Он давно не пил чая. Уже полгода. А, может, и год. Он умел готовить вкусный чай. Сначала нужно ошпарить заварник крутым кипятком. Засыпать сухой чай. Залить водой. Накрыть крышкой, а сверху еще и полотенцем закутать. Чтобы хорошенько запарился. Через десять минут напиток готов. Подают чай со сливками, сгущеным молоком. К торту, пирожным, печенью...
Он стоял возле мусорных контейнеров и ковырялся в них палкой. Подцеплял из бачка то грязную тряпку, то рваный ботинок, то целлофановый сверток, из которого сыпались картофельные очистки. Вдруг наклонился, достал бумажный пакет от кукурузных палочек. Оглянулся вокруг, поднял пакет и вытряхнул сладкие крошки себе в рот.
Я в это время выносил ведро с мусором. Было половина седьмого утра. С Днепра наползал туман. Мужчина с палкой заметил меня, когда я был от него в нескольких шагах. Быстро отскочил от контейнера. Пробежал немного, замедлил темп, отряхнул одежду и неожиданно такой вальяжной походкой — ни дать, ни взять, заслуженный пенсионер осуществляет утренний моцион — направился прочь.
— Подождите! — Я подбежал запыхавшийся.
— Вы что-то хотели? — Мужчина удивленно оглянулся. На нем было поношенное, но чистое пальто, коричневая потертая шляпа, заштопанные, но выстиранные брюки и... сандалии на босую ногу. И это в ноябре, когда ночью уже подмораживает.
На вид мужчине было лет шестьдесят пять — шестьдесят семь.
— Чем могу служить? — по- старозаветному переспросил он.
Я не рассчитывал на такой деликатный отпор. И растерялся.
— Простите. Я обознался.
Мы встретились через неделю. Совсем случайно. В рабочей столовой. Перед закрытием. Людей почти не было. Мужчина сидел в углу за столиком и отхлебывал из стакана чай, если это можно было назвать чаем — чуть окрашенный, чуть теплый, чуть сладкий. Перед ним стояла пустая тарелка из- под борща, аккуратно подчищенная корочкой.
Я подсел к нему. Он узнал меня. Разговорились. Я сказал, кто я и откуда. И он рассказал свою историю.
Николай Юрьевич (фамилию по известным причинам не указываю) — пенсионер. Месячной пенсии едва хватает на пятнадцать дней. Как ни растягивай. Последнюю неделю месяца он голодает. Сидит на сухарях и воде. Слава Богу, имеет комнату в общежитии. Дали перед пенсией, и на том спасибо. Раньше жить было легче. А сейчас... Попробовал ловить рыбу. Выстрогал удилище, нашел на пляже клубок старой лески с крючками, распутал, смастерил удочку. Забросил, клюнуло. Вытащил лящика. Еще раз забросил. Опять взяла. Так что вы думаете? Парни, которые рыбачили рядом, столкнули старика в воду. Видите ли, место, где он устроился, они еще вчера макухой прикармливали.
После той холодной купели (дело в октябре было) Николай Юрьевич простудился и слег. Температура поднялась такая, что пришлось скорую вызывать. Забрали в больницу.
— Верите, — рассказывает Николай Юрьевич, — молодым был, врачей десятой дорогой обходил. Запах медикаментов не переносил. А тут выгнать нельзя было. А что — еда, тепло, уют. А за окном осенняя слякоть, голые деревья, замерзшие лужи.
Его выписали. Перезимовать в больнице не дали. Много таких.
Иногда Николай Юрьевич обедает. В столовой. Рабочей. Там мойщицей посуды работает его соседка по общежитию. Молодая тридцатилетняя женщина. Просто от доброго сердца тарелку борща нальет, даст хлеб, чай. Бесплатно. Дважды в неделю. Чаще не может. Заведующая уже и так косо смотрит.
После больницы Николай Юрьевич подался было опять на рыбалку. А там те же парни.
— А, это ты, старик? Однако ты повадился.
Поломали удочку, затащили в ивняк, надавали тумаков.
Больше Николай Юрьевич рыбачить не ходил.
У Николая Юрьевича есть подруга. Зовут ее Галина Сергеевна. Семьдесят один год живет, как и он, в Каневе, ютится с сыном в однокомнатной квартире. А у сына трое детей, один — грудной. И невестка сердится. Денег не дает, кормит объедками, спать кладет в кухне. Сын на все закрывает глаза. Зато если мать заплачет, не дай Бог, как с цепи срывается. Она и ленивая, она и сварливая, она и его жену не уважает, она и детей его не любит. Поэтому женщина чаще «гуляет» на улице, чем сидит дома.
Познакомились Николай Юрьевич и Галина Сергеевна этой осенью. Тихо падали листья. Небо было голубое. Прозрачный воздух звенел последней паутиной бабьего лета. Два одиночества встретились. Что у Николая Юрьевича никого из родни, поэтому сердцем неприкаянный, что у Галины Сергеевны, хоть и сын есть, и внуки, а все равно — пустота на сердце.
Встретились две души. Встретились возле мусорных контейнеров, куда из-за нужды уже и Галина Сергеевна стала наведываться. Представились друг другу.
— Николай Юрьевич.
— Галина Сергеевна.
Пожали руки. Николай Юрьевич отметил, что Галина Сергеевна была в перчатках.
С тех пор стали видеться часто. Место встречи не изменили. Возле мусорных контейнеров. Ну, а где еще им? Не в подъезде же, как школьникам. Не в общежитии у всех на глазах. И не в квартире сына, потому что невестка. Возле контейнеров удобнее всего. Взрослые это место обходят, дети, бывает, забегают, но они не помеха. Между прочим, на мусорнике можно найти массу нужных вещей. Так, Николай Юрьевич подарил Галине Сергеевне сумку. Лимонно-желтого цвета, почти новую. Единственное, ручку пришлось пришить, ну и, конечно, помыть. В театр, понятно, с такой сумкой не пойдешь, а в овощной магазин как раз. Она ему взамен подарила пьезозажигалку для газовой плиты. Он не отказался, хотя плита в общежитии не газовая, а электрическая.
Теперь они пытаются как можно больше бывать вместе. Посещают церковь. Молятся друг за друга, за близких своих, за всех нас. Ходят гулять над Днепром. Преимущественно по вечерам, когда народа меньше слоняется. Галина Сергеевна не знает о том, что Николай Юрьевич составил завещание, в котором отписал комнатку в общежитии (на случай своей смерти) Галине Сергеевне. Правда, не знает, имеет ли та бумага законную силу. Спрашивал об этом у меня. Я сказал, что лучше обратиться к юристу.
Они — вместе. Поддерживают друг друга. Жалеют, говорят нежные слова. А позавчера он впервые ее поцеловал. У нее были холодные губы. Он почувствовал. И ему захотелось их согреть. Эх, если бы... Он пригласил бы ее к себе, усадил бы за стол, заварил бы чая, налил в большие чашки, посладил бы, добавил сливки, подвинул корзину с печеньем и конфетами, и они пили бы чай. Пили бы всласть. Пили бы, обжигая руки. Но увы, печенья он уже не видел год, пачка чая стоит слишком дорого, а сахар уже неделя, как закончился. Николай Юрьевич посмотрел на Галину Сергеевну. Она стояла как девочка: закрыв глаза и вытянувшись на цыпочках.
...Был холодный ноябрьский вечер. Он прижал женщину к себе, почувствовал, что ее щеки тоже мокрые...
