Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Любимую встретил на войне, а сына — на операционном столе

3 августа, 2001 - 00:00

— Доктор, доктор, подождите минутку, — обеспокоенно бросилась к хирургу-онкологу дежурная медсестра, едва он переступил порог ординаторской. —Должны что-то делать со своим «желудком» из 312-й палаты, потому что мои нервы уже не выдерживают. Я с ним устала... — из глаз сестрички закапали слезы.

Врач знал, что в их больнице (и не только в их!) принято в разговоре между персоналом называть пациентов не по фамилии, а по диагнозу. Постороннего человека могли бы шокировать обращение типа «Почки» капризничают!», «Прямая кишка» уже пошла домой!» и тому подобное. Но не медиков... Поэтому он успокоил медсестру:

— Погоди, Женя. Не тот ли это «желудок», которого вчера положили около «почки»?.. Так он как будто спокойный...

-Да, спокойный... Пришла подготовить его к операции, а он письма пишет и не подпускает к себе.

За долгие годы работы врач стал еще и хорошим психологом, а поэтому не сомневался, что сможет привести непослушного хромого дедушку, которого только вчера госпитализировали, к послушанию. Он знал, что у мужчины — рак желудка, что проживает он в одном из районов Волыни, давно на пенсии, но еще учительствовал. Вдовец. Дети живут далеко, проведывают редко. На операцию, которую нужно было делать немедленно, чуть-чуть наскребли денег по всему отделению.

Пациент сидел на кровати. Он так восторженно и задумчиво что-то писал в ученической тетради, лежащей на коленях, что врачу не хотелось бы его трогать.

— Нехорошо, отец, делаете. Срываете нам весь график. Вам уже нужно в операционную собираться, а вы романы расписались!

Мужчина смутился, извинился, вырвал лист из тетради, свернул и передал (что-то шепнув на ухо) соседу по палате.

... — Ну, слава Богу! Привезли «желудок»! — подала голос женщина, лица которой за маской дедушка не видел. Он лежал на каталке, абсолютно спокойный, размышляя, что самой большой тайны своей жизни до сих пор никому и не раскрыл. Но это была уже «та» жизнь...

Три сильных санитарки как перышко подхватили его с каталки, положили на стол, привязали ноги, распяли руки.

«Желудок»... Теперь он так называется?! А как же, у него и действительно очень больной желудок... Выполняя свои манипуляции, анестезиологи бойко обсуждали вчерашний футбол. Потом разговор перешел на медсестричку Анетку, которая на днях выходила замуж. Суматоха прекратилась после прихода анестезиолога.

— Нет, с хирургами у нас согласия не выйдет! — сделал тот вывод. — Еще утром договорился с ними, что первой на операцию пойдет «почка», а они дали «желудок». Ну скажите, что чище? А где история болезни этого пациента?.. Ага, вот... Эх, неважные твои дела, дедуля! Прокапайте ему глюкозу, чтобы на столе не стошнило... Слушай, Андрей, а как вчера твоя рыбалка? — без перехода обратился анестезиолог к младшему коллеге.

***

В вену дедушки медленно капала глюкоза. Он лежал, распятый, словно Христос, и думал. Вспоминал... Почему именно сейчас вспомнилась та проклятая война, которую давно, если по-хорошему, нужно было бы забыть? Видел себя в 43-м, когда их рота штурмовала Перемишлянский плацдарм. Немцы оборонялись яростно. Политрук неоднократно поднимал роту в атаку, но фашисты были более опытными и хитрыми. Они берегли политрука, не стреляли в него. Хотя могли... Знали, что он будет поднимать роту снова и снова, до тех пор, пока никого не останется в живых. В те времена приказ следовало выполнять, и политрук не мог поступить иначе.

С простреленной головой политрук упал последним. «Лучше бы подорвался на мине. Тогда бы наверняка смерть» — такой была его последняя мысль. Ночью очнулся. Смертельно болела голова, тяжесть во всем теле, не было сил даже поднять веки.

