Некоторые отзывы читателей на наше предложение (в рамках конкурса «Эксперт «Дня») назвать лучшие публикации «Дня» за неделю настолько волнующие и самодостаточные, что мы их не можем держать в сундуке, а сразу же публикуем. Итак, отзыв киевлянки Анны Опанасенко на интервью Григория Гуртового «Взывает к нам история, века взывают: «Проснитесь!» А мы — в дремоте» («День», №144).
«Очень меня трогают, — пишет госпожа Опанасенко, — воспоминания о голоде 1922 года, так как жила в селе среди тех людей, которые все это пережили, и воспитывалась бабушкой, которая много рассказывала. Бывало, упадет кусок хлеба на пол, она поднимет, оботрет и как к живой душе: «Прости, хлебчик». Потом перекрестится: «Прости, Боже....» Это так всегда делал мой отец... А от голода умер уже в июне 1933 года. Хозяин был — один из лучших в селе. Хлеб, который собрали в голодный год и которого было мало, но к голодной смерти не привел бы. Забрали все: и мелкий картофель с погреба, и хлеб, даже узлы с фасолью и маком, при этом сказав: «Придете в колхоз — будут вам и продукты». Сначала умер отец, мама еще была жива и удалось ей похоронить его по-человечески, в гробу. А когда уже почувствовала и свою очередь, просила: «Деточки, как я умру, то сделаете из пола (это настил из досок около печи) гроб...» Мама умерла уже перед Петром (это праздник 12 июля), немного не дожив до жатвы. Далее моя бабушка вытирала слезу и просила у Бога прощения, а также у покойницы, что не выполнила ее заповедь... «13 лет мне тогда было, а брату — 12, — продолжала она. — Пошли мы с братом просить, чтобы сделали гроб, — не упросили. Одели мы маму, положили на телегу и повезли на кладбище... Очень нам не хотелось, чтобы колхозные могильщики (была такая служба) бросили ее в общую яму... Уже и не знаю как, плача, выкопали яму рядом с могилой отца, конечно, неглубокую, положили маму, а на грудь сенца намостили, все же не земля... Это уже потом, — продолжала она, — я поняла, что можно было выкопать сбоку нишу и туда маму положить — не пришлось бы землю бросать прямо на грудь...»
Вот после таких исповедей, которые слушали мы, дети, сидя на том полу около печи, мне очень больно читать: «Мы сомневаемся, что у нас был голод...»
