16 сентября
По дороге от метро в редакцию останавливаюсь у молочного лотка. За спиной слышу такой счастливый возглас, словно мать впервые за десять лет встретила родную дочку: «Рыбонька моя!» Оглядываюсь. Дородная тетя — этакое воплощение хранительницы домашнего очага, — держа в одной руке сумку с продуктами, другой полуобнимает некоего «серого воробушка». Отходя от лотка, отмечаю: «рыбонька» примерно того же возраста, что и «хранительница очага», только хрупкая и слегка бомжеского вида. Стоит и хлопает глазами. По всему чувствуется, говорить этой паре не о чем. И через полминуты взгляд «тети» из приторно- ласкового становится просто равнодушным.
Вспоминаю: когда 40 лет назад наша семья переехала в Киев из далекого Заполярья, меня, 12-летнюю девчонку, сильно потрясли эти фамильярные «рыбки» и «солнышки», обращенные к едва знакомым людям. А с другой стороны, то, что в очереди за молоком кто-то может тебя проклясть «до седьмого колена». Из-за мелочи. В моем суровом Норильске никто не сюсюкал и никто никого не проклинал. Возможно, потому, что жизнь всех зависела от каждого. Любая халтура в работе в условиях Крайнего Севера могла обернуться бедой. Чтобы выжить, люди разных национальностей становились единой общностью — северянами. Надежные, с широкой натурой, они выручат друг друга, встретившись на любой точке планеты. А среди украинцев ходит анекдот про богатого соседа («Спалю ему хату!»)... Почему? Мягкий климат расслабляет? Или развращает «милая народная фальшь»? Всех. В том числе власть предержащих. Может, оттого так и живем? Волкам, залезающим в народный карман, стесняемся сразу перебить лапы, потому что в глаза называем их «рыбками». Лишь когда разжиревшие воры махнут за бугор, мы им вслед кричим: «Волки!»
