Десять лет, конечно, дата. Правда, в Иране говорят, что «первые тридцать лет самые трудные», но все же… Одним словом — время подводить хотя бы некоторые промежуточные итоги. Разумеется, в эти дни и даже недели будет написано много, даже слишком много о том, что было, что есть, что будет, чего нам не хватает, или наоборот — хватает с избытком, как все это оценивать и пр. Но все же, думается (по опыту прошлых, «менее круглых» торжеств), что одна серьезная проблема становления украинской нации (которая на самом деле далеко еще не сложилась окончательно) и, разумеется, — ее государственности окажется опять обойденной вниманием. Не думаю, что обращение автора к этой теме окажется единственным, скорее даже уверен в обратном. Но говорить о «комплексе непризнанной великодержавности» будут наверняка в эмоциональном, реже — в философском, но вряд ли — в практическом ключе. А проблема, между тем, крайне серьезная, на нее «завязаны» почти все основные трудности нашего подзатянувшегося «переходного периода».
Но прежде всего, — о чем вообще речь? Чтобы понять это, нужно обратиться к недавней истории. СССР был сверхдержавой. Он был ею в военном, политическом, экономическом, культурном и идеологическом планах. Можно спорить о том, насколько на самом деле советская экономика отставала от американской, могло ли политическое и идеологическое влияние СССР действительно на равных соперничать с «источаемыми» США, существовал ли «примерный паритет» военной мощи или превосходство в ядерных и обычных вооружениях оставалось за Москвой, но факт остается фактом — Советский Союз был «универсальной», «всесторонней» свехдержавой, опиравшейся, к тому же, на тысячелетнюю традицию российской великодержавности. И, в отличие от во многом похожей на него свехдержавы ХIХ века — Британской Империи (и тот, и другая, не в пример США, были колониальными образованиями, хотя и очень различными буквально во всем), Советский Союз был (несмотря на нагромождения «братских республик») целостным, даже суперцелостным государством. Против «метрополии» могли ожесточенно, а чаще — подспудно бороться «национальные окраины», но осознание себя «частью великого целого» оставалось всегда и приятно льстило самолюбию.
Украина же в этой системе «имперских координат» занимала совершенно необычное место. Являясь, в отличие от Метрополии — России (и в этом определенный парадокс) «витриной» этой сверхдержавы (так же, как и Восточная Прибалтика) и имея одновременно ключевое, системообразующее значение, Украина (именно вся Украина, не только формирующаяся национальная элита) воспринимала себя как «великая часть великого целого». Поэтому, когда в 1991 году на руинах СССР возникло, в том числе, и украинское государство, и в Киеве, и в селе Нижние Грицьки, и в общем-то даже в Москве все, скорее, инстинктивно, чем осознанно ждали, что та самая «великая часть» естественным, почти автоматическим образом трансформируется в «просто» новую великую державу. Пусть в не совсем полноценную, ослабленную экономическим кризисом и идеологической сумятицей; пусть «великую державу второго плана» — ограниченную своим влиянием и значимостью лишь Европой; пусть, наконец, в великую державу с очень слабо выраженной военной компонентой величия (ее с самого начала у нас почти никто не воспринимал всерьез), но все- таки — великую державу.
Я не случайно так упорно акцентирую на этом обстоятельстве внимание читателя. Чисто психологическая установка, опирающаяся, в сущности, лишь на политическую традицию и абстрактную статистику (все-таки по территории и населению мы действительно вторая Франция, а Киев и вправду больше, чем Париж), означало вполне конкретные и, как оказалось позже, чрезвычайно печальные практические последствия. Смешно (хотя это грустный смех), но в государстве и обществе, официально отвергнувшем социализм, все произошло строго по Марксу — идея, овладевшая массами, стала материальной силой. Силой, которая стихийно, но вполне реально определяет политический и экономический курс страны не только в стратегических вопросах, но даже и во многих мелочах.
Парадигма развития, присущая, да простят мне читатели эту тавтологию, «развивающимся странам», оказалась совершенно неприемлемой как для элиты, так и для т.н. «простого» народа Украины. А ведь различия с теми концепциями и идеями, которые обеспечивают дальнейшее продвижение вперед уже развитым странам, здесь более чем существенные.
В нашей повседневной жизни нам ближе всего социальные и экономические проблемы, поэтому о них и скажу. Известно, что европейские страны страдают от избытка пенсионеров, создающих «финансовый перегруз» для местных систем социального обеспечения и государственных финансов в целом. Поэтому в Европе стремятся повысить пенсионный возраст, а также всячески стимулируют занятость пенсионеров. Но такая социальная политика для нашей страны является чистой воды безумием! Задыхаясь, с одной стороны, под бременем избыточной рабочей силы, а с другой — имея экономику, жестоко страдающую от недостатка внутреннего платежеспособного спроса, наше государство должно было бы действовать прямо противоположным образом — стремиться за счет большого числа неработающих, но получающих мало-мальски приличные пенсии пожилых людей уменьшить безработицу и увеличить этот самый спрос.
