Попадая впервые в Нью-Йорк, не то что теряешь дар речи, но твоя собственная наработанная система описания или отстранения окружающей реальности застывает, перестает работать — просто под давлением слишком разнообразной информации.
Не помогают ни ирония, ни восторг. Со всем, что видишь или слышишь вокруг себя, нужно что-то делать, но что? Как об этом начать говорить? Отталкиваться от мифов о знаменитом городе, которые ты приволок за собой как незримый дополнительный чемодан, набитый обычным, хотя и ненужным хламом? Сосредоточиться на главных, очевидных — читай, туристических — достопримечательностях? Притворяться опытным фланером?
После этой безумной недели лично мне кажется, что Нью-Йорк очень соразмерен отдельному человеческому существованию. Конечно, город тянется ввысь к облакам, ныряет глубоко под землю и так далее. Но на самом деле здесь как нигде справедлива сентенция о демоне (или божестве — если угодно), скрывающемся в деталях. Город играет с вами в своего рода игру — ежедневную, совершенно непредсказуемую, с меняющимися правилами, однако с минимумом неприятных сюрпризов. И это забава именно в человеческом масштабе, на расстоянии вытянутой руки, на уровне глаз. Так внезапно вспыхивают сиреневые проблески из-за декоративной решетки небоскреба, когда проходишь мимо, — причем видно это сияние лишь под определенным углом. Так тень от купола зимнего сада Всемирного финансового центра вдруг ложится на стену там, где ее не должно было быть по всем законам оптики, — геометрически четкая паутина нарисована на белоснежном полотне и спрятана за витриной внутри того же сада — просто так, как картина-подарок для глаз. Так в районе Сохо светятся тротуары — металлические тротуары усеяны прозрачными крапинками, а свет исходит от скрытых под мостовой складов; а днем ,наоборот, улица делится светом с подземельем. Вы не найдете два совершенно одинаковых дома даже в деловой, казалось бы, наиболее стандартизированной части Манхеттена. Этот разнобой достигает иногда колоссальных перепадов, когда рядом с футуристической стоэтажкой ютится кирпичная таверна XVIII века — но это поистине по Сковороде «неровное всем равенство», когда сколь угодно высокое сооружение не угнетает меньшее, а все они вместе никак не давят на горожан. Ни один из небоскребов не кажется слишком высоким, ведь их плоскости и углы либо ломанные, либо истончаются вверх уступами, как громадные ступени, либо просто таятся в необъятных зеркальных плоскостях отражающихся друг в друге окон. Солнце в таких стеклянных коридорах светится сразу с обеих сторон, окуная всю улицу в причудливый ритм сверкания и теней. И рядом с блестящими чудесами утопической архитектуры всегда найдется ветхая, старинная, часто даже деревянная городская натура — исполненная исторической гордости никак не меньше Рокфеллер-центра.
И так все похожие детали, о которых можно еще писать, писать и писать, складываются в движущуюся многомерную сеть, по которой вы вольны перемещаться в любом направлении. Можно сказать и иначе: Нью-Йорк — это необозримая пространственно-световая партитура, и дирижером для нее может быть кто угодно — достаточно только ступить на эти улицы с любовью.