— Братец, братец, ты живой! — он проваливался в небытие и снова оживал. Кто-то разрезал на нем гимнастерку, забинтовывал изувеченную ногу.

— Дыши! — услышал он опять тот же приятный девичий голос. — Ты должен жить, ведь тебя мама ждет! Ты один в живых остался из 211-й роты. Понимаешь? Один! Помогай мне...

Мужчина и нынче удивляется, как такая маленькая девчонка могла вынести его с поля боя. Медсестричку звали Соней. про опасную работу санинструктора бойцы знали. За 50 вынесенных с поля боя воинов давали медаль, а за 100 — орден. Только редко кому выпадала такая честь.

Далее были медсанбат (и чистая любовь между ним и Соней, которую не могло сжечь пламя войны), госпитали, тыл. Он долго искал свою Соню, он писал ей письма — писал почти ежедневно, писал даже тогда, когда с момента их первой встречи прошло более 50 лет. Просто никуда их не посылал, потому что не знал куда. Складывал эти письма дома, в потайной ящичек, и покойная жена отошла в вечность, не зная об этой его тайне.

А сегодня, перед операцией, Соня ему вдруг приснилась. Он увидел ее такой же, какой она прибегала к нему в медсанбат. Невысокая, стройная, и три не по-девичьи широкие волевые морщины над переносицей, которые делали более серьезным красивое лицо. Как ей нравились его синие глаза...

Сегодня утром он закончил свое последнее письмо к ней. Письмо в никуда.

***

Тем временем из аптеки доставили снотворные препараты и релаксанты. К счастью, их будет достаточно и для «желудка», и для «почки», и еще для нескольких больных, которых сегодня будут оперировать.

— Сейчас заснете, а очнетесь уже в палате, — утешил деда анестезиолог.

Сон... Сон.. Глубокий и спокойный сон... Сон, лишив больного чувствительности, пробудил в остатках его сознания воспоминание. Сон — Соня... «Ты опять придешь мне на помощь», — успел подумать раньше, чем провалился в темноту.

Это была непростая операция. На следующий день все в отделении говорили, каким тяжелым для врача оказался этот поединок с «желудком». Раковая опухоль проросла в печень, селезенку, зацепила диафрагму. Хирург сделал невозможное — удалил опухоль. Еще в тот день он сделал две операции — и все больные, слава Богу, живы. Недаром же к этому врачу тянутся ветераны — он себя не щадит, не жалеет, чтобы только им помочь.

— А наш «желудок» — герой! Сам очнулся. И давление, и пульс держит. Только чудной какой-то, всю ночь Соню звал. Из истории болезни известно, что жену звали Галиной, — не знала, как реагировать сестричка из реанимации.

Врач вспомнил, как пациент перед операцией что-то поспешно писал. Наверно, завещание... Интересно, что мог планировать человек перед неизвестностью?..

***

Своего спасителя дедушка узнал сразу. Врач пришел задолго до начала рабочего дня. Пощупал пульс, измерял давление, прослушал грудь, сделал перевязку. Когда снимал окровавленные бинты, наклонился к больному, и они встретились глазами. Одинаковыми синими глазами... Прочитав письмо, которое пациент оставил соседу по палате, хирург уже знал, откуда у него эти синие глаза, которых ни у кого в их селе и не было. А еще его высокий лоб четко прорезали три широких продольных морщины над переносицей — признак людей с нелегкой судьбой.

И пока дедушка размышлял, где видел такие же морщины, врач, лукаво улыбаясь, сказал:

— А ваше письмо, отец, я передал маме! Моей маме Соне... Она сегодня к вам придет.

P.S. Вот такая невероятная (или закономерная?) история случилась недавно в одной из волынских больниц. Она еще раз подтвердила, что наш мир слишком тесен, а пути Господни — неисповедимы. Ее герои пожелали сохранить свои имена в тайне, да они не так уж и важны. Главное, что встретились отец и сын, встретились бывший солдат и юная медсестра, которых на далекой уже войне соединила любовь, но жизнь развела на долгие 50 лет.

Газета: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