Второй пример — в принципе развитые государства, опирающиеся на высокотехнологичные сектора экономики, заинтересованы в «открытых» правилах международной торговли. Разумеется, эта «открытость» весьма относительная (что показывают, в частности, многочисленные антидемпинговые расследования против Украины, являющиеся, по сути, всего лишь нечестной конкуренцией на государственном уровне, которую нельзя официально считать хозяйственным преступлением только потому, что формально это решения какой-нибудь Европейской комиссии, а не компаний, интересы которых та самая комиссия лоббирует). Но все же в целом в таможенной и квотной политике развитых стран действует принцип — «чем ниже (пошлины) и меньше квот — тем лучше».
Но государство со слабой экономикой (такое, как наше) напротив, нуждается в жесткой, откровенной протекционистской защите своего производителя! В конце концов даже более дорогое и менее качественное украинское продовольствие (если оно действительно таково, что далеко не факт) — это все же лучше, чем прекрасный дешевый продукт, который не можешь купить ввиду полного отсутствия денег (ибо твой завод закрылся, не выдержав конкуренции…)!
Далее, долгосрочная экономическая стратегия развитых стран обычно строится на определении ряда сегментов рынка, за ведущие позиции на которых они упорно борются даже не годами — десятилетиями, вкладывая в это большие средства, а если надо — бросая на чашу весов все свое политическое, а иногда и военное влияние. Однако если развивающаяся страна будет поступать подобным образом, у нее никогда не выйдет ничего путного. Не хватит ни влияния, ни ресурсов (как это происходит сейчас в процессе наших отчаянных попыток удержать статус «великой морской», «великой авиационной», «великой космической» и пр., назовем их так, «технологических великодержавностей»).
Для страны, экономика которой только начинает становиться на ноги, эффективна совсем другая концепция, которую иногда метко называют аморфным ростом. Т.е. происходит простое заполнение свободных, а чаще — просто не слишком занятых ниш в международном разделении труда. Без грандиозных стратегических планов на долгосрочную перспективу, пока эти планы нет возможности обеспечить хоть каким-то финансовым благополучием.
Да, это очень «непрестижный» рост, но подобная схема имеет одно неоспоримое преимущество — она работает. Даже в бедных странах. Металл так металл, текстиль так текстиль. И не стоит горевать о «необратимой утрате научно-технологического потенциала», если он не будет востребован еще лет 15— 20. В противном случае социально-экономическая структура может просто не дотянуть до того времени, когда этот потенциал будет востребован…
Что же касается политики… Думаю, совершенно ясно, что внешняя политика Украины должна быть целиком подчинена задаче содействия экономическому росту и увеличения благосостояния граждан страны. Этому должно быть подчинено все, вплоть до геополитической ориентации. Сильно упрощая, можно сказать, что анти- или пророссийская позиция Украины в каких-нибудь вопросах европейской безопасности должна полностью и исключительно зависеть от того, на каких условиях будет поставляться в нашу страну газ и проведена реструктуризация долгов.
Ибо опыт подсказывает, что если мы будем обеспечены рынками сбыта, энергетическим сырьем и валютными резервами, то часть европейских ценностей можем, в случае надобности, и проигнорировать. Пока же происходит, скорее, обратное. Например, автора этих строк всегда удивляло повышенное внимание наших политиков к отношению Совета Европы к Украине. Я еще могу понять такое повышенное внимание к позиции Евросоюза — крупнейшего мирового политического, экономического и военного центра силы. Но Совет Европы?
Понимаю, что это звучит цинично, но должно ли интересовать нас его мнение по поводу смертной казни или судебной реформы в Украине, если вопрос о столь необходимых нам кредитах все равно решать не Парламентской Ассамблее этой уважаемой организации? (Это совсем не значит, что мнение таких международных объединений следует демонстративно игнорировать, но в тех случаях, когда всякого рода рекомендации противоречат национальным интересам, украинская позиция должна определяться способностью рекомендующих компенсировать нам этот ущерб — и больше ничем.)
Здесь намеренно взяты достаточно разрозненные факты. Так нагляднее виден тот своеобразный идеализм, который сопутствует нашему ощущению «тоже великой державы», стремлению дотянуться до каких-то абстрактных стандартов и проявляется буквально во всех сферах государственной и общественной жизни. Нанося вполне реальный ущерб. И материальный (упущенная прибыль и возможности), и моральный (от того, что пытаемся дотянуться, а никак не получается).
Украина не нуждается в многовекторной политике. Украина не нуждается и в выборе, с Востоком она или с Западом. Она нуждается в том, чтобы больше сосредоточиться на самой себе, со здоровым эгоизмом, а иногда — и со здоровым цинизмом, преследуя и отстаивая собственные национальные интересы. Спокойно сознавая свое очень скромное место в мировом раскладе политических и экономических балансов, но кропотливо, упорно и незаметно работая над улучшением этого места.
Пока же нам явно не хватает скромности. Но не той, которая идет от деликатности, а той, в которой больше здравомыслия, хитрости, если хотите, даже коварства и цинизма. «Украинским вектором» сейчас может быть только предельно прагматичный национальный эгоизм, возведенный в ранг неофициальной национальной философии. Торные дороги (в нашем случае — «европейского великодержавия») — удел посредственностей — к победе не ведут.
