6 сентября
Грубые, хаотические мазки краски иногда, кажется, разбегаются к краям полотна, иногда — сходятся к середине и здесь смешиваются. В распахнутое окно заглядывали прохожие — посмотреть, как рисуют картину, но им пока ничего не открывалось, просто видели на стене большую фотографию: старик с трубкой в сжатых губах опирается на перила ветхого мостика через ручей, а над ним — голые черные ветви и один-единственный еще не опавший листочек. Вот сорвется вниз и...
На следующий день или неделю полотно покрылось пышной зеленью разных оттенков — облако деревьев стремилось вверх и вдаль, в самых темных глубинах ближних крон светились блики солнца. Внизу на излучине выгибалась речка и что-то непонятное, еще не сформированное выныривало из нее. Через день это уже была женщина: обнаженная грудь, растрепанные волосы, поднятые руки, будто в каком-то танце, и сияющие брызги воды взлетали вверх... Какой- то непостижимый свет раскалывал в этом месте зелено-голубой мир картины на две несимметричные части. Одну, левую, гнуло дальше в пространство, и туда несся звонкий смех...
— Долго смотрел на вашу работу, — сказал в окно перемазанному краской художнику какой-то господин. — Не понимал, что рисуете. Не нравилось. Прошу прощения. Должен бы знать: не то важно, как начинаешь, а то — как закончишь.
Казалось, имел в виду что-то другое, свое, и тихо отошел, задумавшись.
Другой господин, оставшись в окне, несмело сказал:
— Это протест против старости, правда?
