очень много говорится о преодолении раскола среди украинских православных верующих (в частности, сам Патриарх Кирилл делал ударение на том, что такой раскол — это большой грех, большая вина перед Богом, которая может повлечь за собой тяжелую расплату!). А вот как подходил к этой проблеме Владимир Соловьев: «Наши «сокрушительные» патриоты стоят за объединение, но только в тамерлановском понимании. Для них единство означает уничтожение отличий, а вероисповедание служит им только как знамя вражды и орудие уничтожения. Нет на всем огромном пространстве Российской империи такой религиозной и национальной разновидности, которая не подлежала бы выкорчевыванию во имя тех самых высоких начал нашей веры и народности, на которые указывают ораторы славянского общества», — делает вывод великий россиянин. Грех национального эгоизма — и В. Соловьев это ясно видел еще 120 лет назад — глубоко поразил и русское православие, ведь «не только признается, что русский народ — народ христианский, а высокопарно заявляется, что он — христианский по предназначению, и что церковь является действительной основой нашей национальной жизни; но все это только для того, чтоб утверждать, что истинная церковь есть только исключительно у нас и что мы имеем монополию веры и христианской жизни». Именно поэтому, на взгляд Владимира Соловьева, церковь в Российской империи, вместо того, чтобы воспитывать народ на животворящих принципах братолюбия, прощения и любви, помня при этом завет Христа: «Нет ни эллина, ни иудея», стала «символом узкого национального партикуляризма и обособленности, а часто даже пассивным орудием эгоистической и ненавистнической политики». Здесь трудно что-то прибавить, не так ли?
Еще раз подчеркнем: все это писал ярый патриот своей родины, России, мыслитель, утверждавший, что «историческая судьба судила России дать Вселенской Церкви политическую власть, необходимую ей для спасения и возрождения Европы и всего человечества», мотивируя это «глубокорелигиозным и монархическим характером российского народа», «большой скрытой силой его национального духа». Но Соловьев был честен перед собой и перед читателем — потому и демонстрировал истинное бесстрашие мысли. Вот почему, читая на бил-бордах, установленных в Киеве, такой духовный призыв Патриарха Кирилла: «Украина переживает сейчас очень трудные времена. Но это наш народ, и в тяжелый час я обязан быть со своим народом» — читая эти вдохновенные слова Предстоятеля, помните и о «поправках» и предупреждениях Владимира Соловьева...
